Дело земли - Ольга Чигиринская

— А в столице сейчас праздник Семи трав… — мечтательно проговорил Кинтоки. — Баб хворостинками шлепают.[66] Ух, я бы какую-нибудь красавицу угостил палочкой!

— Ты бы в столице сейчас крутился, чтобы тебя не угостили… — проворчал Урабэ. — Особенно, если красавица. К нам в управу сонное зелье тоже красавица привозила.

Кинтоки откусил от сушеной лепешки.

— Жаль, что так второпях уезжали, — сказал он, жуя. — И попрощаться-то не успели.

— Зачем с ними прощаться? — Садамицу яростно дернул узду, когда конь почему-то решил поиграть. — Будут выть, слезы проливать, тебе же расстройство одно, а им что? Только за тобой ворота закрылись — как уже нового гостя привечают.

Райко молча расчехлил флейту. После знакомства с господином Хиромасой, прославленным музыкантом, он как-то не решался даже взять ее в руки — но сейчас, когда они отъехали от столицы на три дневных перехода, ему некого было стесняться.

Музыка выходила… не та. Неправильная. Не получалось у Райко стать мелодией, стать совершенством — хотя бы на миг, хотя бы только для себя — не получалось улететь. Где-то там, в музыке, за музыкой были темные улицы, гул тетивы, когда стрела только сорвалась, а ты уже знаешь — попал, следы на мерзлой земле, камень на дне пруда, знание, что если обернешься вовремя, то можно увидеть все и все понять… только не так, как это происходит во время Просветления, а, скорее, наоборот.

Он вспомнил гадание Сэймэя. Последнее гадание на его удачу. Тростинки в тонких пальцах.

— Разделите их, господин Минамото.

Райко выполнил просьбу, но тут же спросил:

— Почему вы не погадаете мне своим способом?

— Потому что мой способ не является гаданием.

Сэймэй разделил сухие тростинки на две кучки, переложил какие-то из одной куски в другую, из другой — в первую, собрал кучку в горсть…

— Разделите их.

Райко разделил. Сэймэй, прикрыв глаза, снова повторил свои действия — и снова протянул тростинки Райко… И так повторялось еще пятнадцать раз, от общей кучки отделялось все меньше и меньше, пока наконец не осталось шесть.

— Интересно, — проговорил Сэймэй, разделив их на две части по три. — Как интересно…

— Что там такого интересного?

— Триграмма «Кунь», выпавшая сверху, господин Минамото, указывает на стихию земли и желтый цвет. В изначальном развитии благоприятна стойкость кобылицы. Благородному человеку предстоит действовать, но если он выдвинется вперед, то заблудится, отступив же назад, он повелителя обретёт. Здесь благоприятно на юго-западе найти друга и на северо-востоке друга утратить. Спокойная стойкость — к счастью.

— Она всегда к счастью, — усмехнулся Райко. — Во всяком случае, лишней никогда не бывает… Но что все это для меня значит?

— Это еще не все, господин Минамото. Нижняя триграмма — шестая позиция. В Книге Перемен об этом сказано: «Драконы бьются на окраине. Их кровь синя и желта». В борьбе темного и светлого сейчас наступил период преобладания темного. Если бы не эта триграмма, я бы порекомендовал вам отступить. Остаться в столице, отдавшись под высокое покровительство. Но Книга Перемен ясно указывает на то, что нужно покинуть столицу и отправиться на окраины. Вы, вне всяких сомнений, дракон Света. Пришелец с северо-востока, вы собираетесь на юго-запад, в царство тьмы. Опасность будет ждать вас в земле или под землей. Остерегайтесь всего, что связано с началом Тени — воды, земли, Луны, холода, женщин. В помощь вам все, что связано с началом Света — огонь, Солнце, сила, твердость, мужчина. Впрочем, вы и сами это знаете. Дайте руку.

Райко протянул Сэймэю руку, и тот крепко сжал его ладонь… а потом откинулся назад, упал на циновки, выгнулся, как живая креветка на раскаленной плите. Райко чуть не вскрикнул — с такой силой Сэймэй сжал его кисть. И так же внезапно Сэймэй обмяк. Глаза его закатились.

— Господин Абэ! — Райко осторожно потряс гадателя за плечо. — Господин Абэ!

— Столько крови, — с мукой в голосе проговорил Сэймэй. — Почему не бывает иначе? Почему никогда не бывает иначе?

— Это?..

— Нет, это не ваша. Вернее, ваша, но не сейчас — и не скоро. Вы вернетесь, господин Минамото. Вернетесь — и, если не упустите возможностей, открывающихся перед вами, возвысите род Гэн, как никто до вас.

Сэймэй сел, достал из-за пазухи тонкую бумагу, вытер пот.

— А лет через сто или двести ваш род превратит страну в поле брани, — закончил он.

— Так может… мне имеет смысл не возвращаться? — спросил Райко.

— Нет, господин Минамото. Если вы не вернетесь — страна превратится в поле брани этим летом. Не забывайте: где-то поблизости зреет новый Масакадо.

— А бывают пути, к худу не приводящие?

Глупый вопрос. Если бы Сэймэй знал ответ, разве сам, без просьбы, не сказал бы?

— Говорят, таков восьмеричный путь. Но я не вижу его. Может быть дело во мне…

— …А вон, кажется, монастырь! — Цуна показал хлыстиком на склон, открывшийся за очередным поворотом.

Райко опустил флейту.

— Будем ночевать под крышей, — сказал он. — Если конечно, монахини соизволят пустить нас…

— Я бы не пускал Кинтоки, будь я монахиней, — сказал Урабэ. — Он все мечтает кого-то палочкой угостить…

— Он-то мечтает… а другие под шумок делают, — хмыкнул Садамицу.

— Думаю, у преподобной Сэйсё таких вольностей в обители не допускают, — сказал Райко.

Преподобная Сэйсё в миру была некогда дамой Стрелолист…

…Вскоре они подъехали к воротам монастыря. Самураи остановились чуть поодаль, Райко спешился — нельзя в святое место въезжать верхом — и, подойдя к вратам, постучал колотушкой.

Прошло довольно длительное время, прежде чем с той стороны раздались шаркающие шаги и немолодой женский голос спросил:

— Кто там?

— Минамото-но Ёримицу, сын Минамото-но Мицунака, правителя Сэтцу, к вашим услугам. У нас письмо для преподобной Сэйсё от господина Абэ-но Сэймэя.

В воротах открылось окошечко:

— Дайте письмо.

— Увы, не могу. Велено лично в руки передать, — сказал Райко.

И даже не солгал.

За воротами помолчали. Потом сказали:

— Если преподобная Сэйсё не пожелает с вами встретиться — я ничего не смогу сделать.

— Если не пожелает, так тому и быть.

И снова ожидание. Уходящее солнце окрасило стволы сосен алым, запах осыпавшейся хвои поднимался от влажной после дождя земли. Та же хвоя поглощала звук шагов и стук копыт — казалось, сам лес берег покой укрывшихся от мира инокинь. Райко почувствовал, что его одолевает дрема, и оперся о сосну — как вдруг сверху окликнули: