Око Бури - Самат Айдосович Сейтимбетов

катался с демонами по миру и сношал суккуб? Воздух в драконьих горах, ведь он не был концентратом небесной маны, просто шахта в склоне горы и приток воздуха, за счет разницы в высоте, а может и магии кристалла подземелья немного. Там не было ни жрецов, ни веры, одно зверье драконьих гор, зверье и птицы, бешеные и воинственные. Что-то тут не сходилось, ведь авианы были примером миролюбия от избытка небесной маны, тогда как зверье драконьих гор, наоборот. Можно было не сомневаться, что лишь единицы видели и гибли от лап и магии драконов, всех остальных успешно пожирало зверье и птицы.

— А ведь они лакали ману Бездны, — пробормотал Бранд задумчиво.

Когда за ними гнался Бальбазар, он открыл прямые порталы в Бездну, и зверье в драконьих горах лакало ее с наслаждением, словно воду. Что-то тут не сходилось, а понять, не вернувшись в драконьи горы, не выходило. Многие манологи занимались измерениями в драконьих горах, да что там, даже Хао туда рвался, припомнил Бранд. Следовало перечитать их труды, а также поискать что-то новое.

Он как раз проходил мимо книжной лавки, где были выставлены новые книги «На острове Любви» — эльфийку окружали могучие мужчины разных народов, одетые в стиле шэханек, и «Проклятие любви». Эл Дож то ли боролся, то ли любил зомбячку, в разорванных одеяниях жрицы.

Бранд отвернулся, качая головой и вздыхая с сожалением. Нет, не из-за злости, просто там наверняка опять напридумывали очень смешной ерунды, на основе перевранных стократно слухов, а времени насладиться текстом не имелось. Хотя, еще предстояло плыть до берегов Мойна… Бранд замер, уже почти решил зайти и купить в запас, когда его внимание привлек шум со стороны храмовой площади.

В смертельном ли бою

На пропасти краю

Когда скользит рука,

И смерть когда близка

Голос Минта и раньше был громким, легко накрывал огромную площадь за счет умений барда, но в сейчас в нем что-то изменилось. Бранд чуть ускорил шаг, взвинчивая Восприятие. Толпа впереди шумела, визжала, казалось еще немного и начнется кровопролитие за право на шаг приблизиться к «несравненному барду».

Без слов он все поймет

И друг тебя спасет

Клинку подставит грудь

Тебе расчистит путь

Бранд шагал, и толпа расступалась, но с каждым шагом все неохотнее, словно песня Минта была сильнее воли старого героя. Все это очень неприятно напоминало прошлую историю на храмовой площади, когда тоже собиралась такая же толпа.

Ты в долг живешь и не живешь

среди душевной пустоты

Ведь в мыслях ты осознаешь

Друг мертв, а значит мертв и ты!

Под конец Минт с песни перешел уже скорее на стихи, но эффект от этого лишь усилился. Многие в толпе плакали и утирали слезы, кто-то даже рвал на себе волосы. У Бранда тоже защемило в груди, и все это разительно отличалось от прежних веселых песенок юного барда. На прежних концертах толпа ревела и гудела, желала прикоснуться к Минту в порыве страсти и дурмана песен. Сейчас его тоже хотели коснуться, но, чтобы разделить боль, поблагодарить за возможность очищения через страдание, но без проклятия маны.

— Дед, — улыбнулся Минт, заметив Бранда. — Как я рад тебя видеть!

— Не могу сказать того же, — проворчал Бранд.

Минт не изменил профессии, не получил Чемпионства, но в то же время… изменился. Жрецы Узианды из храма рядом молились на него, буквально.

— Идем, дед, — сказал Минт, — не стоит пережимать, чтобы очищающее горе не превратилось в фарс.

Раньше Минт думал, что чем больше рифмованных слов, которые он именовал песнями, тем лучше. Побывал в гостях у богини, подумал Бранд, чуть прищуриваясь — лютня Минта, которая и без того была бесценным артефактом, получила еще и «подарок» от Узианды.

Да и сам Минт прибавил в уровнях.

— Идем, — кивнул Бранд.

Толпа расступилась перед Минтом, словно перед воплощением божества. Избранник Узианды.

— Искусство должно возвышать и очищать, теперь я это понял, — важным голосом провозгласил Минт, шествуя через толпу.

— Наконец-то хоть кто-то что-то сумел до тебя донести, — проворчал Бранд, мысли которого вернулись к предыдущему вопросу.

Можно ли было считать Минта источником небесной маны? А его песни? А живых, слушающих его песни? Энергию, выделяемую во время молитв и возвращающуюся повышением атрибута Веры? Но даже если так, ведь Марденус обошелся без этого всего, не так ли? Даже на Бездну не спишешь, ведь он вначале создал два потока, а потом уже, после пробития канала к демонам, те послали весточку Марденусу.

Или он им, чтобы спастись с драконьих гор.

— Вернулся блудный бард, — насмешливо произнесла Лана. — Иди, твои поклонницы нам тут прохода не давали.

— Вряд ли блудный, — покачал головой Бранд. — Он стал серьезный и даже что-то понял в жизни.

— Ошибаешься, дед! — радостно вскричал Минт. — Я все тот же веселый бард, которого ты взял с собой за широту нрава и красоту песен!

Лана рассмеялась, а Бранд только сплюнул разочарованно.

— Да, я спал с Узиандой, — вдруг признался Минт, — и получил ее благословение на свою лютню, но послушай меня, дед, это была военная хитрость!

— Что? — переспросил Бранд, решив, что ослышался.

— Ты бы заступился за меня, началась бы драка, а так я тебя спас, теперь мы квиты!

— Спас⁈

Лана молча давилась смехом, да так, что из зеленой стала красной.

— И у тебя же была перчатка с благословением бога, а у меня будет лютня! С ней я смогу еще лучше петь, а значит лучше смогу помочь нашему общему делу! Ты думаешь, что я забыл Дж’Онни⁈ Я спал с Узиандой, но отказался от всех предложений стать ее Чемпионом и возлюбленным!

Бранд ощутил, что сейчас заедет ему в ухо и наорет, и в то же время понял, что Минт отчасти прав. Не только в отношении перчатки, но и скажем, можно было вспомнить ту книгу Ордалии, что дала ему толчок в нужном направлении. Сколько лет Бранд ходил в команде со Скрытником, Чемпионом Серканы, да что там, разве не считал Кулак его до сих пор частью команды и другом?

— Хорошо, — буркнул Бранд, к удивлению Ланы. — Потом обсудим еще раз.

Он вышел из гостиницы и присел на скамейку, закрыл глаза, подставляя лицо солнцу. Злость на Минта быстро ушла, пришло понимание, что надо учиться действовать