Донкихоты Вселенной - Александр Казанцев

- Вот так здесь и лечат тишиной, - прошептала Надя.

- И красотой! - подхватила Кассиопея. - Одно это зеркало роскошное чего стоит! Царевнам сказочным в него смотреться!

- Уж очень оно огромное, зеркало это. Я сверху и не разобрала, где его берега.

- И чего тебя гордыня твоя ввысь тянет?

- Не гордыня, а мечта. Без нее и легенда о Дедале и Икаре не появилась бы.

- Мечтать и на земле можно.

- О нет! Когда летишь выше всех, видишь дальше всех, такую ясность ума чувствуешь, что самое невероятное постигнуть можешь! Я когда к норме мастера готовилась, умудрилась вверху теорему своего прапрадеда доказать, целых сто лет недоказанную.

- Лесную теорему.

- Почему лесную?

- Доказав ее, в лес спустилась, с сосны пожарные снимали. Доказательство потом на березке в лесу изобразила, кое-кого завлекая.

- Звездочка!

- Шучу я, глупышка! А летать хорошо. Я маленькая была, во сне летала.

- Во сне все летают, потому и мечтают о полете. Вспомни Наташу Ростову, Катерину из "Грозы" Островского.

- Что ты себя с ними равняешь!

- А что? Я не могу встать в один ряд с такими истинными женщинами, познавшими и горе, и радость?

- А у тебя одна радость впереди. И никакого горя!

- И тебе не стыдно? А папа, а Никита?

Кассиопея смутилась, но постаралась овладеть собой:

- Папы всегда рано или поздно уходят. Закон природы! А вот Никита!.. Мой Константин Петрович не решился на звездный полет. Это из-за меня! Так проверяется настоящая любовь! У настоящего мужчины все звезды - к ногам любимой, а не звезды вместо нее!

- Я бы так поступила!

- Так почему позволяешь себе на прозрачных крылышках, как стрекоза, летать? А мама? А дед?

- Тогда вспомним о космонавтках, героинях-летчицах, о планеристках, парашютистках. Ты думаешь, они никого не любили или себя не берегли? Сколько рекордов оставили еще с прошлого века! И с нераскрытым парашютом прыгали.

- Подумать страшно.

- А они не боялись. И чего только не делали в свободном полете без парашюта! И танцы в воздухе без тяготения, и акробатика! Даже свадьбу неоднажды играли, с самолета прыгнув. Шампанское успевали распить в высотном падении. "Горько!" - жениху и невесте кричали. А парашюты потом открывали.

- А я так считаю, Наденька! Молиться на меня можно, но... "не называть меня небесной", как говорил поэт. Я способна приподняться над землей, но только на высоком каблучке, чтобы держаться стройнее и нога выглядела изящнее. "Мой мужчина" к нам спешит.

Девушки снова обнялись.

- Какая трогательность! Ожившая скульптура! Привет бесподобным! послышался голос профессора Бурунова. - Прилетел за вами, как обещал. "Приют спокойствия" отпускает Надю с полным спокойствием, поскольку заболевание ее, если не считать ушиба о воду, оказалось подобным корню квадратному из отрицательной величины, то есть мнимым, - и, тряхнув светлыми кудрями, он поклонился так, что они свесились вниз.

- Вы хоть бы при мне отказались от своего ужасного математического жаргона, - надула губы Кассиопея.

- Здравствуйте, Константин Петрович! Мы сразу к дедушке? обрадовалась Надя. - Вы на взлетолете?

- Конечно! Вас уже ждут.

Надя помчалась проститься с радушными сестрами здоровья из "приюта спокойствия", готовая хоть с субсветовой скоростью мчаться домой.

Мама встретила ее на крыльце. Всегда сдержанная, углубленная в себя и заботливая о других, она молча обняла повисшую у нее на шее дочь.

- Ну хватит, хватит, - сказала она, гладя вздрагивающую от рыданий спину Нади. - Вернулась живой - это главное.

- Мамочка, милая! Я никогда, никогда больше не буду!

- Никогда? - сквозь выступившие у нее слезы горько спросила Наталья Витальевна. - Трудно поверить. Разве что ты поумнеешь и поймешь, что жизнь твоя принадлежит не только тебе, но и деду, и маме твоей, которая папу уже утратила, а за деда трясется... А тут ты еще!..

- Ну, мамочка, прости, родная. Я никогда, никогда больше не буду.

- Хорошо, хорошо, в угол тебя не поставлю. А дед твой велел передать, что в наказанье тебе должна ты его где-то там в парке найти для разговора без свидетелей.

- Мамочка! Я ведь знаю, ты добрая-предобрая, а строгостью только прикрываешься... для виду. Я тебя поцелую и побегу, а Звездочка с Константином Петровичем пусть цветочки дедушкины польют! Или просто подышат их ароматом.

- Беги уж! Мы тут как-нибудь до обеда управимся. Обед я заказала на всех, скоро привезут.

- Бегу, бегу, родная! Я мигом!

- Деду-то не позволяй особенно торопиться, побереги его!

- Ну конечно!

Надя убежала привычной старинной дорогой с подъемами и спусками, с раскинувшимися полями по обе стороны. Идя по краю, она срывала душистые полевые цветочки, прижимая их к пылавшим щекам.

А вот и знакомый парк. Группа туристов у входа в музей. За усадьбой ведущая к пруду аллея огромных, каждое со своей оградкой, деревьев. Конечно, здесь на заветной скамеечке, любуясь кувшинками, сидит, опершись подбородком о палку, огромный бородатый дед с самой мягкой душой на свете!

- Дедушка! А я вас нашла!

- А я и не прятался. Но велел тебе сюда прийти, чтобы поблагодарить.

- Меня? За что? Я думала, ругать...

- Ругать - это особо. А благодарить за коэффициент масс, введя который в формулу, ты показала, что она превращается в единицу и нет никакой относительности с нелепыми постулатами. Спасибо тебе.

- Это вам так Бурунов рассказал?

- Да, Константин Петрович, причем с восхищением! Говорит, ты тайну нуля открыла: не пустота он вовсе, а следствие реальных действий. Ретроспекция.

- Ну и ну! - покачала головой Надя. - Значит, он вам только про сомножитель сказал?

- Разве еще что-нибудь было?

- Было, дедуля, было! И в этом самая главная тайна! Профессор Дьяков подсказал мне заняться отношением масс...

- Ах, профессор Дьяков это подсказал? - пряча улыбку в усы, многозначительно произнес академик Зернов.

- Ну да! Отношение масс летящего и оставшегося тел. Я назвала его "коэффициентом любви"...

- Как? Как назвала?

- "Коэффициентом любви", потому что ради своего чувства к Никите хотела с помощью этого коэффициента доказать, что звездолет исчезнет в другом масштабе времени и Никита ко мне не вернется, а потому не должен улетать.

- Вот так "коэффициент любви", с позволения сказать! - воскликнул, ударяя себя по колену, академик. - Да он у тебя "коэффициентом разлуки" стал!

- Почему "коэффициентом разлуки"? - почти сквозь слезы спросила Надя.

- Да потому, что ты же и доказала, что, будучи сомножителем подкоренной величины, он допускает любую сверхсветовую скорость движения, все равно отношение скоростей умножается на нуль и весь корень превращается в единицу.20 И это лишь ускорит отлет спасательного звездолета, доказав мою безусловную правоту.