КУДЕЯР - Артамонов Иванович

Гудит, шумит белозерское торжище, ударяют по рукам торговцы и покупатели, яркими словесами расписывают свой товар купцы.

Около кабака спешились трое всадников и подозрительно осмотрелись по сторонам. В Москве в эту пору вовсю разгорается зелёное пламя, а здесь деревья и кустарники лишь начали разжимать свои крохотные кулачки-почки. Не заметив ничего опасного для себя, путники зашли в кабак. Торг ещё только начался, поэтому народу в кабаке было мало; здесь кисло пахло щами, пивом, овчиной. При виде гостей скоморох Филя грянул в гусли, пустился в пляс.

Меня тётка родила,Мать и дома не была,А бабушка повивала,Насилу пымала. Эх…

Гости сделали вид, что не заметили скомороха, прошли в дальний угол кабака.

— Эй, хозяин, принеси-ка нам перекусить да подай ведёрко мёду, — загремел на весь кабак голос Петрока Зайцева.

Рожа у него свирепая, вся заросшая рыжими волосами, под глазами тяжёлые мешки. Вместе с ним были Митька Клобуков — высокий рослый парень с бегающими глазами и коренастый крепыш Ивашка Сергеев. Хозяин кабака Пинай Тихонов засуетился:

— Не успеет лысый кудри расчесать, как всё будет готово!

Он расставил перед гостями блюдо с хлебом, горшок горячих щей, деревянные чарки.

— Выпьем за успех веленого нам дела! — хоть и тихо сказал Петрок, но Филя расслышал его слова.

«Какое такое дело у этих молодцев в Белозерске?»

Скоморох ещё более навострил уши.

— А ты ведаешь, где тут тюрьма? — Ивашка подозрительно осмотрелся по сторонам.

— Когда-то Василий Васильевич Шуйский посылал меня сюда по сходному делу. Тюрьма стоит в самой середине этого вшивого городка и смотрит окнами на Белоозеро.

— А ну как не справимся мы втроём со стражниками?

— Стражники нам не помеха: у меня есть грамота от Андрея Михалыча Шуйского, в ней чёрным по белому написано, чтобы стражники беспрепятственно пропустили нас к боярину Бельскому. Выпьем за упокой его души!

— А ну как боярин брыкаться начнёт?

Петрок громко расхохотался.

— Я ему побрыкаюсь!

В полдень пьяная троица покинула кабак и устремилась к местной тюрьме.

Едва за посетителями закрылась дверь, Филя побежал к хозяину кабака, чтобы поведать об услышанном, Пинай задумчиво почесал в затылке.

— Выходит, палачи прибыли из Москвы, чтобы вершить суд над боярином Бельским. Мы-то тут при чём?

— Нехорошо, когда человека ни за что убивают!

— А может быть, Бельский по делам своим заслужил такой участи?

— Вряд ли, дядя Пинай, просто Шуйские решили свести с ним счёты. Надо бы предупредить стражников о готовящемся убийстве, им ведь приказано охранять боярина, а не убивать до смерти.

— А стражники что могут поделать, если у палачей приказ на руках есть?

— В грамоте-то сказано, чтобы сих людишек допустили до боярина Бельского, а они собираются убить его. Ежели стражники будут присутствовать при беседе Бельского с молодцами, те ничего не сделают с ним.

— Коли так, немедля беги к тюрьме.

Иван Фёдорович Бельский задумчиво смотрел сквозь узкое зарешечённое оконце на Белое озеро. Вода в нём светлая, как и холодное северное небо над ним. Несколько рыбацких лодок бороздят ровную спокойную гладь озёра.

«Промашку допустил я с Шуйскими: вместо того чтобы посылать их во Псков и Владимир, надо было отправить сюда, в Белозерск. Нерешителен я был, надеялся на помощь великого князя и митрополита Иоасафа, стремился привлечь на свою сторону бояр. Но разве можно на них полагаться? Все они, словно псы голодные, зорко следят за теми, кто стремится приблизиться к великому князю, и, заметив оных, кидаются на них со всех сторон. Мне ли не знать наше боярство? Когда Шуйские были возле юного великого князя, оно помогало мне, но лишь добился я власти, те же самые бояре напали на меня. Взять хоть Ивана Кубенского для примера».

Иван Фёдорович вспомнил поход на Казань двенадцатилетней давности, который по велению великого князя Василия Ивановича ему довелось возглавить вместе с Михаилом Львовичем Глинским. Когда после захвата острога оставалось лишь войти в беззащитный город, Михаил Львович затеял спор, кому из них первому надлежит въехать в покорённый город. Пока они спорили, началась такая сильная гроза, что посошные и стрельцы испугались и, побросав наряд, бежали прочь от Казани. Так что казанцы не только наши пушки приобрели, но и город за собой сохранили.

Да, местнические споры много вреда приносят Руси. Но как избавиться от этой напасти? Вот был он у власти, да не удержался и до сих пор не ведает, каким образом мог бы противостоять ворогам.

Томительно течёт время в заключении. Ему, деятельному, умудрённому в государственной службе, особенно тягостно пустое времяпрепровождение, спокойное созерцание жизни за узким окном темницы. Неужели влиятельные родичи ничего не предпринимают для его спасения? Чу, чьи-то шаги послышались в сенях. Время вроде бы неурочное. А вдруг явится сейчас гонец из Москвы с вестью об освобождении? Прошлый раз сидел он вот в этой же самой конуре и так же услышал шаги в сенях. Вошёл гонец, специально посланный за ним государем, и сказал, что великий князь Иван Васильевич призывает его, боярина Бельского, пред свои государевы очи. Может, и сейчас ему скажут то же самое?

Сердце Ивана Фёдоровича радостно дрогнуло, он не ошибся: звуки шагов смолкли возле его двери. Вот скрипнул ключ в замке. Замок тяжёлый, скрипучий. Вот распахнулась дверь, и в темницу вошли торе. Тот, что зарос рыжими волосами, пристально глянув на него, прохрипел:

— Здравствуй, боярин.

Самый высокий из вошедших смотрит на него как-то странно, оценивающе, нагло. Ивану Фёдоровичу при виде гостей стало не по себе — государь никогда не послал бы за ним таких гонцов.

— Кто вы такие?

— Коли ты хочешь это знать, я отвечу. Меня Петроком Зайцевым кличут. Его, — показал скрюченным пальцем с грязным ногтем рыжий детина на высокого парня, — Митькой Клобуковым, а этого — Ивашкой Сергеевым. Тебе-то пошто знать это, боярин?

— Что вам от меня надобно?

— А ничего. Андрей Михалыч Шуйский прислал нас к тебе покалякать по душам.

— Кончай, Петрок, пустословить, нам спешить нужно.

— Ты, Ивашка, не суетись, — рыжий детина дыхнул на боярина перегаром, отчего тот отшатнулся к стене. — Что-то ты, боярин, пугливым стал.

— Нечего мне бояться.

— И Шуйских ты не боишься?

— А чего мне их бояться? Я им вреда не чинил.

— Вот те на! А не по твоей ли воле Андрея Михалыча сначала во Псков послали наместником, а как отозвали с наместничества, так убрали с глаз долой подале? А кто Ивана Василича во Владимир загнал?

— На то была воля государя и митрополита Иоасафа.

— На государя да митрополита ты вину не вали, Иоасаф здесь недалече — в Кирилловом монастыре грехи замаливает. Вряд ли он согласится с тобой, боярин. Ты сам, пользуясь малолетством государя, вредил Шуйским, за что и ответ должен держать.

Петрок неспешно извлёк из кармана моток прочной верёвки. При виде её Бельский громко закричал:

— Эй, стража!

— Потише ты ори, стерва! — Ивашка коротким резким движением ударил боярина ниже груди. Тот ойкнул и стал медленно оседать на пол.

— Убери свою верёвку, — приказал Митька, — я его и так, как гниду, прикончу.

Длинная рука потянулась к горлу боярина. Иван Фёдорович, придя в себя, изо всех сил впился в неё зубами. Митька отдёрнул руку, скверно выругался. Петрок громко захохотал.

— Что, Клобук, получил?

— Эй, стража! — вновь закричал Бельский. Ивашка с силой пнул его в лицо сапогом.

— Пока не очухался, берись за горло.

Все трое навалились на боярина: Ивашка зажал рот, Митька железной хваткой вцепился в горло. Бельский дрыгал ногами, извивался всем телом, потом затих.

Убедившись в том, что боярин мёртв, убийцы миновали пустынные сени, вышли на крыльцо. Перед тюрьмой стояли люди и молча смотрели на запыхавшихся, вспотевших палачей. Те при виде толпы ощерились. Озираясь по сторонам, прошли к своим лошадям, вскочили в сёдла и галопом устремились в сторону Ярославля.

С нетерпением ждут на Руси Сидоров день[68], ведь вместе с ним приходит настоящее тепло. Не зря говорят: «На Сидоры отошли все сиверы; прошли Сидоры, прошли и сиверы». Вместе с теплом являются на Русь ласточки и стрижи. В этот день крестьяне сеют лён, сажают огурцы.

Иван Васильевич Шуйский распахнул окно, и тотчас же голова закружилась от резкого, ни с чем не сравнимого запаха черёмухи.

«Господи, благодать-то какая кругом! Как радуется душа явившемуся теплу, свежим листьям на деревьях, бесконечному щебетанию птиц. Ни о чём не хочется думать, какая-то отрешённость от мира, словно ты уже не жилец на белом свете».