Свет в августе - Уильям Фолкнер

Он миновал перекресток, куда приходил на свидания. Если он вообще заметил, подумал что-нибудь, то сказал, наверно Господи, как давно. Как давно это было Улица сворачивала на гравийную дорогу. Ему оставалось пройти почти милю, поэтому он побежал – не быстро, но собранно, ровно, чуть опустив голову, словно разглядывал дорогу, которую толок ногами, работая локтями, как тренированный бегун. Выбеленная луной дорога петляла между новых, беспорядочно разбросанных ужасных домишек, в каких селятся люди предместий, вчера приехавшие ниоткуда, завтра уезжающие невесть куда. Все дома были темны, кроме того, к которому он бежал.

Он поравнялся с домом и свернул с дороги, бегом, топая гулко и мерно в ночной тиши. Может быть, ему уже виделась официантка, ожидающая его в темном дорожном платье, в шляпе, с собранным чемоданом (как они уедут, на чем отправятся, он, наверное, ни разу не задумался), может быть – и Мейм с Максом, скорее всего неодетые: он – без пиджака, а то и просто в нижней рубашке, она – в голубом кимоно; оба – хлопотливые, веселые, шумные, как положено при проводах. По существу, он вообще ни о чем не думал – ведь он даже не сказал официантке, чтобы она готовилась к отъезду. Может быть, ему казалось, что он ей говорил или что она сама должна догадаться, поскольку его прошлые действия и планы на будущее представлялись ему простыми и понятными для всех. Может быть, ему казалось даже, будто он успел объяснить официантке, когда она садилась в машину, что едет домой за деньгами.

Он взбежал на крыльцо. До сих пор, даже в золотые его деньки в этом доме, ему всегда хотелось как можно быстрее и незаметнее прошмыгнуть с дороги под защиту крыльца и в самый дом, где его ждали. Он постучался. Как он и предвидел, в ее комнате горел свет, в передней – тоже; сквозь зашторенные окна доносились голоса, в которых он уловил скорее беспокойство, чем веселье; но он и это предвидел, думая Наверно, думают, что я не приду. Чертова кляча. Чертова кляча Он опять постучал – громче, взялся за ручку, подергал, прижавшись лицом к завешенному стеклу двери. Голоса смолкли. Из дома не доносилось ни звука. Два света – озаренная штора в ее окне и матовая занавеска на двери – горели ярко и ровно, будто в доме все умерли, как только он тронул ручку. Он опять постучал, почти без паузы; он еще стучал, когда дверь (ни тени не упало на занавеску, ни шага не послышалось за ней) внезапно и беззвучно распахнулась под его рукой. Он уже шагнул через порог, словно его притянуло дверью, когда из-за нее возник Макс и преградил дорогу. Он был полностью одет, даже в шляпе. «Кого я вижу», – сказал он. Голос его был негромок, и все получилось так, будто он втащил Джо в прихожую, захлопнул дверь и запер ее раньше, чем Джо успел осознать, что он в доме. Однако его голос опять звучал как-то двусмысленно – сердечно будто бы и совершенно пусто, без тени удовольствия или веселья – как нечто исключительно внешнее, вроде личины, из-за которой он наблюдал за Джо, отчего и раньше Джо смотрел на Макса со смешанным чувством недоумения и гнева. «А вот наконец и наш Ромео, – сказал он. – Король Бийл-стрит». Потом он заговорил чуть громче, а «Ромео» произнес совсем громко. «Заходи, гостем будешь».

Джо уже шел к знакомой двери, опять почти бежал – если этот бег вообще прерывался. Он не слушал Макса. Он никогда не слышал о Бийл-стрит – этих трех-четырех кварталах Мемфиса, по сравнению с которыми Гарлем – кинодекорация. Он ничего не замечал. И вдруг увидел в глубине передней блондинку. Он не понял, как она появилась в передней, – когда он входил, ее не было. И вдруг оказалось, что она тут. Она была одета, в темной юбке, и в руке держала шляпу. А рядом с ним, за открытой дверью, в темной комнате, был сложен багаж – несколько чемоданов. Может быть, он их не видел. А может, взглянув, увидел на миг, и мелькнуло быстрее мысли Я не думал, что у нее так много И, может быть, тогда он впервые подумал, что ехать-то им не на чем, подумал Как же я все это унесу? Но не остановился, уже поворачивал к знакомой двери. И только прикоснувшись к ней, почувствовал, что за нею мертвая тишина, тишина, создать которую – он уже знал это в свои восемнадцать лет – один человек не может. Но не остановился и, наверно, не почувствовал даже, что передняя снова опустела, что блондинка снова исчезла, неслышно, незаметно для него.

