Затылоглазие демиургынизма - Павел Кочурин

Подошли доярки. Агаша уткнулась между Пашей и Верой Смирновой. Анна уголком глаза взглянула на нее, потом на Сашу… Екнет у Саши нутро, так и выдадут глаза, на лице Агаши была скрытая, спокойная улыбка. Скорее от любопытства. А Саша рисовался, похоже, уязвленный равнодуќшием Агаши… Хотя чего бы ему теперь-то. Живет в доме богатого теќстя, дочка растет.

— Есть общие указания на укрупнение, — распространялся Саша-Прокурор теперь уже перед доярками. Говорил сухо и уклончиво, как бы недоговаќривал секретное. Манера должностного люда, тайну с важностью выдаваќть, по малой капле, чтобы достойней самому выглядеть. К тебе, "знаќющему такое", и отношение особое.

Яков Филиппович допускал мысль, что укрупняться, может кому-то и следует. Но народ бы, колхозника самого, при этом спрашивать. Ведь не лошадей рабочих в табуны сводят. Саша Прокурор при такой мысли Староверской Бороды морщился, но терпел. Коммунист во Христе, с партийным билетом, с ним считаются, и ему надо полегче, у "Первого" поддержку имеет. Яков Филиппович досказал: — Большесельцам, знамо, чего горевать, им привычно, живи без забот. Порожнее считать, что воду решетом брать. Решетом-то и легче. И мы тоже свыкнемся, коли надо объединяться.

Все это как бы в забавном разговоре, без осуждения кого-либо, с шуткой и усмешкой больше над собой, высказался Старик Соколов в разќговоре с Сашей Прокурором. И тот выслушал тоже под ухмылку, вроде как и согласен с таким мнением… Скажет, конечно, где следует, что моховский парторг "свое гнет". Но это и хорошо. Пусть "и там" знают, что у народа радости нет от бесшабашных затей-мероприятий. Вроде бы уже без былых окоротов выслушивают и простого люда мнение. Потом и ссылаются на это, что оно учтено.

Саша ушел, довольный, что взбеленил моховцев. Доярки разошлись с какой-то тревогой. Старик Соколов Яков Филиппович взялся за топор, начал прибивать жерди к столбам: "Сольют", "сольют", "сольют", "склеят", "сколотят", выстукивались слова обухом топора.

Вечером приехал Дмитрий из МТС. Как было обойти в разговорах такие слухи… Как обычно примел Старик Соколов Яков Филиппович. Опустился на лавку между окон в простенке. Кепку скомкал на коленке, прижал ее широкой ладонью левой руки. Белый вихрь на голове пригладил. Вроде мял что-то во рту и брода ходила как льняная кудель на копыле у пряхи, высказать то, о чем передумал за день, не торопился. Сидел прямо, не сутулясь, вроде как в президиуме перед народом.

— Знамо, сольют, Игнатьич, — вымолвил он, держа еще какие-то мыќсли в себе. — Н бате-то супротивное наговорил-намекнул. Он там и наќсторожит?.. И от нас вот с тобой люд побежит. Работу найдут. Должны бы не только заботу о людях держать, но вот и о земле. Это ведь беда, коли человек отделятся от земли и за нее не страдает. Порядок, значит противоприродный. Как пахаря нельзя от земли своей отлучать, так и землю от пахаря. Земля так же чувствует пахаря, как и пахарь землю. Души их должны сливаться для блага отеческого. Опусти землю свою, и ты уже раб, непомнящий родства.

Дед Галибихин пришел следом. Страдальчески молчал. По его что-то смахивало на вторую коллективизацию с раскулачиванием. Только и есть, что тебя без высылки лишат дома своего, переселят куда-то.

Дмитрий разделял опасения стариков. Влить-то их вольют в Большесельский колхоз. Порядки моховские распадутся. За разрушение этих порядков и у него болела душа.

