Третье пророчество - Елена Ханга

21

Это место совсем было не похоже на тюрьму. Окна ее просторной комнаты выходили прямо на море, оно было почти рядом с домом, только чуть пониже, – под домом еще находились небольшие скалы, иначе бы брызги волн попадали прямо в окна. А с другой стороны дом окружали красивейшие горы, какие ей раньше приходилось видеть только на открытках. Она и не думала, что такие горы на самом деле где-то существуют.

К дому подходила сельская дорога, которая почти всегда была совершенно пуста. Только утром по ней приезжал автомобиль, который привозил кухарку – замкнутую молодую девушку, имени которой она ни разу не услышала, – а рано вечером тот же автомобиль увозил ее обратно. Иногда на этом же автомобиле приезжал высокий пожилой джентльмен, который при случае внимательно посматривал в ее сторону, но почти никогда не вступал с ней в разговоры. Он сразу проходил в дом, поднимался в специально отведенный для него кабинет, смотрел там какие-то бумаги и разговаривал с прислугой дома. Хотя вернее этих людей было бы назвать охраной. Вместе с кухаркой он и уезжал в тот же день.

Вместе с ней в этом большом доме постоянно находились еще трое. Один, видимо, старший, которого звали Петером, большую часть времени проводил в том же кабинете. Лишь иногда, если она слишком долго гуляла около моря, она видела его стоящим на балконе и наблюдающим за ней. Впрочем, наблюдал он за ней скорее всего просто от скуки. Следить за ней у него не было никакой необходимости. Стоило ей выйти из дома, как метрах десяти от нее тут же вырастала фигура одного из двух охранников с рацией в руке.

С самого начала никто не ограничивал ее в прогулках. Наоборот, в первый же день, когда ее привезли сюда, ей выдали теплую северную куртку на меху – на берегу часто дул пронизывающе холодный ветер – и такие же теплые сапоги. Она могла идти куда угодно и как угодно далеко. Прелесть этой тюрьмы состояла именно в том, что это не имело никакого смысла. С одной стороны – бескрайнее море, с другой – такие же бескрайние и непроходимые горы, а в обе стороны берега – скалистые камни, ходить по которым доставляло мало удовольствия. Кроме чаек, окружавших дом, общаться ей здесь было больше не с кем. Ни охранники, ни их старший ни о чем с ней старались не заговаривать. Когда же разговор пыталась начать она сама, они весьма грамотно сворачивали его через две-три фразы, и лица их тут же приобретали отсутствующее выражение.

В общем, после всего того, что с ней случилось, ей нужен был такой перерыв в жизни, возможность отдохнуть и прийти в себя от пережитого. И, откровенно говоря, лучшего места на Земле, чем это, было и не найти. Поэтому первые дни эта странная тюрьма у берега моря ее особенно не тяготила.

Главной ее проблемой теперь стала память. С ней произошло что-то очень серьезное. Словно большая красивая ваза разбилась на мелкие кусочки, и многие из них теперь вовсе затерялись – их еще предстояло отыскать. Она старалась склеить эту вазу заново. Воспоминания ее оказались вдруг совершенно разрозненными и не связанными друг с другом. Поэтому когда она обнаруживала на двух разных островках этих воспоминаний одно и то же лицо, она тщательно склеивала между собой эти кусочки, потихоньку – кусочек за кусочком – стараясь вернуть себе всю картину, которую она видела когда-то. Чем-то это напоминало собирание картинки из пазлов. Но получалось все пока еще очень медленно.

Она никак не могла взять в толк, откуда здесь появилась пара очень странных пазлов.

...В саду около дома теперь светит солнышко, но только что прошел сильный дождь – капли его еще висят на деревьях и на качелях, стоящих перед домом. Девочка лет четырех-пяти с рыжими волосами подходит к широкой вазе, которая стоит на перилах открытой веранды. Прошедший дождь наполнил эту вазу водой по самый край... Рыжая девочка смотрит на воду со странным интересом, и постепенно взгляд ее все больше и больше сосредотачивается, даже напрягается. И тут что-то неуловимое происходит с прозрачной поверхностью воды, которая до сих пор была совершенно спокойной и недвижной. На воде становится заметным какое-то нервное дрожание, будто бы через дождевую воду пропустили электрические разряды. Сначала разряд был слабым, а потом все более и более мощным. Она видела, как напряжение во взгляде девочки нарастает и как повторяется это странное явление на водной поверхности. Здесь взгляд у девочки становится более спокойным и удовлетворенным. Она склоняется к вазе поближе и смотрит на воду не то слегка сердито, не то просто очень внимательно.

