Кровавая плаха - Валентин Лавров

Действительно, поначалу казалось, что распутать это кровавое преступление будет невозможно. И все же…

Поезд № 29 Ростов-на-Дону — Москва, преодолев большую часть своего пути длиною в 1268 верст, тормозил у платформы вокзала в Туле.

Человек сорока пяти лет с густыми бакенбардами вынул из брючного карманчика золотые часы и удивленно посмотрел на проводника:

— Никак мы опаздываем на семь минут?

Проводник, грузный, с сизым лицом, вытирал белой тряпкой поручни. Он добродушно пробасил:

— Не извольте беспокоиться! В Москве будем аккурат по расписанию — тютелька в тютельку.

Народ, собравшийся в тамбуре, нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Стоянка была двадцатиминутной, все хотели успеть пообедать в ресторанчике или выпить в буфете водки и немного размять ноги, прогуляться.

Человек с бакенбардами был явно в приподнятом и по этой причине общительном настроении. Он вновь обратился к проводнику:

— А вы не подскажете, любезный, где тут удобней купить пряников? Моей внучке, знаете, скоро уже три года. Такая смышленая, просто прелесть! Чем, думаю, из поездки ее порадовать? Куклы да всякие свистульки у нее есть. А вот пряник…

Проводник рассудительно отвечал, поднимая вверх металлическую площадку и освобождая ступеньки:

— Знамо дело! Тульский пряник — он знаменитый! Да в буфете, что при станции, и купите. Там завсегда имеется.

В разговор вмешался молоденький жандармский унтер-офицер в новом мундире с блестящими пуговицами:

— Пряники купить уместней в лавочке, что на вокзальной площади, справа от выхода на нее. Там выбор большой.

Унтер-офицер только что получил чин и должность — сопровождать пассажирские поезда, был горд этим, и ему хотелось, чтобы все обращали на него внимание.

— Спасибо, — сказал человек, ловко спрыгивая с подножки.

Быстрыми шагами он направился на площадь, туда, куда указал унтер-офицер. Что касается последнего, то его мучил голод, но денег было мало. Он решил сэкономить и прошел в буфет. На стойке красовались разных сортов водки, наливки, шампанское, вино и закуски. Унтер-офицер спросил бокал шартреза и, подумав, взял большое яблоко.

— А мне налей водки, да не перцовки, вот этой — лимонной и дай холодной осетрины. Положи туда соленый огурчик! — приказал рослый малый в косоворотке с широким лицом и гладко прилизанными белобрысыми волосами. Он достал пухлый бумажник и швырнул на стойку ассигнацию.

Унтер-офицер допил вино и отправился на платформу, желая обойти вагоны и посмотреть за порядком.

Человек с бакенбардами широкими шагами шел к своему вагону 2-го класса. В руках он держал большую коробку. Увидав унтер-офицера, широко улыбнулся:

— Спасибо за полезный совет! В лавке пряники отличные, вот внучка довольна будет! — И он легко поднялся по металлическим ступенькам.

«Счастливый человек!» — подумал унтер-офицер. Сам он только мечтал найти подругу сердца и обзавестись семьей.

Две сотни верст отмахал шипящий паром и клубящийся черным дымом паровоз. Вновь проводник протирал поручни, готовясь проститься с пассажирами, — подходили к конечной точке путешествия — Москве. Внизу, под мостом, лениво текла Яуза. Показался завод точных измерительных приборов Гаккенталя. Вот состав начал вползать в тупик меж двух бетонных платформ.

Унтер-офицер добросовестно исполнял служебные обязанности: он обходил вагон за вагоном, купе за купе: не проспал ли кто, не забыли ли вещи, нет ли каких претензий? В спальном вагоне 2-го класса одно купе оказалось закрытым. Унтер-офицер настойчиво и громко постучал в дверь: никто не откликнулся. Тогда унтер-офицер достал служебный ключ и повернул его в замке. Дверь раскрылась. Глазам молодого человека предстала картина, которая привела его в шок: на нижнем диване, головой к окну, лежал человек. Его правая рука свесилась и чуть касалась пола. Человек был в костюме и ботинках. Слева в груди торчала желтая рукоять глубоко вогнанного в тело кинжала. На сорочке расползлось большое пятно крови. Лицо трупа было удивительно спокойно и даже радостно: на его устах навеки застыла улыбка.

