Парижская тайна, или Истина в вине - Наталья Андреева

– А что стало с той бутылкой вина? – тихо спросил он.

– Да ничего не стало.

– Где она сейчас?

– У меня дома. А что ты так разволновался?

– Я пытаюсь понять… Похоже, мне надо проконсультироваться у Дмитрия Александровича.

– На предмет?

– У меня вопрос специальный. Касается вина.

– Я могу тебя проконсультировать. Я в этом отлично разбираюсь.

– Скажите… – Михаил задумался. – А что это за бутылка, которую Воронову не следовало покупать на аукционе?

Она вздрогнула:

– Вино? Какое вино?

– Вы же сами об этом говорили!

– Ах, это… Запомнил, значит. Молодец. Память у тебя профессиональная. Хорошо, и это скажу. Год назад в Париже прошел винный аукцион. Закрытый, для нас пятерых. На торги выставлялась одна-единственная бутылка вина, «Мутон-Ротшильд» 1949 года. И Дмитрий Александрович назвал запредельную цену. Миллион евро, – произнесла она равнодушно.

– Ого!

– Вот и мы так сказали: ого! Это уж слишком! Он хотел сделать подарок любимой жене к сорокалетию.

– Да? Ну, тогда я его понимаю!

– А я – нет. И никто из нас его тогда не понял. Разве что Матисс…

– Как-как?

– На ней аппликация Матисса, – пояснила она.

– Постойте-ка… Как вы сказали? Аппликация? Я что-то подобное видел… Ну, да! За ужином в пятницу! Вы еще сказали: «Ты это собираешься пить?» Я прекрасно помню!

– Ну и что? Согласись, что пить такое вино – глупость.

– Воронов ее убрал. Бутылку. Я так понял, что это была шутка.

– Правильно понял. Ну что? Я ответила на все твои вопросы?

– Почти. Но мне все равно надо спуститься в погреб. Это важно.

– Постой… Ты что, решил провести собственное расследование?

– Но надо же знать, кто убил Таранова и Бейлис?

– Кому надо? – в упор посмотрела на него работодательница.

– У нас два трупа. Если Таранов вполне мог сам сорваться с башни, то Бейлис сама себя задушить не могла. Будет возбуждено уголовное дело по факту насильственной смерти, – пояснил Михаил.

– Воронов что-нибудь придумает, – равнодушно сказала Елизавета Петровна. – Скандал никому не нужен.

– Но…

– Я посоветовала бы тебе собрать вещи, – заявила она, взглянув на часы.

– Но до вечера еще далеко!

Он тоже посмотрел на часы. Десять утра. Интересно, ужин в программе предусмотрен? Или это вновь будет поздний обед?

– Думаю, мы уедем отсюда раньше. – Елизавета Петровна поднялась. – Гораздо раньше. Но надо позавтракать.

– Вы у себя в комнате будете завтракать? – Он тоже встал. Аудиенция Ее Королевского Величества окончена.

– Зачем же? Спущусь вниз.

– Вас теперь и Ника не раздражает?

– Она всего лишь пешка в этой игре. Глупая, своенравная девчонка.

– А Воронов считает ее умницей, – не согласился он.

– Людьми, Миша, очень легко управлять. Если знаешь мотивы их поступков. Еще проще играть на их эмоциях, если у тебя в душе не осталось никаких чувств. Это цинично, но зато результативно. Если умный человек восприимчив и эмоционален, да еще и не умеет этого скрывать, он становится легкой добычей. И ум тут не поможет.

– Это вы о чем?

– Не в моих правилах называть имена. Я – лицо заинтересованное. Ты тоже не Дон Кихот. Не борец с ветряными мельницами. Твой интерес – деньги. Ты вполне современный молодой человек. Тебе хорошо заплатят.

– За что?

– За свидетельские показания.

– А что я должен буду показать?

– Тебе все скажут, – загадочно улыбнулась она и вышла.

«Я ничего не понимаю! Заговор? Кого с кем? Преступление? Кого наказали и за что? Ничего не понимаю!»

Единственное, что он понял, преступление, которое здесь совершено, нетривиальное. И мотив нетривиален. Что с них взять? Коллекционеры! Безумцы! А истина – в вине. Надо знать лицо истины. Начать нужно сначала. С винной этикетки. Или, по-научному, с паспорта вина. Что-то он пропустил. Что-то очень важное.

Этикетка, она же ключ к разгадке

Пока они с Елизаветой Петровной мило беседовали, гости разбрелись кто куда. А Эстер Жановна и Зигмунд спустились на кухню и занялись приготовлением завтрака, который сегодня сильно запоздал. Ника вызвалась им помогать. Хозяин замка и Федор Иванович вяло о чем-то беседовали в холле на первом этаже, разглядывая картину на стене. Ни тому, ни другому разговор об искусстве удовольствия не доставлял. Оба явно чего-то ждали. И Воронов, и Сивко то и дело поглядывали на часы.

– Когда завтрак? – стоя на ступеньках лестницы, спросила Елизавета Петровна.

