Роль, заметная на экране - Серафима Полоцкая

— Невеста! — послышался голос Анвера с кормы. — Иди сюда скорее.

— Чего тебе? Тут доски…

— Иди, я тебя с мамой познакомлю!

Пришлось лезть в темноте через скамейки, удлиненные досками.

Рядом с Анвером сидела маленькая женщина. Она пожала мне руку и засмеялась:

— Писал, писал о невесте, а я в темноте ее не вижу…

— Что же он мог писать? — удивилась я.

— Да разве я много писал? — удивился и Анвер.

— Вот тебе раз! — удивилась теперь мать Анвера и опять рассмеялась. — Откуда же я могла узнать, что она и человек хороший, и «работяга», по твоему выражению, и благородство в движениях необыкновенное…

— Спасибо, — сказала я, продолжая удивляться. — Мне очень приятно, что он переменил свое мнение…

Лица ее не было видно, но голос был спокойный и добрый. Мне тоже захотелось сделать ей приятное.

— Жалко, вас днем на съемке не было, — сказала я. — Анвер так здорово танцевал… Даже наш режиссер похвалил…

— Ладно тебе, — смутился Анвер и переменил тему разговора. — Мама только недавно приехала… К Розе муж на своей машине выбрался, ну и маму пригласил…

Луна вынырнула из-за облака, и широкая блестящая дорожка, как всегда, улеглась поперек реки. Стало светлее, и все наконец уселись по местам, закутанные кто во что горазд. Как раз перед нами сидела Роза со своим мужем-летчиком. Она набросила ему на плечи кусок одеяла, в которое была укутана, и странно было видеть, как его летная фуражка поднималась сразу из пушистых розовых складок.

— Вот это да! — толкнул меня локтем Анвер.

— Зато тепло! — рассмеялась я.

— Тебе холодно, доченька? — спросила мать Анвера, всматриваясь в мое лицо. — Ну-ка придвигайся ближе.

Обняв, она прижала меня к себе.

Показывали картину о жизни одного колхоза, и так все у них получалось хорошо и ладно, что оставалось только завидовать и… скучать. Я видела ее еще в Москве вместе с Коняшей, но тогда и вокруг нас, в школе, все было ладно и сплошное благополучие на экране не раздражало. Кроме того, сеанс три раза прерывался. Два раза отказал движок, а потом ночная бабочка залетела в аппарат, и звук нарушился.

Все же после сеанса я вместе с другими горячо благодарила колхозников. Они хотели доставить нам удовольствие и не могли отвечать за движок, бабочку и киностудию, поставившую эту неинтересную картину.

Потом гостей из колхоза повели пить чай к артисткам кордебалета, где были составлены столы. Балерины опять ссыпали все свои запасы на бумагу, а Роза и Анвер принесли свежие гостинцы. У меня была только банка черной смородины. Я поставила ее на стол, но никто на нее даже не взглянул, к моей большой досаде.

И гости и хозяева оживленно говорили по-башкирски. Ливер смеялся и кричал больше всех, а мне, понимавшей только отдельные слова, оставалось лишь хлопать ушами. Выхватив у Фатымы большой термос, я пошла вдоль столов, заглядывая, не опустела ли у кого кружка.

— Ах, вот у кого пустые чашки! — склонилась я над Мансуром и Гюзелью. — Здравствуйте!

— Салам, салам! — закричала Гюзель и так быстро обняла меня, что я чуть не ошпарила ее чаем, который наливала в кружку Мансура.

— Рахмат, туганым! — сказал он.

— А что такое «туганым»?

— Хорошее слово, — сказал он, — «сестрица»!

— «Сестричка»! — перевела по-своему Гюзель. — Ласковое слово!..

Мать Анвера подошла и хотела взять из моих рук термос.

— Давай я буду наливать, а ты побеседуй с молодежью, дочка!..

— Да ничего, спасибо, я люблю хозяйничать, — не отдавала термос я, немного смутившись от ее внимания.

— Это хорошо, что мама тебя приучила, — сказала она.

— Мама не успела, — грустно улыбнулась я. — Рано умерла.

— Да, да, Анвер писал… Чужие люди пригрели.

Я обиделась:

— Бабушка мне самая родная на свете! И чего это Анвер надумал, описывать мою биографию!..

Она обняла меня и все-таки отобрала термос.

— Видно, хороший человек твоя бабушка. И тебя воспитала хорошо… Отдыхай-ка после трудового дня. Выпей с гостями чайку…

Я уселась около молодоженов и заставила их есть черную смородину.

— Витамин «це» полезен будущей Рабиге, — шепнула я в смуглое ухо Гюзели.

— И витамин «ше» тоже, — засмеялась она, выбирая из вороха на середине стола шоколадную конфету.

Проводив своих гостей, мы начали расходиться по каютам. Маленькая мать Анвера, с такими же узкими, как у него, глазами, прощаясь со мной, сказала:

— Что же ты, сын, не написал, что невеста такая красавица?

