Крестовый перевал - Сергей Зверев

— Хм. Вот хомяк узкоглазый! Значит, он служит в московском ОМОНе?

— Давно уже служит. А почему ты его называешь узкоглазым? Вполне себе русская морда…

— Ну да, русская. Только по документам он не совсем русский.

— Слушай, Паш… Может, это к лучшему, что меня посчитали погибшим?

— Ни хрена себе! А ты о тетке подумал? Ее, между прочим, после известия о твоей кончине увезла «Скорая помощь».

— Куда увезла?

— В реанимацию. Стало плохо с сердцем. Сегодня вот собираюсь проведать.

— Черт… — виновато вздыхает молодой повеса. И все-таки настаивает: — Паша, не говори, пожалуйста, никому о моем звонке. Ладно?

— Постараюсь. Как же ты планируешь поступить дальше? Вообще, как жить собираешься?

Юрка берет паузу, несколько секунд сопит в трубку. Потом выпаливает:

— Поеду на Кавказ.

— Зачем?

— Хочу побывать на том месте, где Андрюха пропал. Да и деваться мне пока некуда. Пусть все уляжется, устаканится. А там посмотрим…

— Подожди-подожди. Что-то я не пойму, — нащупываю ладонью пачку сигарет. — Во-первых, это опасно — относительный порядок на Северном Кавказе навели только в городах. А во-вторых, как ты найдешь то место, где пропал Андрей?

— Со мной согласился поехать Толя Волков. У него как раз выпадает отпуск. Он и покажет.

Это меняет дело. Толик — бывалый спец, в горах его голыми руками не возьмешь. К тому же он — единственный человек, точно знающий, где находился Андрюха во время схода той проклятой лавины.

Открываю настежь окно, щелкаю зажигалкой, выпускаю облако дыма. Что-то я стал много курить. Ладно, не будем отвлекаться.

В пользу Юркиной затеи говорят несколько фактов: поездка на Кавказ не сулит ему легкой жизни, и она вряд ли связана с криминалом. Более того, побывать на месте гибели старшего брата будет крайне полезной терапией для молодого взбалмошного эгоиста. Морально-психологической терапией. Быть может, хоть это заставит его взглянуть на жизнь по-другому.

— Поезжай, — говорю ему спокойным уравновешенным тоном. — Я никому не скажу о твоем звонке. Но при одном условии: ты должен держать меня в курсе событий. Сам понимаешь — все-таки не экскурсия. И не турпоход.

— Хорошо, Паша. Договорились. И… у меня к тебе просьба.

— Валяй.

— Не звони мне на этот номер, ладно? Я при случае сам тебе позвоню…

Мама в курсе пропажи младшего Ткача. Она, безусловно, переживает и каждый раз расспрашивает о новостях на данную тему. За завтраком я рассказываю о несчастье с Дарьей Семеновной, благоразумно умалчивая обо всем остальном: о ночной стрельбе, о ранении Серафимы, о Юркином звонке. Затем поспешно собираюсь, прихватывая вещи двух лежащих по разным больницам женщин. Мама кладет свежие фрукты и аккуратно свернутый белый халат.

Выхожу на улицу. Под утро тучи растаяли, ветер стих, выглянуло бледное солнце. От лившего целые сутки дождя остались огромные лужи и пропитанный влагой воздух…

Завернув за угол, достаю телефон и набираю номер диспетчера «Скорой помощи». Прикинувшись взволнованным женихом, расспрашиваю о молодой женщине, пострадавшей прошлой ночью на пересечении Шелковичной и Астраханской.

— Доставлена в 1-ю Советскую больницу, — сочувственно отвечает девушка. — Зайдите в приемное отделение — там вам все про нее расскажут. Если состояние позволяет — разрешат навестить…

Спасибо, милая. Дай бог тебе непьющего мужа и детей-отличников.

Решаю начать с кардиологии 2-й Советской больницы — это всего в двух шагах от нашего дома на Белоглинской. Иду по тропинке через двор, дабы срезать путь и побыстрее увидеть Дарью Семеновну. Однако вскоре ловлю себя на странной мысли: чаще думаю не о Дарье Семеновне и даже не о Серафиме, а о Юркиной поездке на Кавказ. Хоть у меня и не возникло возражений против рисковой затеи, но почему-то сейчас она мне нравится все меньше и меньше…

М-да. Посещение сих заведений никогда не добавляло мне оптимизма и любви к отечественной медицине. Конвейер — он и есть конвейер: одних занесли, других вынесли.

Дарья Семеновна все еще в реанимации. Я отловил в светлом коридоре симпатичную практикантку в зеленой пижаме и таком же зеленом колпаке, прислонил ее к стенке, навис над хрупким тельцем и, зловеще улыбнувшись, стал расспрашивать о здоровье любимой тети. Через минуту допроса с пристрастием она подводит меня к стеклянной стене, за которой в ровную линию выстроились специальные кровати и дружно мигают лампочки с мониторами.

