Первым делом самолёты - Шведова Лада

Он был прав, конечно.

Юля и сама могла выдать похожую речь на следующий день после случившегося. Но вчера ей все виделось иначе. И да, стучать на Горского и правда не хотелось, потому что жалко дурака, потому что стукачество – последнее дело и всегда вызывает замешательство. А еще Юля девочка. Эта причина была самой весомой, пожалуй. И самой неловкой, потому что другим не понять того, что она испытывала каждый день.

У любого другого ее одногруппника глупый конфликт с Горским закончился бы потасовкой в общаге. Да даже разговором с Иванько! Это было бы… другое. Парни же. А Юля опять встряла так же, как с физруком: начнешь жаловаться – и ты плаксивая девочка, которая залезла туда, где ей не место, поэтому и ноет постоянно. Но Юля, к сожалению, не могла пойти к Горскому и втихую намять ему бока, «поговорить по-мужски» и так далее. Вот и… промолчала. Опять.

И это вылилось в очередную ситуацию, как с физруком. Один в один же!

Иванько, казалось, не смущало долгое молчание, он смотрел на Юлю сверху вниз с улыбкой. Хорошее настроение у человека, надо же! На тренажерах такого не бывало.

– Скажу вам кое-что, Ветрова, – нарушил молчание он. – Удивлен, что никто не донес до вас эту мысль сразу, но… похожий разговор у меня был с дочерью пять лет назад. Примерно на столько моя дочь старше вас. Хотите знать, где она сейчас? Летает в крупнейшей авиакомпании, второй пилот. И она тоже училась, как и вы. Но ей было еще сложнее – на тот момент девчонок-пилотов не было даже на параллелях или других курсах. Понимаете? Она была вообще одна. И все ей говорили, что она дочь Иванько, вот и весь ответ – пропихнул папка в пилоты. Она всегда всем что-то доказывала, забывая об одном: люди, которым нужны доказательства, как правило, не стоят усилий и потраченного на них времени. Их мнение тоже ничего не стоит, через годы вы вообще забудете большинство имен и фамилий. Единственный человек, которому нужно что-то доказывать – вы сами, Ветрова. И уж тем более не стоит равнять себя с курсантами мужского пола или делать как они. У вас свой путь, вставайте на него и идите вперед, и за это вас будут уважать.

От этой речи у Юли глаза увлажнились и все силы ушли на то, чтобы не пустить слезу при Иванько. Просто… это же с какой удачей надо родиться, чтобы заполучить такого отца? Его дочери повезло. И Юле тоже повезло встретить инструктора со зверской репутацией, но всегда правильными словами.

– Спасибо, – только и смогла она выдавить.

– Моя речь не означает, что теперь вам можно не готовиться к тренажерам. Завтра спрошу с вас вдвойне – за пропуск.

– Поняла.

– Так бегите готовиться, курсант, – Иванько улыбнулся и отправился по своим делам. Юля смотрела на него, пока он не скрылся за чередой голубых елей.

Почему-то после этого разговора стало легче.

От Русака она выбегала сама не своя, а сейчас успокоилась, взяла себя в руки. И даже за это стоило сказать спасибо Иванько… Не будь Юля уже безумно влюблена, она бы определенно влюбилась прямо сейчас. Пусть безответно и безнадежно, но, честное слово, этот мужчина заслужил.

И если до встречи с ним Юля еще думала, как поступить, то теперь не сомневалась – надо поговорить с Русланом. Он умный парень и не испортит все необдуманными действиями. Этого она в душе опасалась больше всего, запуганный ректором мозг то и дело подкидывал красочные картины: вот Руслан идет скандалить с отцом, в результате чего Юлька вылетает из универа; вот он предлагает что-то сомнительное вроде тайных отношений, все неизбежно открывается, и Юлька вылетает из универа… и так далее, еще много вариантов с одинаковым исходом. И ни одного положительного, при котором Юля осталась бы учиться и сохранила столь хрупкое счастье с Русланом.

Но две головы всегда лучше.

Да и кому, как не Руслану, знать своего отца и его мотивы?

Иванько вовремя отчитал ее за привычку замалчивать. Это столько раз ни к чему хорошему не приводило, что повторить опять такой же финт – верх глупости. Отныне Юля прислушается к совету и будет идти своим путем. Боже, Иванько прав даже в том, что не стоит копировать парней! Все равно это не сделает Юлию Ветрову одной из них, но разве это плохо? Ничуть. Равноправие – не о том, чтобы стать кем-то другим.

