Прыжок в бездну - Мария Николаевна Высоцкая

- Приятного аппетита.

- Разбудил?

- Не совсем, но ты однозначно громко гремишь кастрюлями.

- Я старался.

- Дай тоже, есть охота.

- На ночь? А как же фигура?

- Ой. Моей это не грозит, делись уже.

- Маленький злобный гном, ты зачем опять наобижала мою сестру? - ставит на стол коробки с фунчозой и роллами.

- Да она ябеда. И сам ты гном.

Ник с усмешкой приподымает бровь.

- Держи.

Я слышу, но не вижу, что он мне даёт, точнее, ставит на стол. Я ещё не успела поднять взгляд, а когда сделала - замерла. Я не помню, когда мне что-то дарили в последний раз, наверное, это была мама, она подарила мне серёжки. Машинально касаюсь своего уха, в которое продета маленькая золотая серьга с розовеньким камешком. Что это за камень, я не знаю, но это единственный розовый, который присутствует в моей жизни.

Задираю голову, чтобы наконец понять, что он положил на стол. Это коробочка, завёрнутая в матовую фольгу цвета Тиффани. Всё мое внимание сейчас приковано к ней, меня разбирает жуткий интерес, что же там внутри. Шелест продолжает жевать как ни в чём не бывало, а я откладываю вилку в сторону, протягивая пальцы к белому бантику. Тяну за край, и он мгновенно распадается.

Так приятно, что мне сделали подарок, правда, но я не умею реагировать на это нормально, вся моя нежность от его жеста тает мгновенно, и я очень некрасиво сдираю с коробки фольгу. Это по-свински, но показать то, насколько он меня тронул своим подарком, выше моих сил. Фольга падает на колени, а в руках остается коробка с телефоном. Кладу его перед собой.

- Зачем это? У меня есть, - складываю руки на груди.

- Будет ещё.

Ник резко поднимается с места, открывает посудомойку и почти кидает туда тарелку. Без каких-либо дальнейших слов он выходит из кухни, при этом выключая за собой свет. Я остаюсь сидеть на стуле в полной темноте.

Я дура, да? Прижимаю к груди коробочку и поднимаюсь на ноги.

Утром я просыпаюсь рано и сразу понимаю, что в квартире кроме меня никого. Прохожу по комнатам, медленно, чувствуя боль в отбитой конечности. Завтракаю кофе и пряником, который лежал в мисочке на столе, и закрываюсь на балконе. Хорошо, что в куртке были сигареты. Достаю одну и зажимаю её губами, зажигалка издаёт характерный звук, извергая пламя, и я делаю первую затяжку.

Дым обжигает лёгкие, и мне становится лучше. Спокойнее, что ли…

Пятнадцатый этаж, выглядываю в окно, и людишки кажутся такими маленькими, выпускаю колечки дыма, рассматривая виднеющиеся отсюда просторы. Я люблю высоту, здесь чувствуешь себя свободней.

Я настолько выпадаю из реальности, что, когда в дверь на балконе стучат, я подпрыгиваю и медленно разворачиваюсь, видя за стеклом женщину, открываю дверь, делая шаг к ней навстречу.

- Добрый день, меня Катя зовут, Никита предупреждал о вас, обедать будете? Я там приготовила.

- А вы здесь давно?

- Минут сорок. Я потому и постучала, вы тут сидите уже столько, заболеете, ветер какой.

- А я не слышала, как вы пришли, и как готовили - тоже…

- Двери-то с шумоизоляцией, какой слышать? Никита сказал, вы на больничном.

- Ага, - перешагиваю порог.

- Тогда точно надо покушать. Бульон. Куриный.

Екатерина идёт за мной, на вид ей лет пятьдесят, она слегка полновата, одета обычно, из атрибутов того, что она домработница, на ней только фартук.

- Пойдёмте накормлю.

- Не хочется.

- Как так? Надо кушать, посмотрите, худая какая, кожа да кости.

- Это эстетическая худоба.

- Ишь завернули.

- На «ты» мне больше нравится, - оборачиваюсь.

- Пошли-пошли, чай попьём тогда.

- Вы домработница? – хмурю брови, до сих пор не понимая, кто эта женщина.

- Ох, милая, я же с малых лет Никитушку знаю. У Герды Брониславовны когда мама умерла, она сама не своя ходила, я тогда поваром у них работала, потом и по дому, и с детьми, смотреть на неё больно было.

- Значит, вы уже как член семьи?

- Можно и так сказать. Никита же к родителям редко ездит, голодает тут. Вот я и решила пару раз в неделю сюда наведываться. Прибрать, приготовить. И самой спокойнее, улетит же скоро. И зачем ему контракты эти, не понимаю? Как мы без него будем?!

Катя пускает слезу, и мне становится её жаль. Она правда относится к Нику почти как к внуку. На самом деле я всегда думала, что между хозяевами и работниками таких отношений быть не может, видимо, ошибалась. Семья Шелестов ставит мои понимания под сомнения.

- Вы с Никушей давно знакомы?

- Не очень, - сажусь за стол.

- Хорошая ты девочка, не то что Лерка, вот кто всю кровь выпил.

- Моделька, да?

- Она. Истеричка избалованная. Сколько нервов истрепала всем, не счесть. Тебе со сметанкой?

- Мне без всего. Мы на чай договаривалась.

Катя вздыхает, её фокус с супом не прошёл.

- Ладно, чай так чай.

- Спасибо.

Катя подаёт мне кружку, ставит точно такую же перед собой и садится напротив.

- Значит, вы с Никитой вместе живёте?

- Скорее, это моё временное убежище. Мы не пара, если ты об этом. Друзья.

- Друзья? Как интересно.

- Ничего интересного.

Я не понимаю, в какой момент она раскручивает меня на разговор по душам, но я, словно под гипнозом, говорю и говорю. Рассказываю почти всё о своей жизни, об отце козле, об умершей маме, о нашем доме, о том, как мы с Шелестом познакомились, и по мере того как я рассказываю, чувствую небывалую лёгкость. Словно с души