Пожилая женщина сразу меня узнает, улыбается, машет рукой. И… промокает салфеткой слезы.

«Черт! — ругаюсь про себя. — Наверное, не стоило появляться и напоминать ей о трагедии с Юркой».

— Передай ей фрукты, — сую девчонке пакет.

— Здесь хорошо кормят, — возражает она.

— Тогда сама съешь. Они свежие…

До 1-й Советской больницы иду пешком.

Настроение фиговое, несмотря на утренний звонок «покойника». Почему-то его намерение рвануть на Кавказ все сильнее и сильнее давит на мою психику. Причин этого давления я пока понять не в силах. Видимо, немного волнуюсь перед встречей с Серафимой…

Отыскав на территории больничного городка квадратный домишко с квадратной же вывеской «Приемное отделение», захожу в подобие холла. Справа за столом сидит бабка с повадками сторожа-администратора. С этой номер, рассчитанный на сопереживание, не прокатит. И допрашивать ее бесполезно — бой-баба с голосом римского гладиатора сама кого хочешь допросит.

Называю фамилию Серафимы, представляюсь родственником. Бабка деловито копается в журнале и с недовольным видом информирует:

— Лежит в послеоперационной палате хирургического отделения.

Ага, значит, уже сделали операцию. Интересуюсь состоянием и получаю ответ из социализма:

— А я почем знаю?!

Так и огрел бы грымзу журналом по крашеной башке.

— К ней пропустят?

— Пропустят. Если купишь у дежурной бахилы и наденешь халат…

«Бесценная» работница… Такие должны дежурить в подвале морга и общаться исключительно с тамошним лежачим контингентом.

Ищу хирургическое отделение, покупаю бахилы и, вырядившись идиотом, топаю на второй этаж. Тихо постучав, толкаю дверь. В небольшой палате по обе стороны от окна стоят две кровати. Одна аккуратно заправлена, на другой лежит Серафима. Рядом возвышается штатив с пузырьком, от которого к ее руке прозрачной змейкой вьется трубка.

Проскальзываю в палату.

Увидев меня, девушка растягивает губы в подобие улыбки и шепчет:

— Привет.

Лицо бледное, шикарные волосы разбросаны в красивом беспорядке по тощей подушке.

Приблизившись, целую ее в щеку.

— Как ты?

— Нормально. Медсестра сказала, что ночью меня прооперировали, вытащили пулю. А я все проспала под наркозом — ничего не помню.

Присев рядом на стул, нахожу ее прохладную ладонь.

— Прости меня, Серафима.

— За что?

— За все это… — Обвожу взглядом больничные хоромы.

— Перестань. В чем ты виноват? — Легонько сжимает она мои пальцы. — У тети Даши был?

— Да. Около часа назад.

— Как она?

— Уже лучше. Виделись через стеклянную стенку реанимации. Выглядит хорошо. Даже ручкой помахала.

— Ну, и слава богу. А ко мне следователь с утра приходил. Представляешь?

Ого! Похвальная оперативность! Чего не скажешь о случае с Юркиной компанией. Вслух оценивать сие событие не решаюсь. Серафиму считаю не только красивой, но и сообразительной женщиной, поэтому жду продолжения.

— Врач долго меня терзать не разрешил, и следователь — угрюмый такой мужчинка с въедливым взглядом — задавал вопросы минут десять, — шепчет она и крепче сжимает мою руку. — Я не сказала о тебе ни слова.

— Что же ты ответила ему?

— Шла домой, внезапно услышала сзади рев двигателя и хлопки. Почувствовала удар в спину — в область правой лопатки и… И больше ничего не помню.

До чего же она мне нравится! Красива, умна и с неповторимой искоркой в больших выразительных глазах.

— Да. Для того чтобы расплести узлы этой истории, лучше держаться подальше от милиции и следователей. Спасибо, Серафима.

— Не за что. Просто мне показалось, что следователи окончательно испортят твой отпуск. Павел, а что произошло после выстрелов? Я ведь на самом деле ничего не помню.

Пододвинув стул ближе, в двух словах пересказываю финал вчерашних гонок со стрельбой.

— Ты опознал их? — вновь поражает она своей прозорливостью.

— Того, что управлял мотоциклом, я раньше не видел. Второй оказался тем кавказцем, на которого я наткнулся в твоем дворе. Но это не главное.

— А что главное? — доверчиво смотрит она.

Я машинально ощупываю карманы — мне опять чертовски хочется курить. Дымить в палате я, разумеется, не собираюсь. Просто тяну время и гадаю: посвящать Серафиму в тонкости непростой и длинной истории или поберечь ее нервы?