Одинокий некромант желает познакомиться (СИ) - Демина Карина

Так, крупы имелись.

Мешок… с мукой? Нет, с мукой он связываться не готов.

— Говорю же, у меня дети… и еще, если бы вдруг мне пришла в голову безумная идея убить девушку, ее бы не нашли. Нас учат… убирать использованный материал. И избавиться от тела несложно.

Фасоль. Правда, не консервированная, а сухая, похожая на белые камушки. А если поварить? В супах фасоль была мягкой и вполне съедобной.

— Не берите, — неожиданно произнес Мирослав Аристархович, — ее надо варить не меньше двух часов, или предварительно замачивать. Что вы собираетесь готовить?

— Без понятия…

— Тогда позвольте?

Мятый пиджак повис на спинке стула, и унтер-офицер закатал рукава.

— Что? Мне и при кухне служить случалось. По первости. Сколько вас?

— Взрослых двое. Но… дети тоже будут голодны.

— Хорошо… картошка есть?

— Понятия не имею.

— То есть, избавиться от тела вы можете, а про картошку не имеете понятия? — он усмехнулся и, потеснив Глеба, заглянул в шкаф. — Ага… отлично… тогда чистите морковь. А я за картошку возьмусь. У вас тушенка, может выйти вполне приличное рагу. Ваши подопечные едят рагу?

— Они все едят.

— Чудесно. Так что с телом? Исключительно умозрительно, если бы вам вдруг пришлось избавляться…

— Исключительно умозрительно?

Глеб взял за хвост слегка морщинистую морковь, вид которой не внушал доверия. В конце концов, он граф, он не обязан знать, что делают с морковкой.

А вот Мирослав Аристархович разом вдруг утратил былую неуверенность.

— Самый простой способ — испепелить. Этому учат на четвертый год, когда доходят до работы с потенциально опасными объектами. Некоторых… скажем так, людей после смерти лучше сжигать, и так, чтобы ни одной целой кости не осталось.

— Насколько я слышал… это подобных вам?

У полицейского получалось быстро и ловко, и шкурка тонкая, что кружево. А вот Глеб все никак не мог перехватить морковь, чтобы удобно было. И нож застревал в толстой коже.

— Именно. Тьма диктует свои правила. В принципе любой одаренный человек после смерти может… доставить неприятности. Правда, эдикт Коровина отменил обязательное сожжение останков, но, говоря по правде, зря. Так вот, это первый вариант. Второй… я мог бы разобрать тело. Сердце, почки, легкие… свежий материал всегда пригодится в деле, а сутки-другие в консервантах, и ни один целитель не сможет достоверно установить, кому принадлежали эти самые сердце и легкие. Кости тоже неплохой подручный материал. Или учебный. Но в учебу я бы не пустил, здесь есть риск, что душа привяжется, а неосторожный ученик ее вызовет. Случалось на практике и такое…

Очищенные клубни падали в кастрюлю с тихим плеском.

А Глеб мучил морковку.

— Полегче, — сказал Мирослав Аристархович, — вы ее не кромсайте, снимайте кожицу ножом, тоненько, вот так.

И показал как.

— Я, между прочим, граф, — заметил Глеб. — Меня морковку чистить не учили.

— И зря. Полезное умение.

С этим сложно было не согласиться.

— То есть, если бы… исключительно теоретически… вы решили вдруг… в приступе безумия, скажем так, лишить жизни некую особу, то вы бы сделали так, чтобы тело… не отыскали, верно я понял?

— Верно.

— А все же… в приступе безумия?

— Поверьте, — Глеб криво усмехнулся. — У некромантов и безумие большей частью продуманное.

…он никогда не оставлял следов.

Он умел бить, когда удар и не удар вовсе, случайное прикосновение, за которым следует парализующая боль. И тогда остается стоять, пытаясь сдержать крик, потому что за криком последует новое прикосновение и новая боль.

…это наша цена.

…учись терпеть.

…что за ничтожество… никогда и ничего не достигнешь…

— А оставить тело по… каким-то своим причинам?

Кастрюля наполнялась картофелем, а Глеб, кажется, приноровился к моркови. Во всяком случае нож больше не соскальзывал, пытаясь уколоть пальцы.