Унтер-офицер закрыл и опломбировал дверь. Кликнул проводника:

— Найди срочно начальника поезда: пусть этот вагон отцепят и загонят на запасной путь. — И тихо добавил: — Знаешь, кого убили? Того господина, что в Туле пряники для внучки покупал. Вот такая история! Пришли полицейского, пусть подежурит здесь. А я побегу позвоню сыскарям — теперь у них работа начнется.

Когда начальник московского сыска Кошко прибыл на Курский вокзал, что недалеко от Земляного вала, вагон уже отогнали на дальний запасной путь. В купе был полный порядок. Два запертых чемоданчика лежали на верхней сетке. Все вещи сложены, пассажир уже собирался покинуть вагон. На столе стояла коробка с пряниками.

Начали обыскивать труп. В боковом кармане пиджака фотограф Ирошников, закончивший съемку места происшествия и помогавший проводить обыск, нашел бумажник. Он протянул его Кошко:

— Совершенно новый, будто бы даже не пользовались им!

Кошко раскрыл бумажник:

— Надо же, здесь целый капитал — двести семьдесят пять рублей!

Тем временем Ирошников вновь порадовал начальника сыскной полиции:

— Аркадий Францевич, вот что в левом кармане брюк лежало — носовой платок. Тут монограмма…

— «К»?

— Так точно, вышита шелком! Как догадались?

— Эта же монограмма на бумажнике.

Ловко запустив два пальца в правый брючный карман, Ирошников извлек оттуда серебряный гладкий портсигар. Зорко оглядев его, доложил:

— Тут два золотых украшения: фигурка обнаженной дамы с крошечным рубиновым камушком между ног, а вот — кошечка с изумрудами вместо глаз.

— Осторожней, Юрий Павлович! — Кошко бережно перехватил портсигар. — Здесь тоже выгравирована монограмма — уже знакомая нам буква К. Но меня больше интересуют вот эти пятнышки — отпечатки пальцев. Владелец этой вещички, думается, трогал ее липкими пальцами — уж очень четкие следы оставил! Хотя мои дорогие коллеги смеются над иноземным открытием — дактилоскопией, но я хочу ее опробовать. Бог даст, нынче самый подходящий случай.

Ирошников, тоже большой энтузиаст нового изобретения, уже успевший испытать его на собственных отпечатках пальцев, догадливо полез в карман и достал оттуда специальный порошок.

Кошко бережно, не касаясь поверхности, держал портсигар за боковые грани. Ирошников посыпал на него белым порошком, а затем подул, удалил лишнее. И тут же, как по волшебству, на захватанной зеркальной поверхности обрисовались спиральные завитки, которые оставляют подушечки пальцев.

— Поднесите, Аркадий Францевич, портсигар поближе к освещенному окну. Я буду фотографировать отпечатки.

Наступил исторический момент: впервые в России стали использовать «открытие века» — дактилоскопию. Тысячи и тысячи преступников будут опознаны, их злодеяния раскрыты благодаря этому методу. Многие обвиняемые обретут свободу, ибо дактилоскопия докажет их невиновность.

Но, как частенько бывает, сами виновники исторического события особого значения ему не придавали. Их более всего заботило одно — найти убийцу!

Совещания в кабинете Кошко всегда проходили живо, порой с шутками и улыбками, с высказыванием нелицеприятных мнений, без излишнего почитания. Но они неизменно были деловыми.

Вот и на этот раз Кошко изложил факты, связанные с убийством в поезде. Он сказал:

— Сами понимаете, сейчас главное — установить личность убитого. Без этого нам не обнаружить убийцу. И напрасно кое-кто из вас готов поверить монограмме «К»: платок, портмоне и портсигар убитому не принадлежали.

Сыщик Линдер — ловкий и смекалистый парень — недоуменно поднял брови:

— У нашего высокого начальства есть веские аргументы?

Кошко сдержал улыбку, серьезно ответил:

— Представьте себе, Ромуальд Викентьевич, есть.

— С помощью этой самой, да-кти-ло… Тьфу, не выговоришь!

— Если человек с университетским образованием не выговаривает какие-то слова, то ему следует налечь на совершенствование дикции, — язвительно улыбнулся Кошко. — А прийти к изложенному прежде всего мне действительно помогла дактилоскопия. И ваша ирония, Линдер, по крайней мере, неуместна. Нет в мире двух людей, у которых узор на кончиках пальцев был бы идентичен. Это знали еще в глубокой древности…

— Когда еще не было университетов, — вставил шпильку Ирошников.

Линдер не унимался:

— Ну а если уничтожить первоначальный рисунок? Вытравить кислотой?

Кошко мягко, как бестолковому ученику добрый учитель, ответил: