Поветлужье - Андрей Архипов

   - Вот только что теперь делать по приходу в весь? - размышлял Михалыч, не глядя на допрашиваемого и переводчика, - судя по всему, придется таранить оба судна, стоящих довольно близко. Иначе прорвутся буртасы и утекут, чего не следует допускать ни в коем разе. Те трое-четверо, что сбежали, еще послужат хорошую службу, а вот остальных надо добивать, и сотника особо. Иначе он может привести еще одну, более сильную рать, от которой уже не отбиться...

   - Скажи, Ишей, - прервал затянувшееся молчание воевода, - о чем твоя самая сильная мечта? Что ты хочешь? Неужели сладких женщин, много золота и вина, как остальные твои земляки? Ох, нет, вино Аллах запрещает вкушать... Тогда перебродивший кумыс или крепкий мед?

   - Он сказал, что тебе этого не понять, - закашлялся Алтыш, видимо упустив некоторые подробности перевода.

   - Скажи ему, что я запомнил некоторые слова, которые ты мне как-то говорил, в том числе и выражение вонючая собака, - засмеялся Михалыч.

   Ишей после слов десятника удивленно вскинул бровь и спросил на чистом старорусском языке, в котором лишь одни переяславцы могли бы уловить легкий акцент:

   - Тща ты речи свои на меня тратишь. Что те до помыслов моих? В бою ты меня заяти, так не медли, пускай под нож али выкуп требуй. Токмо не будет тебе выкупа от родичей моих. Один я яко перст. Злата у меня нет и не нужон я никому. А вот пошто ты слова мои, коими поношу тебя, сносишь без гнева и смеешься над ними?

   - От, куда ни плюнь, всяк русский язык разумеет, - в сердцах махнул рукой воевода, - токмо я один, похоже, хуже всех на нем говорю...

   - Отличие есть в том, как речи ты ведешь, да не удивлен я, - ответил Ишей, - каждое племя славянское на свой лад глаголит, да понимают оне друг друга. Пойму тебя и я.

   - Ну что ж, давай отпустим нашего толмача, - кивнул на Алтыша Михалыч, - иди пока, поработай на весле... А что, у вас в рати многие понимают язык наш?

   - Нет, воевода, токмо десятник, родич его малость, да я. Боле нет никого. Я много языков знаю, весь Итиль исходил, Оку и на Днепре многажды бывал. Даже в Царьграде был. Так что тебе до того, о чем мечтаю я?

   - Предложить тебе хочу я то, что может тебя заинтересовать. Сказал мне десятник, что не простой ты человек, грабить ты не грабишь, девок не сильничаешь, сидишь тихо на лодье, а вот воинская доля в добыче у тебя двойная. С чего бы?

   - За знания мои, за то, как с лодьей управляюсь, языки знаю многие, из многих бед этим могу вызволить... Токмо не мысли, что я такой тихий, многое было в жизни моей, и худое и доброе.

   - Все мы не без греха, малого али большого... Не знаю, как начать... ты не подумай, что купить тебя хочу, ты мне не для службы какой нужен... а весь, целиком, с потрохами, значится. Чтобы мои цели твоими стали, а уж перейдут ли твои мечты ко мне, то только от тебя зависеть будет. А на твое возможное "нет" отвечу так. Отпущу я тебя через пару-тройку месяцев, как твоих всех побьем. Живым и здоровым. Даже доставлю куда-нить в людное место. Оправдывайся потом сам перед своими, что ты тут так долго делал и почему выжил, когда в плен попал. Может и впрямь был молодцом, а может и других сдал... Да-да. Вот те и "хмы"...

   Ну да ладно, начну с начала. Вот смотри, - Михалыч развернул заранее заготовленный лист бересты и быстро стал чертить на нем контуры рек, морей, и проговаривать вслух то, что наносил на карту, - вот Волга, Итиль по-вашему, вон та маленькая загогулина - Ветлуга, мы на ней вот тут находимся. Вол... Итиль впадает в Каспийское море, не знаю, как вы его кличете...

   - Хвалисское али Хазарское...

   - Ага, через горы Черное море, оно же Русское, вот примерно так, Днепр туточки... - рука Михалыча неровно пририсовала Крымский полуостров и несколько рек, впадающих в море.

   - Греки его Понтом Эвксинским прозывают али просто морем...

   Первые пять минут Ишей поправлял и подсказывал Михалычу, как называется то или другое на карте, а потом только слушал с горящими глазами, не сводя глаз с бересты. Моря и океаны, красочно описываемые воеводой, вставали перед ним как живые, огромные хребты заслоняли своими вершинами небосвод и невиданные звери поднимали хоботы и бивни и трубили в прозрачное небо далекой Африки. Могучие носороги и гривастые львы, черно-белые полосатые зебры и стада антилоп. Когда были упомянуты двугорбые верблюды, то оказалось, что они для Ишея, что лошади. Он на них даже часто катался в детстве, и это только придало правдивости рассказу. А стоило упомянуть безбрежные стада бизонов, показав место на карте, где они пасутся, то Ишей не сдержался и стал, глотая слова, пересказывать свою историю про неведомую землю:

   - Один нурман мне сказывал, как оне плавали далече на закат от Оловянных островов, что страной англов ныне прозывают, нашли там землицу, лесом поросшую. Мож она и есть Омерика твоя, где быки бесчисленные бродят окрест тех лесов?

