Император из двух времен - Владимир Викторович Бабкин

транспарантами. Прямо от олимпийской деревни на столах и домах были размещены олимпийские и новые российские флаги. Ближе к Государственной Думе белого в оформлении становилось всё меньше, и среди распускавшихся деревьев становилось всё более украденного у нас красного. Если бы не восьмиконечные звёзды я бы даже думал, что я у здания Интернационала в Мехико.

Алексей Максимович был радушен. Напоил чаем, расспросил о Мексике и товарищах, рассказал, как поживают наши знакомые в России. Посетовал я Горькому на красные цвета освобожденчества.

– Это ты, Серго, еще Первомай здешний не видел.

– И праздник украл у нас царизм, и революцию!

– А социализм? Я вот Михаила знаю лично – он социалист больше многих наших товарищей.

– Социалист? На троне? А не в левой партии?

– Да, Серго, социалист на троне. И вот подумай – смог бы он вступить в семнадцатом к нам или эсерам? Приняли бы?

Я замолчал. Шансов вступить в большевики у Михаила Романова действительно не было, даже посмертно. Беседа расклеилась. Я попросил провести меня в приемную здешней коммунистической фракции. Горький направил меня проводить своего секретаря Микояна[37]. По дороге успел даже расспросить немного Анастаса о Кавказе. С его слов там изменения прямо революционные.

Пока шли по коридору, видел много знакомых. Кто-то улыбался и здоровался, кто-то удивлялся или не узнавал. У коммунистов почти три часа говорили с товарищами в кабинете Кржижановского[38]. От Глеба и позвонил. Сначала по делу, а потом Армандам. Инесса с Надеждой просили весточки и посылочки передать. Александра Евгеньевича в Москве не было. Но взявшая трубку Варя сказала, что может нас встретить в Новой Москве, у них там художественная практика. Вот на завтра и сговорились.

Я думал взять от Думы пролетку, забрать жену, поговорить с её родственниками, зайти в Елисеевский… Но машина Горького снова меня ждала внизу. Потому у меня было достаточно времени, чтобы осмотреть столицу, но не было возможности затеряться в ней.

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОМЕЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ДВОРЕЦ ЕДИНСТВА. 20 апреля 1920 года

– Маркиз. Баронесса. Вы испросили нас о совместной аудиенции. Мы слушаем вас.

Я сидел в кресле, Маша устроилась на диване. Маркиз Берголо и баронесса Мостовская напряженно стояли перед нами.

– Итак, маркиз?

Тот кашлянул и начал:

– Ваше всевеличие. Ваше величество. – Берголо обратился к Маше, затем он вновь посмотрел в мой адрес. – Дело в том, что Ольга Кирилловна Мостовская оказала мне честь и сделала меня счастливым человеком, согласившись стать моей обожаемой женой.

Вот это поворот истории! Нет, я знал, что они там в Бухаресте часто встречались по службе при дворе и даже прогуливались вместе, но про их, как оказывается, романтические отношения, не догадывался. Да, ирония судьбы – граф, а точнее уже маркиз Берголо просит свою несостоявшуюся жену благословить его брак с другой женщиной, а эта «другая женщина» – моя прабабка! Ну, ладно Маша, она не знает о том, что Берголо был её мужем в другой жизни, но мне-то как реагировать на происходящее?

Маркиз продолжал:

– Дерзновенно и нижайше я и Ольга Кирилловна испрашиваем дозволения ваших величеств на наш брак.

Ольга молчала, лишь кивнула вслед за словами Берголо. Её щеки пылали от возбуждения, и она смотрела то на меня, то на императрицу, причем во взгляде Ольги явственно читался вызов. Вот, мол, получите и распишитесь!

Я посмотрел на Машу. Но бывшую итальянку вывести из равновесия было совсем не просто. Она лишь спокойно уточнила:

– И как вы это видите? Вы, маркиз, католик. А вот Ольга – православная. Как вы собираетесь решать эту проблему?

Вот, чёрт, об этой стороне дела я как-то и не подумал. А ведь действительно. Впрочем, в том, что этот вопрос пришел Маше в голову, нет ничего удивительного, ведь ей самой пришлось ради замужества менять конфессию, переходя из католичества в православную веру.

Берголо кашлянул:

– Ваше величество, Ольга Кирилловна уговаривает меня перейти в православие, отказываясь перейти в католичество. Но без дозволения и благословления ваших величеств на наш брак я не могу принять такое судьбоносное решение. А время не терпит.

Императрица всё так же спокойно поинтересовалась:

– И чем же вызвана подобная спешка, позвольте поинтересоваться?

Маркиз начал отвечать:

– Дело всё в том, что…

Ольга перебила его на полуслове и твердо ответила:

– Я беременна. У нас с маркизом Берголо будет ребенок.

И с вызовом посмотрела сначала на Машу, а затем уж и мне в глаза.

Что ж, женщины умеют мстить.

Утонченно.

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОМЕЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ДВОРЕЦ ЕДИНСТВА. КВАРТИРА ИХ ВЕЛИЧЕСТВ. 20 апреля 1920 года

– Фу-у-у, накурил же ты здесь!!!

Маша распахнула окно и, размахивая руками, попыталась выгнать прокуренный воздух в атмосферу. Я лишь устало откинулся на спинку кресла, глядя на получившуюся работу.

Что ж, гвардейский миномет БМ-13, именуемый в просторечии «Катюша», пусть в общем эскизе, но тоже явлен на бумагу. Иван Платонович Граве, Поль Жульевич Вьель, Николай Иванович Тихомиров, Владимир Андреевич Артемьев, Михаил Клавдиевич Тихонравов, Борис Сергеевич Петропавловский и прочие участники Санкт-Петербуржской газодинамической лаборатории уверенно шли к намеченной мной цели. Опытные испытания ракет на бездымном порохе, пусть и не без недочетов и аварий, показывали довольно обнадеживающие результаты. А это означало, что реактивные системы залпового огня могут появиться в этой реальности быстрее. Значительно. Возможно даже лет на десять-пятнадцать. Под моим-то чутким руководством, дающим не только деньги и возможности, но и довольно жестко отсекающим всякого рода боковые фантазии мечущихся в творческом порыве конструкторов. Я-то более или менее четко представлял, что хочу получить в итоге, а вот они вовсе нет. Но финансирование здесь определял ваш покорный слуга, равно как и выдвигал технико-технические требования к заказанным образцам.

Я чертил и чертил, гоня из головы и Ольгу, и Берголо, и открывшуюся беременность моей прабабки. А что тут говорить? Вот кем мне будет приходиться новорожденный малыш? Да и, вообще, ситуация! Маша так же старательно избегала этой темы. Нет, благословение мы им, конечно, дали, поздравили и с миром отпустили, но какая-то тень легла на лицо Маши. Не знаю уж, что у меня с лицом.

Вот я и рисую-рисую-рисую, стараясь забыться в работе. Причем именно в работе, поскольку на живопись у меня сейчас никакого настроения и вдохновения не наблюдалось.

Жена заглянула мне через плечо.

– Что рисуем?

– Жуткую штуку. Немцы в моей истории в Великую Отечественную называли сие чудо «Сталинским орга́ном» и жидко гадили под себя при его применении. Наши называли эту машину «Катюшей». Да. Той самой. Конечно, я тут накидал схематично