Вакансия: муж. И все очень прилично - Ольга Николаева

в уши… Трясу головой, как мокрый пес… А потом кусаю за самое мягкое и самое сладкое место.

Феечка взвизгивает, разворачиваясь.

– С ума сошел? – Пытается оттолкнуть мою голову, увернуться…

– Ты мне чуть нос не сломала коленом.

– Я умею оказывать первую помощь.

Пытается шутить, и даже будто улыбается неловко… И вроде как съезжает в сторону по кафельной плитке – уворачивается.

Но разве от меня сбежишь, когда уже все самое сладкое показано?

– Вот и окажи! Пока я не умер тут.

Ловлю ее колени, развожу в стороны. Делаю полностью открытой и беззащитной.

Смотрю снизу вверх. Чтобы видела и верила: она здесь главная. Она командует. А я лишь исполнитель. Даже тех желаний, которых феечка сейчас жутко боится и стесняется. Алая краска заливает не только ее лицо – достается немного и шее, и даже груди. Вся алебастровая кожа становится розовой – и не поймешь, от стыда или от возбуждения.

– Что ты творишь?

Она ерзает, стараясь уйти от неизбежного. Но на скользкой поверхности это чревато падением. Ловлю в последний момент.

– Не крутись. Если мы тут оба поломаемся, кто спасать-то будет?

Вроде как шучу. А сам слюну сглатываю и хриплю. Не терпится. Не остановлюсь, пока не сделаю то, что задумал…

– Ай! – Царапнул щетиной тончайшую кожу под коленкой. Хочется тереться об ее тело щеками, губами, ртом, подбородком… Приходится сдерживаться – нельзя удовольствие превращать в пытку. Язык – отличная тема. Горячий, влажный, гладкий… Милану, кажется, штормит от ощущений. Она опять покачивается.

– Держись крепче.

Широкий борт ванны с лежащей на нем подушечкой – какая же красота! И почему он только сейчас попался в поле зрения?

Милана послушно садится, но брови хмурит – не понимает, что я опять задумал.

И дугой выгибается, стоит лишь прикоснуться языком к ее самому сокровенному. Вскрикивает гортанно, пытается свести ноги… Руками отталкивает мою голову… Такие смешные попытки!

Пускаю в ход пальцы, чтобы себе помочь, а ее – ускорить, и она уже совсем не дышит. Лишь ногти скребут по моим плечам, впиваются в них, нежные пальчики дрожат, бессильно съезжают вниз…

Хочу быть нежным и ласковым, на деле – жадно пью ее плоть, высасываю, втягиваю в себя. Изредка торможу, чтобы бросить взгляд на лицо – убедиться, что ей все нравится. Милана этого не замечает: глаза прикрыты, губы искусаны, грудь тяжело вздымается и опадает… Что-то тихо шепчет, мне совершенно не понятное. Вроде бы, не ругается. Можно продолжать…

Чем ярче мой голод, тем сильнее ее потряхивает, тем крупнее дрожь в теле и громче вздохи.

Руки тянутся вверх – к животу, мягкому, нежному, мянящему… И выше, выше, выше. Добираются до груди. Сжимают ее раз, другой, и снова, снова… Невозможно остановиться и не трогать феечку. Потребность почти такая же, как в дыхании: нельзя останавливаться, иначе умрешь. Острая горошинка перекатывается под подушечкой большого пальца… Сжимаю ее… И девочка моя гортанно вскрикивает, вся каменеет на секунду… и заходится крупной, сладкой, невероятно красивой дрожью.

Я облизываюсь, как довольный кот. Смотреть на нее – чистейший кайф и радость. Но лучше поймать на руки, пока не съехала на дно ванной, замотать в полотенце и унести подальше.

Хочу еще многое сделать. Всю ночь над ней издеваться, заставляя вот так же теряться… Но лучше на мягкой постели и простынях. Помоемся уже завтра.

– И что ты здесь делаешь? – Феечка давно проснулась, но лежала тихо, закрыв глаза и не шевелясь.

Но если она решила меня обмануть таким способом, то очень зря: дыхание давно изменилось, стало тише и не таким глубоким, как во время сна.

– Смотри, какую красоту сочинил!

Мне очень понравилось работать в таких условиях – откинувшись на подушки, под тонким легким одеялом, со сладко сопящей женщиной под боком. Вдохновение, которого уже сто лет не видел и не знал, сегодня перло без остановки.

– Я спросила, что ты здесь делаешь. И не просила показать мне экран ноутбука. – Милана жмурится, трет глаза, прячет зевок под ладошкой… А потом, уже не стесняясь нисколько, зевает от всей души.

– Рисую проект комнаты для Кирюхи.

– Ты должен был обои отдирать. И выносить старую мебель, а не рисовать.

– Вот как?

Ноутбук отъехал в сторону. Картинка на его экране вдруг совсем перестала вызывать интерес.

То, что выглядывало из-под одеяла, было намного любопытнее. И вкуснее. Аппетитнее… Я проверял ночью, и вкус запомнил. Теперь, как голодный котенок, тут же потянулся…

– Эй! Куда ты лезешь! – Милана моментом просекла направление моих рук и взглядов. Даже шлепнула в попытке отогнать.

– Проверить хочу.

– Что?! – Она взвизгнула, отпрыгивая дальше и кутаясь в простыни.

– Как там все. Не испортилось ли?

– Иван! Прекращай!

– А что такое?

– А если Кирилл придет? – Она на полном серьезе смотрит на дверь. Открытую, между прочим. Ночью эта дверь из комнаты ее нисколько не смущала.

– Пешком? Прямо от Тихона? Думаешь, он вышел сразу же, как мы отъехали вчера?

– Черт! Я забыла… – Она такая красивая, даже когда стыдится и смущается.

Растрепанные пряди разбросаны по плечам, тонкая кожа светится румянцем… Потрескавшиеся губы – яркие, горят от наших шальных поцелуев до сих пор. Такой цвет не даст ни одна, самая крутая, помада в мире.

– Забыла, что ребенка нет дома? – Снова, крадучись, ползу к ней по кровати…

– Угу. – Такое горе на милом лице. Такая растерянность, что даже смешно.

– Зато я помню! – Роняю ее на подушки, пользуясь тем, что девушка совсем ушла в свои мысли.

– Но это же неправильно, понимаешь, нет?

Ей плевать, что я сейчас лежу сверху и прижимаюсь всем телом. И нисколько не скрываю желания повторить все то, что делал с нею не так давно. И трусь об нее. И носом в шею вдавливаюсь. Хочу съесть. Вот прямо сейчас, целиком!

– Было бы хуже, если бы он был здесь. А ты забыла об этом!

– Господи… Ты не представляешь даже! – В изумрудных глазах такой ужас, что даже мне становится не по себе.

– Чего? – В голову лезут нехорошие мысли. И ревность. Жгучая, гремучая, оглушающая.

Если она сейчас расскажет, как сын застал ее в постели с кем-то другим… Не знаю, что буду делать. Скорее всего, свихнусь. Прямо тут, не сходя с места!

– Стефа.

– А с нею-то что? – Если Стефа ее застукала с кем-то – уже не так страшно. Но сути не меняет, от слова совсем.

– Их с Тихоном Кирюшка поймал на горячем. Представляешь? – Ей и страшно, будто бы, но смех с трудом сдерживает.

А меня отпускает напряжение. Так легко становится, так