— Да что ты заладила? — рассердился он. — Почему я должен о ней все расписывать? И какая она красавица?..

— Ну ладно, дети! Работайте хорошо, и все будет прекрасно.

— Да ты что, сватаешь нас, что ли! — возмущенно воскликнул Анвер. — Она же пастухова невеста, не моя!

Мать, прищурившись, как это часто делал и Анвер, обняла его за талию, потому что выше не могла дотянуться, и засмеялась.

Мы с Анвером тоже принялись смеяться, поняв, что она продолжает заблуждаться.

Ясная погода удержалась. На следующий день снимали нашу первую встречу с Анвером у этого обрыва, ту самую, из-за которой было столько неприятностей. По сценарию это происходило еще до бегства от бая, и одежда на нас была целая. Платье мое имело такой фасон, что я смогла надеть под него шерстяную кофту. Мне было тепло и весело оттого, что никто этого не заметил. Я посоветовала и Анверу надеть под рубаху свитер, но он неожиданно разозлился и заворчал:

— А тебе-то что?

— Ну и мерзни! Пожалуйста! — обиделась я, но все же из вежливости спросила: — Мама твоя уже уехала?

— Да какое тебе дело? Что ты вообразила? — еще возмущеннее воскликнул он.

— Я вообразила, что ты не такой идиот, какой ты есть на самом деле! — возмутилась я.

Но танцевали мы нормально. Во время работы Анвер смотрел на меня с улыбкой и нежностью, наверное, из уважения к «работяге». Я же после репетиции с Евгением Даниловичем так вошла в роль, что при первом же звуке музыки становилась невестой, бегущей на свидание.

Начальство явилось лишь к концу съемки. Анвер, видимо, утихомирился, потому что шутливо шепнул:

— Наконец доели курятину! Явились!

— У этой остроты еще вчера выросла борода! — не пойдя на мировую, ответила я, но, так как в это время включили фонограмму, мы разбежались по своим местам.

Я как полагалось побежала навстречу, повернувшись во время прыжка, оказалась на его руках лицом к нему и так сильно обняла его шею, что он чуть не задохнулся.

«Вот тебе! — внутренне смеясь, подумала я. — Позлись еще больше! А мне только весело…»

Но он не рассердился. Между нами неожиданно, без единого слова, возникло соревнование: кто лучше проведет свою роль. Анвер смотрел на меня с необыкновенной нежностью и только что не целовал, когда приходилось меня обнимать.

Когда раздалась команда «Стоп!», послышались аплодисменты. Начальство хлопало в ладоши. Представитель главка, который сегодня появился в берете, воскликнул:

— Браво! Танец великолепный! Исполнение чудесное!

Мы вовсе не ожидали таких результатов и остолбенели, держась за руки. Я не знала, надо кланяться или нет. Посмотрела на Анвера. Опять не обменявшись ни единым словом, мы слегка кивнули и отошли к противоположной стороне площадки. Там мы рассмеялись.

— Ты чего сегодня взъелся? — спросила я.

— Да ну, не придирайся! — сказал он. — Наверное, я был расстроен, что у меня нет берета и куштирякские куры могут меня осудить. Хорошо, что все коровы на пастбище и не видят моей невоспитанности!..

— Две копейки за остроту получишь после съемки! — сказала я и вприпрыжку побежала к исходному положению, так как в микрофон прогремело:

— Занять свои места!

Когда окончилась съемка, Анна Николаевна подошла к нам и, сияя глазами, поцеловала сначала Анвера, потом меня.

— Спасибо, ребята! Танцевали по самому высшему классу. Молодцы!

Потом Анна Николаевна подвела нас к начальству, представила, и мы опять поклонились в ответ на комплименты представителя главка. А когда мы повернулись, чтобы отойти, она сказала:

— Очень рада, что вам понравилась Рая. Она, хоть и вчерашняя школьница, моя опора во всех делах…

Анвер вдруг уставился на меня с удивлением, будто что-то соображая, и, нахмурившись, выпустил мою ладонь из своей руки.

— Кажется, я свалял дурака! — сказал он, и его узкие глаза сверкнули. — «Опора»! Так вот почему ты так старалась!..

— Как ты мне надоел сегодня! — воскликнула наконец и я. — Отстань ты от меня, пожалуйста!

Я зашагала к автобусу и села так, чтобы не видеть его всю дорогу. Но он не подошел ко мне даже и на пароходе, демонстративно усевшись обедать за другим столом.

В каюте я по привычке прильнула к окну. Уже смеркалось. Я увидела, как вспыхнул яркий огонь на сигнальном столбе, перевела взгляд на огоньки бакенов, но почувствовала, что мне очень холодно. Я уже взялась за боковые ручки, чтобы поднять стекло до конца, но отрывочные слова заставили меня насторожиться.