– Я вижу, Лиза, убийства не испортили тебе аппетит, – усмехнулся Воронов. – Впрочем, я от тебя другого и не ждал.

«Что-то не похожи они на любовников. И на жениха с невестой тем более, – подумал Михаил. – А Елизавета Петровна меж тем сказала: скоро свадьба. Нет причин ей не верить. Если уж эта женщина что-то задумала…»

– Прошу всех в зал, – торжественно провозгласил появившийся из кухни Зигмунд. – Завтрак будет подан через пять-семь минут.

– Вот это дело! – обрадовался Сивко.

Федор Иванович был деловит и сосредоточен. Экскурсия на смотровую площадку его успокоила, осенняя прохлада и ветерок взбодрили. Они вчетвером пошли в каминный зал, где Воронов взглядом указал Михаилу на место рядом с собой.

– Ну, как? – спросил он, улучив момент.

– Есть контакт, – кивнул Михаил. – Мне надо с вами поговорить. Лучше спуститься в погреб. Мне нужна ваша консультация.

– Хорошо, – согласился Воронов. – Сразу после завтрака.

Елизавета Петровна изо всех сил делала вид, что их переговоры вполголоса ей безразличны, но слишком уж старалась. Михаил уже знал эту ее манеру: за рассеянной улыбкой скрывать свой интерес, нарочно отвернувшись и сосредоточившись на другом человеке или предмете. Она умела подслушивать, не видя артикуляции губ. Черт ее знает, как она это делает? Кожей, что ли? Полученную таким образом информацию она выкладывает внезапно, когда этого никто не ожидает. И все удивляются: а разве вы это помните? Разве знаете? А мы думали, вам это неинтересно! Вот если ей и в самом деле неинтересно, она «внимательно» слушает, улыбается и кивает, со всем соглашаясь. Ведет себя не так, как сейчас. И он понял, что все, происходящее между ним и Дмитрием Александровичем, для нее крайне важно. Елизавета Петровна прокручивала в уме какую-то комбинацию.

Вошла Ника с подносом в руках. Волосы аккуратно уложены, глаза опущены, губы не накрашены. Подурнела, потому что плакала.

– В чем дело? – спросил Воронов. – Ты здесь гостья, не прислуга. Садись за стол.

Та послушалась. Заменивший ее Зигмунд сделал вид, что все идет так, как и должно быть. Появление Ники за столом никто из гостей не прокомментировал. И Сивко, и Елизавета Петровна были заняты своими мыслями. Она почти не ела, а вот Федору Ивановичу аппетит ничто не могло испортить. Как и вчера, Сивко намазал маслом кусок хлеба и положил на него ломоть ветчины.

За завтраком молчали. Ника была печальна, Елизавета Петровна задумчива. Она и нарушила молчание:

– И какие у тебя планы, Дмитрий? Чем нам заняться до вечера?

– Делайте, что хотите.

– То есть в семь часов вечера я смогу выйти из дома, сесть в свою машину и уехать?

– Да, если только не ты убила.

Елизавета Петровна вздрогнула:

– А если я?

– Тогда тебе придется проехать в другое место. И не на своей машине.

– Какая чушь! – Она раздраженно швырнула на стол салфетку.

– Отчего же? – пожал плечами Воронов. – Все в рамках закона. Убийца чистосердечно раскаивается, пишет признание, и приехавшая сюда полиция его забирает.

– А я уж подумала, что ты собираешься устроить суд Линча, – усмехнулась Елизавета Петровна.

– Я что, сумасшедший? Просто на этот раз я хочу, чтобы был наказан истинный виновник. Не крайний и не тот, кто случайно оказался под рукой.

– И как он, по-твоему, должен быть наказан?

– Меня вполне устроит пожизненное заключение.

– И после этого он говорит, что не сумасшедший! – рассмеялась Елизавета Петровна.

– Но Дмитрий Александрович прав, – тихо сказала Ника. – Раз убил – значит должен отвечать.

– Пока его самого это не коснулось, Воронова сей вопрос почему-то не волновал, – хмуро сказал Сивко, глядя в тарелку. – Все пользовались, и он пользовался.

– Чем это я пользовался? – в упор посмотрел на него Воронов.

– Дырками в законе. А как жену любимую убили: караул! Правосудие продажное! Следователи купленные! Менты ленивые! Пора наводить порядок! Запру у себя в доме ни в чем не повинных людей и буду ставить над ними эксперимент. Виноват-то один. А сколько пострадавших? Все правильно: лес рубят, щепки летят, – сердито сказал Сивко. – Идиотизмом ты занимаешь, Дмитрий.

– Чистосердечное признание еще никто не отменял, – сказал Воронов. – Пусть тот, кто убил, прямо сейчас нам об этом скажет, все тут же и закончится. Ну что, господа? Кому дать слово?

Ответом ему было молчание.

– Вот видите. И опять вы молчите. Один, тот, который виновен, является причиной страдания остальных. Убийца был уверен, что ему все сойдет с рук. Приедет полиция, следователь, который непременно что-нибудь придумает. За деньги. Ведь их у вас всех в избытке. Ан, нет! Не получилось! – злорадно сказал Воронов.