У Юли свой путь.

Глава 40

Первым делом медсанчасть

Руслана она нашла в медсанчасти на втором этаже, выделенном для госпитализированных курсантов. Обычно там царила пустота, как в фильмах об апокалипсисе. Курсантов было не так-то просто заставить лечиться, даже на последнем издыхании никто не ляжет в больницу. Единственный шанс – приволочь без сознания и привязать к койке. Или, как в случае с эпидемией ветрянки на втором курсе, вести под конвоем из двух начальников курса.

Виток все же лег в санчасть, пусть и не по своей воле. Когда Юля поднялась к нему в палату, он спал, а Руслан сидел на широком подоконнике и смотрел в окно. На его светлых волосах играло весеннее предзакатное солнце, и он показался Юле таким красивым, что защемило сердце.

– Ты чего здесь? – спросила она шепотом. – С Витей все хорошо?

– Говорят, да, но я хотел убедиться, что его гениальные мозги не пострадали. А он все спит и спит, Рэмбо.

Лежащий на кровати единственный в большой палате пациент смотрелся очень… слезовыжимательно. Виток и в обычное-то время тянул лет на тринадцать, а теперь выглядел на все девять. И пусть Юля не знала, что такое пресловутый «материнский инстинкт», сейчас она определенно испытала его вместе с жалостью. Потом перевела взгляд на Руслана и поразилась, как эти двое могут быть одного возраста и учиться в одной группе. Да они же практически отец с сыном!

Она вдруг рассмеялась, скорее всего от нервного стресса, и сказала:

– А меня твой отец вызывал к себе.

– Правда? Зачем? – Руслан не выглядел обеспокоенным, она же смеялась.

– Грозился отчислить, если ты не уедешь… куда-то там, – она наконец смогла взять себя в руки и сменить тон. – Не думаю, что ты должен был узнать об этом разговоре, но… один человек подсказал мне, что скрывать все подряд глупо и даже опасно. Он говорил о другом, об учебе, но и в отношениях это правило работает. И я это всегда знала, просто… парень, с которым я встречалась до тебя, к нему я бы не пришла с проблемой. Вообще ни с какой, даже самой мелкой, у нас все было иначе… на легком позитиве, который не стоит портить. Но я подумала…

– Ты правильно сделала, – Руслан спрыгнул с подоконника, подошел к ней и обнял. А потом сказал самые простые, но самые нужные слова: – Все будет хорошо. Он тебя не отчислит.

Она вдохнула его запах и расслабилась, потому что поверила.

Это не прозвучало стандартной отговоркой, Руслан обещал.

– Ты уедешь?

– С ума сошла? Ни за что.

– Расскажешь, что у вас происходит?

– Расскажу. – Он помог ей забраться на подоконник, который существовал в этой палате в качестве лавочки для посетителей. – Но там ничего особенного, ты не подумай.

– Ага, ничего особенного! Чтоб ты понимал: для меня учеба за границей – это уже что-то офигеть какое особенное, – хмыкнула она. – Как и жизнь в Америке. За свои восемнадцать лет я посетила только Магадан и его окрестности, теперь прошли годы и еще один город прибавился. Для меня особенной станет поездка в Турцию! Да какую Турцию, хватит Сочи или Москвы! А у тебя переезды, скандалы, интриги, расследования… отец-ректор. Боюсь представить, что еще, но понимаю, что это самое «еще» существует.

– Есть еще бабушка, – с явной неохотой сказал он.

– Бабушка… – Юля вдруг припомнила что-то такое: кажется, Тома рассказывала ей про родню Русака и какие-то авиационные интриги. Но вот беда, на тот момент ректор интересовал ее мало.

– Много лет была генеральным директором крупной авиакомпании.

– Боже мой!

– Бабушка всегда хотела, чтобы я прошел в авиацию. Сначала полетал, потом возглавил отряд или что-то вроде того. Таким она видела мой путь. Но потом я уехал с матерью и долго жил в другой стране. Бабушка звала меня обратно, она… не из тех, кто ценит зарубежное образование и стремится в другую жизнь. А вот отец хотел для меня противоположного и не обрадовался, когда я объявил об учебе здесь. Думал, я прогнулся под бабушку, и это испортит мне жизнь. Но я… просто хотел попробовать, посмотреть. Никто меня палками сюда не гнал и ничего не заставлял, я сам так решил. И с бабушкой у нас уговор: она не станет наседать и примет любое мое решение. Их с отцом распри отдельно, я – отдельно.