   - Угу, она и есть, прерии... ну степи, где бизоны бродят, они на полудень и вглубь от тех мест... А теперь я тебе нарисую корабли, на которых можно путешествовать по океану, - продолжил Михалыч. - Ну, на лодьях, конечно, тоже можно, но хорошо, если доплывет каждая десятая, остальные на дно пойдут... Только знаешь что, Ишей... Я по честному тебе скажу, что не знаю, смогут ли это сделать наши дети и внуки, не говоря уже о нас... Откуда тогда все эти мои познания? Гхмм... меня учили всему этому, только не учителей, ни кораблей этих более нет. А я хочу, чтобы эти мои знания не пропали, так что смотри, может быть мы с тобой и сможем когда-нибудь, что-нибудь... Тьфу! - запутался воевода, - Сможем Ишей, должны смочь... Что, интересно стало? Да уж, это тебе не бедных весян грабить...

Глава 14

   - Дващи тебе буду сказывать, и трижды, али нужда будет. Только тогда согласие тебе дам, егда обещание дашь, что всякого, кто меч али лук на земь бросит, пощадишь и резать не станешь. И лодьи не дам калечить. Нету моего согласия тогда. Это ж... это ж... - Ишей даже слов не мог сразу найти от возмущения, - это как дитю родному по длани топором...

   - Так дал я тебе уже слово про лодьи, но токмо ежели ты меж ними борт о борт встрянешь, чтобы сразу перескочить можно было, - перечислял в очередной раз уже свои условия Михалыч, - а вот насчет воев ничего пообещать не могу. Команды резать давать не буду, но ежели отяки их начнут до последнего бить, то под меч не полезу. Сам посуди, они же разбой учинять на нашу землю пришли, а с татями как у тебя в отечестве поступают? А отяков они не токмо пограбили... Жизни многих лишили, да и баб их ссильничали. Вот то-то же, - сказал он, видя что Ишей кивнул головой, примиряясь с неизбежным. - Уж не спрашиваю, как к ним тебя занесло... но... в общем, попробую тебя отстоять, потому как... долю свою возьму тобой, вот, а напарников твоих на судне похолопят скорее всего. Да им, похоже, все равно, лишь бы жить хоть как-то. Ладно, пора нам готовиться, вставай на руль, а я пойду еще раз обскажу всем, что и как делать.

   И еще... ты не обессудь, за тобой присматривать будут. И сотоварищей твоих порежут, если попытаешься что-то сотворить... Да не делай ты такое лицо, верю я тебе, и Алтыш сказал, что роту ты не давал сотнику на верность, уж не знаю почему... Окромя того поведал он, что не буртас ты, а просто живешь среди них... Но я даже малейшего небрежения или ошибки допускать не хочу, потому как это такой кровью выйдет... Задавим, конечно, но умоемся...

***

   Ибраим моргнул и рука в окольчуженном рукаве инстинктивно дернулась, чтобы протереть глаза. Но не дошла до цели, замерев на полпути, потому как разум в эту секунду не был способен управлять телом, перерабатывая хлынувший поток данных и заставив все остальное замереть от ужаса. Небеса обрушились на землю и мир, казавшийся незыблемым еще минуту назад, сошел с ума и перевернулся с ног на голову. Его вои начали уничтожать друг друга. Чуть ниже по склону, саженей в сорока от него, ворвавшаяся на речной берег ладья неожиданно вспухла виноградной кистью шеломов, которая тут же разлетелась отдельными ягодами, покрывшими соседние суда и прибрежный песок. Его же воины в стеганых халатах, блестевших на солнце кольчугах с лисьими хвостами, болтающимися за спиной, выстраивались перед лодьями, наклоняя вперед массивные рогатины... Его же вои уничтожали своих братьев, занимавшихся на стоявших почти борт о борт судах повседневными делами. Вот и Ишей стоит, держась за рулевое весло, недвижим и спокоен, будто ничего не происходит... Или не он? Солнце, проклятое солнце светит прямо в глаза! Нет! Чужие, искаженные ненавистью лица!

   И тут же яростный вой из глотки сотника смел наваждение, и руки сами заученным движением надели шелом на голову и привычно дернули ремешок застежки. Сабля сама впорхнула в руку, другая прикрыла тело щитом, секунду назад стоявшим прислоненным около шатра, а ноги двинулись к воинам, толпой застывшим около походных шатров. Командный рев быстро образумил опешивших поначалу воев и враз ряд щитов перегородил дорогу от лодей наверх. Еще мгновение и передняя шеренга встанет на колено, а десяток лучников, выстраивающихся позади и уже почти наложивших на тетивы стрелы, отпустят их в гибельный полет слитным хлопком. Но... но не успевают, и двое ратников падают замертво, а один с воем катается по песку, щиты же остальных покрываются густым перелеском оперений. В шлем сотника тоже звучно попадает, ломаясь, стрела, наполняя голову мякиной и протяжным гулом. Ибраим мотнул головой и картинка боя, дрогнувшая было на мгновение, стала на место. Ничто, было и хуже... Еще один боец падает рядом, теперь приходится и самому встать на колено рядом с ратниками. И все же... слитный выстрел и отдаленные вскрики боли. И тут же через несколько мгновений еще один хлопок позади, все-таки выучку чужих воинов не сравнить с его стрельцами. И опять отдаленные крики, теперь уже ярости. Но тут их накрывает следующий залп и сотник чувствует, как позади него падают на землю тела...