Со стороны улицы видно, как из дома выглядывает мать девочки. Она видит, чем занята девочка, и взгляд ее заметно мрачнеет. Похоже, она видит что-то хорошо ей знакомое и тревожное. Некоторое время мать наблюдает за дочерью, замерев у окна, а потом скрывается в доме.

А на веранде рыжая девочка продолжает пристально смотреть на воду. И вода в вазе вдруг начинает кружение против часовой стрелки, образуя в центре воронку, которая с каждым мгновением кажется все глубже и глубже. Вращение это становится все более и более энергичным.

А теперь уже она видит сцену, которая происходит внутри этого дома.

– Посмотри, Фрэнк, – говорит мать рыжей девочки, кивая в сторону окна. – Она опять принялась за свое колдовство.

– Никакое это не колдовство, дорогая моя, – отвечает ей муж.

Он насмешливо смотрит на жену, откладывая в сторону географический журнал. Фрэнк сидит в глубоком кресле, на вид он лет на пятнадцать старше, чем жена. И волосы у него того же цвета, что и у маленькой дочки.

– Всех колдунов сожгли в Средние века. А теперь остались только люди с экстраординарными способностями, – поучительным голосом сообщает Фрэнк. – И это очень редкие люди, моя милая, пойми же ты это наконец. Наша Джессика – самое настоящее чудо, а ты все время делаешь из этого проблему, вместо того чтобы удивляться и радоваться.

– Я удивляюсь, – грустно отвечает мать. – Но ты прав. Я не радуюсь. Потому что боюсь, что остались такие люди, которые не знают, что всех колдунов уже сожгли на костре. Люди не всегда относятся к этому одобрительно, Фрэнк.

– Но тебя-то в свое время это не очень испугало, Кэтти, – не без самодовольства напоминает он ей. – Ты же знаешь, в девочке говорят гены.

Они оба в этот момент подходят к окну и незаметно подсматривают за рыжей Джессикой, занятой все тем же делом на веранде. Фрэнк ласково обнимает свою жену.

– Твои проделки были детским лепетом по сравнению с тем, что вытворяет Джессика.

– Тут ты права, она куда сильнее меня, – серьезно и гордо говорит отец, не отрывая глаз от дочери.

– Еще неизвестно, может быть, она и смогла бы стать нормальным ребенком, если бы ты не учил ее всем этим глупостям.

– Хватить бурчать, Кэтти. Нельзя отказываться от того, что тебе дает сам Бог. Твоим тетушкам в церкви, которые так боятся колдунов, это должно быть хорошо известно.

А вода в вазе вращается совсем уж с головокружительной скоростью, воронка стала такой глубокой, что, похоже, уже достает до дна.

– По крайней мере можно было и не рассказывать о способностях Джессики в газетах, так было бы спокойнее, – ворчит Кэтти.

– Она должна привыкать к тому, что она необычная. И что к ней всегда будет повышенный интерес. Обо мне тоже когда-то писали. И кажется, на мне это вовсе не отразилось. Наоборот, придало уверенности.

– А по-моему, Фрэнк, ей бы лучше привыкать к обычной жизни. Ты уже целую неделю не можешь выбраться с ней искупаться. А она только и мечтает об этом...

Вращение воды в вазе достигает какого-то центробежного предела, и наконец ваза, не выдержав перегрузки, лопается и раскалывается на глазах у Джессики. Вода разливается в разные стороны. При этом она почему-то шипит и пенится...

Это воспоминание посещало ее теперь почему-то чаще, чем другие. И оно отличалось от остальных тем, что было видно и осязаемо четче и ярче, чем остальные. И еще оно отличалось каким-то странным привкусом, – порой ей казалось, что это пазл из какой-то другой коробки, из какой-то другой жизни. Но почему тогда именно это видение приходило к ней с большей настойчивостью, чем другие? Этот пазл вполне стыковался еще с одним, где были те же лица. Но только с одним, он точно так же отличался от всех остальных осколков, как и первый.

– ...Можно мы с Джессикой поплаваем наперегонки, мистер Лейсон?

Фрэнк Лейсон – отец рыжей девочки сидит в шезлонге на пляже и умиротворенно наблюдает за чайками над океаном. Его покой нарушили Джессика и две ее подружки постарше. Оторвавшись от чаек и увидев перед собой три очаровательные просящие мордочки, отец опять переводит взгляд на океан и видит, что вода совершенно спокойна.

– Только ненадолго, – кивает Фрэнк. – А то я буду волноваться.

– Спасибо, мистер Лейсон! – хором кричат девочки и бегом уносятся к воде.