Собрание сочинений - Джером Сэлинджер

Из дома выбираться было, нахер, в сто раз легче почему-то. Во-первых, мне уже было надристать, поймают меня или нет. По — честному. Я прикинул, что поймают так поймают. Хоть бы поймали, что ли, в каком-то смысле.

До самого низу я спустился пешком, на лифте не поехал. По задней лестнице. Чуть шею себе не своротил об десять где-то мильонов мусорных ведер, но выбрался нормально. Лифтер меня даже не видал. Наверно, до сих пор думает, что я сижу у Дикстайнов.

У мистера и миссис Антолини была такая сильно шикарная квартира на Саттон-плейс, где в гостиную надо спускаться по двум ступенькам, там бар и всяко-разно. Я там нормально так бывал, потому что когда бросил Элктон-Хиллз, мистер Антолини вполне себе часто к нам домой на ужин приходил — узнать, как у меня дела. Он тогда не был женат. А потом когда женился, я, бывало, ничего так часто с ним и миссис Антолини в теннис играл в Теннисном клубе Вест-Сайда, в Форест-Хиллз на Лонг-Айленде. Миссис Антолини сама оттуда. Вся в грошах купается. Она лет на шестьдесят старше мистера Антолини, но они вроде вполне себе ладили. Во-первых, они оба сильно интели, особенно мистер Антолини, только он больше остряк, чем интель, если с ним обшаться, вроде Д.Б. Миссис Антолини — та больше по серьезу. У нее с астмой фигово. Оба они читали рассказы Д. Б. - и миссис Антолини тоже, — и когда Д.Б. поехал в Голливуд, мистер Антолини ему позвонил и говорит: не ездите. А Д.Б. все равно поехал. Мистер Антолини сказал, что тем, кто пишет, как Д.Б., в Голливуде нечего делать. Точняк то же, что и я говорил, слово в слово.

Я б до их дома и пешком дошел, потому что не в струю мне было тратить Фибины рождественские гроши, чего ради, только мне так чудно стало, когда я наружу вышел. Вроде как башка закружилась. Поэтому я взял мотор. Не в жилу, но взял. Мотор там, нахер, фиг найдешь еще.

Когда я в звонок позвонил, этот мистер Антолини дверь мне сразу открывает — после того, то есть, как лифтер наконец меня довез дотуда, гад. Выглядывает в халате и шлепанцах, а в руке — вискач с содовой. Такой себе хитровывернутый типус, да и киряет он неслабо.

— Холден, мо-мальчик! — говорит. — Боже праведный, да он еще на двадцать дюймов подрос. Прекрасно, что зашел.

— Вы как, мистер Антолини? Как миссис Антолини?

— Мы оба просто отпад. Давай-ка сюда куртку. — Снял с меня куртку и повесил. — Я рассчитывал увидеть у тебя на руках новорожденного. Некуда податься. Снег на ресницах. — Иногда он вполне себе остряк. Повернулся и орет в кухню: — Лиллиан! Как там у нас с кофе? — Лиллиан — это миссис Антолини так зовут.

— Все готово, — орет она в ответ. — Это Холден? Привет, Холден!

— Здрасьте, миссис Антолини!

Там у них всегда орать надо. Потому что оба никогда в одной комнате одновременно не сидят. Умора такая.

— Садись, Холден, — говорит мистер Антолини. Сразу видать, он уже слегка под градусом. В комнате такой вид, точно у них тут балёха только что была. Везде стаканы, тарелки с орешками. — Прошу простить за антураж помещения, — говорит.

Мы принимали друзей миссис Антолини из города Бизон, Южная Дакота… Те еще бизоны вообще-то.

Я посмеялся, а миссис Антолини заорала мне чего-то из кухни, только я не расслышал.

— Что она сказала? — спрашиваю у мистера Антолини.

— Говорит, чтоб ты на нее не смотрел, когда выйдет. Она только что из люльки. Закуривай. Ты же теперь куришь?

— Спасибо, — говорю. Взял сигу из шкатулки, что он мне протянул. — Иногда. Я умеренный курильщик.

— Кто спорит, — говорит. И дал мне прикурить от такой здоровой зажигалки со стола. — Ну. Вы с Пеней больше не связаны узами, — говорит. Он всегда так излагает. Иногда сильно меня веселит, иногда нет. У него с этим как бы самую малость перебор. Не в том смысле, что он не остроумный или как-то — он да, — только иногда ужасно достает, если кто-то все время говорит чего-нибудь вроде «Так вы с Пеней больше не связаны узами». Д.Б. с таким тоже иногда перебирает. — Из-за чего? — спрашивает мистер Антолини. — Как с английским? Потому что если ты, ас сочинений, провалил английский, я покажу тебе на дверь — и хмыкнуть не успеешь.

— Ой, английский я сдал нормально. Там больше литра. Я за весь семестр где-то два сочинения всего написал, — говорю. — Я навыки речи завалил. Там такой обязательный предмет ввели — навыки речи. Вот его я завалил.