Он открыл дверь. Теперь он бежал – то есть так, как забегает человек далеко вперед себя и своего знания в тот миг, когда он остановится точно вкопанный. Официантка сидела на кровати – он не раз видел ее в этой позе. Как он и ожидал, она была в темном платье и в шляпе. Она сидела потупясь и даже не взглянула на открытую дверь, и в неподвижной руке ее, огромной и уродливой на темном платье, дымилась сигарета. В тот же миг он увидел второго мужчину. Раньше он с ним не встречался. Но сейчас он этого не сознавал. Это он вспомнил позднее – так же, как сваленный в темной комнате багаж, на который он взглянул мельком, не поспевая зрением за мыслью.

Незнакомец тоже сидел на кровати и курил. Шляпа у него была нахлобучена на лоб, так что даже рот находился в тени. Он был не старый, но и не молодой. Они с Максом были точно братья – в том смысле, в каком любые двое белых, забредших в африканскую деревню, могут показаться туземцам братьями. Его лицо, вернее, подбородок, на который падал свет, было неподвижно. Смотрит на него незнакомец или нет, Джо не знал. И что Макс стоит у него прямо за спиной – тоже не знал. И слышал их голоса, не понимая, о чем они говорят, даже не прислушиваясь Спроси его

Почем он знает Возможно, он слышал эти слова. Но скорее – нет. Скорее всего они пока что значили для него не больше, чем шорох насекомых за плотно завешенным окном или сложенные чемоданы, на которые он посмотрел, но пока еще их не видел Бобби говорит, он сразу смылся

А может, он знает. Попробуем выяснить хотя бы, от чего мы бежим

Хотя Джо не пошевелился с тех пор, как вошел, он все еще бежал. Когда Макс тронул его за плечо, он обернулся так, как будто его остановили на полном ходу. Он и не подозревал, что Макс в комнате. Он посмотрел на Макса через плечо с досадой, чуть ли не с бешенством.

– Давай потолкуем, паренек, – сказал Макс. – Ну, что там?

– Где – там? – сказал Джо.

– Со стариканом. Как думаешь, укокал его? Только начистоту. Ты же не хочешь, чтоб Бобби влипла?

– Бобби, – сказал Джо, думая Бобби. Бобби Он повернулся, снова побежал; на этот раз Макс схватил его за плечо, хотя не грубо.

– Ну так? – сказал Макс. – Ну, мы же тут все свои. Укокал его?

– Укокал? – сказал Джо раздраженно, сдерживая нетерпение, как человек, которого донимает расспросами ребенок.

Заговорил незнакомец:

– Ну, которого ты стулом огрел. Умер он?

– Умер? – сказал Джо. Он перевел взгляд на незнакомца. При этом он опять увидел официантку и опять побежал. Но на этот раз он действительно двигался. Он совершенно забыл об обоих мужчинах. Он подошел к кровати, выдергивая что-то из кармана с восторженным и победоносным выражением лица. Официантка на него не смотрела. Она не посмотрела на него ни разу за все время, но он скорее всего упустил это из виду. Она так и не пошевелилась, сигарета еще дымилась у нее в руке. Неподвижная рука была безжизненной, большой и бледной, как мясо, недавно брошенное на сковородку. Опять кто-то схватил его за плечи. На этот раз оказалось – незнакомец. Незнакомец и Макс стояли плечом к плечу и смотрели на Джо.

– Не тяни волынку. Если смарал старика, так и скажи. Это, знаешь, не долго будет секретом. Глядишь, всплывет через какой-нибудь месячишко.

– Сказано вам, не знаю! – ответил Джо. Он глядел то на одного, то на другого с раздражением, но пока без злобы. – Я его ударил. Он упал. Я ему говорил, что он у меня дождется. – Он глядел то на одно, то на другое лицо – бесстрастные, почти неразличимые. Он начал дергать плечом, за которое его ухватил незнакомец.

Заговорил Макс:

– Так чего ты сюда пришел?

– Чего я… – сказал Джо. – Чего я сюда… – повторил он упавшим голосом, возмущенно переводя взгляд с одного лица на другое, но еще смиряя злобу. – Чего я пришел? Я пришел за Бобби. Вы что… ведь я домой ездил, взять денег на женитьбу… и после этого вы… – И снова он начисто забыл о них, выкинул их из головы. Он вырвался и повернулся к женщине – опять не помня ничего, гордясь и торжествуя. Вероятно, в этот миг обоих мужчин выдуло из его жизни, как два клочка бумаги. Вероятно, он даже не заметил, как Макс отошел к двери и крикнул, и через секунду появилась блондинка. Он нагнулся над кроватью, где неподвижно и понуро сидела официантка, склонился над ней, выгребая из кармана ей на колени и на кровать свалявшуюся массу бумажек и монет. – Вот! Смотри что. Смотри. Достал. Видишь?