— По каким? Чтобы запутать следствие тем, что некроманту проще избавиться от тела, чем так? Вам самому не кажется, что это как-то чересчур… сложно? Тем более при отсутствии тела следствия не было бы вообще…

Мирослав Аристархович отобрал оставшуюся морковь.

— Вот смотрите, держать надо так, чтоб легла в ладонь. Когда она молодая, то вообще можно поскрести, но эта полежала и скрести ее — время зря терять. Поэтому ставим нож параллельно поверхности и осторожно… знаете, в бытность мою на границе случилось мне встретить одного… гм, скажем так… охотника. Сами понимаете, охотился он не за перепелами… головы нам приносил.

На границе?

Этот вот… почти ребенок? Светлые взъерошенные волосы. Светлые глаза. Улыбка эта, слегка виноватая, неловкая.

— Где именно?

— Служил? Великая степь… Таварский каганат.

…не степь, горы, которые будто повисли в воздухе. Древние могильники. И трава, которая пахнет пылью и солнцем. Она пахнет и тогда, когда лишь пробивается из напоенной дождями земли, и позже, когда выгорает до белизны, и кажется, что это уже не ковыль, а волосы мертвецов из земли проросли.

Их там много.

— Неспокойное место, — согласился Глеб.

— Бывали?

— Случалось.

…три года тишины, к которой он привыкал постепенно. В первый все казалось, что за ним придут. Отец… не отпустил бы.

Он просто ждет. Выгадывает момент.

…а степной ветер говорил с Глебом, то утешая, то упрекая. Он иногда плакал голосом матери или звал, звал, и Глеб затыкал уши, чтобы не слушать этого плача.

— Как раз попал, когда старый каган преставился, а молодой решил, что пора кровь пустить… слышали, небось, про Фирузский конфликт?

Глеб кивнул.

А Мирослав Аристархович с легкостью поднял кастрюлю.

— Теперь бы перемыть. Где? Ага… так вот, не скажу, чтоб нас воевать ходили, просто… ходили. За головами. Их туда, наши… за ними. Мы-то старались прикрыть, да только где нам… степь, она… огромная.

…от края до края, и за краем тоже.

Белая луна на белых же травах. Жар. И холод, потому что с наступлением ночи земля выстывает мгновенно. Созвездия костров и чувство одиночества.

Степь не перекрыть.

Не помогут ни плети сторожевых заклятий, ни дозоры, пусть даже усиленные. Степь не блокировать. Слишком мало их, что людей, что крохотных крепостей, вокруг которых постепенно разрастались городки.

Степь не оставить.

…ее распахивали, разрывали железными плугами. Сеяли зерно, подкрепляя словом. И оно всходило, росло быстро, выбрасывая тяжелые колосья.

И горело хорошо.

Но степняки скоро сообразили, что жечь зерно не стоит, куда проще забрать с собой.

— Так вот, о чем я… тот охотник… потерял жену и детей… и с той поры стал ходить, головы приносил. Много голов. Вот только такие, что на них и глядеть страшно было. А главное, не выбрасывал. Отметку ставил, получал премию, и домой нес. Наши говорили, что у него целая стена заставлена…

Перемытый картофель Мирослав Аристархович резал кубиками.

— Трофей.

— Вот-вот…

— Если бы мне нужен был трофей, я бы взял… оставил себе кость там или волосы, или сердце. Сунул бы в банку с формалиновым раствором, пусть бы стояло. Но само по себе тело — это проблемы. Если бы девушка просто исчезла, что бы вы делали?

Мирослав Аристархович пожал плечами.

— Ничего, — ответил за него Глеб. — Сказали бы родным, что искать смысла нет, что взрослая она. И скорее всего сбежала с любовником…

Укоризненный взгляд стал ему ответом.

— Нет, может, и искали бы, но без особого усердия, верно?

Кивок.

— А вот тело… тело — это другое.

Огонь на старенькой плите горел ярко. Тонкие языки его обвивали дно кастрюли, слизывая капли.

— Понятно… значит, не вы. И не ваш партнер?

— Он все время находился со мной. Впрочем… можете расспросить мальчишек. Скоро проснутся.

— А…

— Лазовицкому звоните сами. Не уверен, что у него будет желание беседовать.

…но остается поблагодарить судьбу, что этой ночью Никанор Лазовицкий был рядом.