— Почему?

— Ох да фиг знает. — Не сильно мне в жиляк во все это пускаться. У меня еще как-то кружилось все или еще чего-то, и вдруг ни с того ни с сего башка разболелась. По-честному. Но видно, что ему интересно, поэтому я ему чутка рассказал. — Это такой предмет, там все пацаны в классе должны встать и речугу толкнуть. Ну, понимаете? Экспромтом и всяко-разно. А если пацан вообще куда-то в сторону съехал, надо ему орать: «Отвлекаешься!» — как можно быстрей. Я там чуть башкой не двинулся. Поставили «оч. пл.».

— Почему?

— Ох да фиг знает. Все эти «отвлечения» меня достали. Не знаю. У меня засада в том, что мне в струю, когда кто-то с темы съезжает. Так интересней и всяко-разно.

— Тебе все равно, если кто-то говорит не по делу, когда тебе что-то сообщает?

— Ну вот еще! Нет, мне нравится, когда говорят по делу и всяко-разно. Только чтоб не слишком по делу. Фиг знает. Наверно, не нравится, если кто-то все время по делу говорит. Лучшие оценки по навыкам речи ставили как раз тем пацанам, которые всегда по делу говорят, куда деваться. Но там один был такой, этот Ричард Кинселла. Он не сильно по делу говорил, и ему вечно орали «отвлекаешься». Жуть просто, потому что он во-первых такой дерганый весь — в смысле, неслабо нервный, — и у него губы все время дрожали, как ему речугу толкать, а слышно его вообще почти не было, если на задней парте сидишь. А как губы у него чутка трястись перестанут, так мне его речи больше всех были в жилу. Только предмет он все равно, считайте, завалил. Получил «плохо с плюсом», потому что ему все время орали «отвлекаешься». Например, толкал речь про ферму, которую его предок в Вермонте купил. Так ему всю дорогу орали «отвлекаешься», а препод этот, мистер Винсон, поставил ему за нее «плохо», потому что Кинселла не сказал, какие животные и овощи, и прочая хрень на той ферме росли и всяко-разно. А он чего делал, этот Ричард Кинселла — он начинал про эту фигню рассказывать, а потом ни с того ни с сего давай про это письмо, которое его мама от его дяди получила, и как у его дяди был полиомиелит и всяко-разно, когда ему сорок два года стукнуло, и как он никому не давал к нему в больницу приходить, потому что не хотел, чтоб его видели в корсете. С фермой не очень связано, никуда не денешься, но было-то нормально. Нормально же, когда тебе про дядю рассказывают. Особенно если начинают с предковской фермы, а потом вдруг дядя становится интересней. В смысле, гнусно же орать ему все время «отвлекаешься», если он такой нормальный и волнуется… Фиг знает. Трудно объяснить. — Да, в общем, и не в жилу. Во-первых, ни с того ни с сего башка жуть как разболелась.

Хоть бы, ей-богу, миссис Антолини скорей кофе принесла. Меня вот чего, нахер, достает иногда — в смысле, когда кто-то говорит, что кофе готов, а он нет.

— Холден… Один короткий, слегка ханжеский педагогический вопрос. Ты не думаешь, что всему должно быть место и время? Не думаешь, что если кто-то начинает рассказывать об отцовской ферме, ему не следует от нее отступаться, а только потом рассказать про дядин корсет? Или же, если дядин корсет — предмет такой соблазнительный, его и надо было в самом начале выбирать темой, а не ферму?

Не хотелось ни фига мне ни думать, ни отвечать ему, ни всяко-разно. У меня болела башка, и мне было паршиво. У меня и живот даже болел, сказать вам правду.

— Да… не знаю. Наверно, надо было. В смысле, выбрать темой дядю, а не ферму, если ему так интересней. Только я в том смысле, что ты ж по большей части вообще не знаешь, что тебе интересней всего, пока не начнешь рассказывать про то, что тебе не интересней всего. В смысле, тут же иногда ничего с собой не сделаешь. Я вот чего думаю — ну и пускай себе рассказывает, если хотя б интересно и что-то его заводит. Мне в жилу, если кого — то всего распирает. Нормально так. Вы просто этого препода не знаете, мистера Винсона. Иногда от него свихнуться можно — от него и от всего, нафиг, класса. В смысле, он же талдычит все время — обобщайте да упрощайте. А с некоторой фигней так просто не получится. В смысле, нельзя ж чего-то упростить и обобщить просто потому, что от тебя этого кто-то хочет. Вы не видали этого мистера Винсона. В смысле, он интель такой и всяко-разно, только все равно видать, что у него мозгов голяк.

— Кофе, джентльмены, наконец-то, — говорит миссис Антолини. Она с таким подносом вошла с кофе и кексами и прочей фигней. — Холден, в мою сторону даже не подглядывай. Я чучело.