Анна и бабушка Анисья приняли тревогу мужиков как напасть. Примолќкшие, ждали, что скажет дедушка. Слов дедушки ждал и Старик Соколов Яков Филиппович, и дед Галибихин. Дмитрий знал, что дедушка ничего тут сделать не может. У него, председателя колхоза, нет воли. А к самим колхозникам обратиться, их спросить — как это будет расценено, знали все, сидевшие тут. "Первому" только положено к народу обраќщаться, а остальным за ним все повторять, сам-то колхозник, по-его, "что понять может". Анну пугали такие мысли Дмитрия.

И неожиданно для всех дедушка сказал:

— Тут бы ничего, можно и слиться, коли неотвратимо, как неотвратимо было и в колхоз вступать. — Дедушка не мнение свое высказывал, как бы совет держал. Думал сам и хотел услыхать думы других. — Оставили бы вот за нами хозяйственную самостоятельность. Свой трудодень, свои порядки. Что наработали, то и получай. Вроде как кооперация по Ленину. Так я понимаю. И земля на постоянно, и заработок… да и ты, Филиппыч, помнишь ведь небось, как в двадцатых-то годах поначалу мыќслилось.

— Это бы и ладно, но ведь не по нутру придется, — тоже вроде как заранее обдуманное высказал свое мнение парторг Старик Соколов. — Кому "не по нутру" не договорил. — И так на нас косятся… Ведь для чего, в рот те уши, в кучу-то все надо свалить? Чтобы там не хлопотно быќло. Сделай всех одинаковыми и не горюй, ни о чем не думай, руководи помаленьку. А в одном колхозе как это разные трудодни?.. И не начальство в первую очередь, а сами мы заспорим. Нищий за милостыню благодарит, когда ему дают, а тут отказ от милостыни, от давания для уравнения одних с другими.

На этом и кончились, пошли про себя тяжкие думы, как это вжилось уже у мужиков; сольют, спрашивать не будут.

Бабушка Анисья налила всем по чашке чая, выставила тарелку сотовоќго меду. Глеб Федосеич Галибихин печально проговорил:

— Вот, Анисьюшка, и подсластила. И сладко и жжется, подуй вот снаќчала, поостуди. Много ли, если так-то разобраться, мужику-колхозниќку надо. Испил, да и чашку в блюдце опрокинул.

А Старик Соколов Яков Филиппович, ровно пророча более неладное, чем теперь им видится, уперлись взглядом в стол, грудным басом изрек, нажимая на "о".

— Коли большесельским порядкам поддадимся, то чайку с медком в сыќтую не попьешь. Там строгость, живут по закону. Больше двух ульев не держи. За этим еще Авдюха Ключев следил. А нынешнему пришќлому председателю о мужиках не с родни думать, не крестьянин. Зависть друг к другу и губит нашего брата. Зависть — хуже врага: изыди алќчность и в мужике, классе второсортном… — И вроде как от смирения с тем, что не победить рассудком своим скверны, хохотнул, вспугнув бабушку Анисью. — Ох-хохохо, изыди, мы подождем. Жизнь-то вон какая веселая, все со жданьем. Чтобы мужик всегда и всего вечно ждал и не переставал дожидаться, ох-хохо. — Прокашлялся и опять с шуткой надеянной. — Но от всяких запретов-отворотов у мужика всегда свои: ключик при себе в запасе на все. Где скрытностью, где хитринной наивностью и обойдет всякие власти, коли они с ним не по чести… Но вот загадка: зачем властям-то мужика в грех вводить? Неужто не видят в нем кормиќльца своего?.. Значит, по чужой воле живут-правят. Предречено быть таќкому на Святой Руси. Здраво рассудить так и высшие власти подстать наќшему Авдюхе Ключеву. Но будем надеяться, что есть тайна, которая нас на разум и наставит. В претерпении она и узнается… Сначала избранќниками, а там и остальным трудовым людом. Кто не в святом труде, тому она не дастся.

Какая-то тревожная тишина настала помеле слов Старика Соколова Якова Филипповича, Коммуниста во Христе. У заграничной знати как гроздья на добром древе виснут всякие титулы и прозвания. И к Якову Филипповичу прильнули срои званья-наречения. Без них вроде бы и не о нем речь. Это ведь если поверх его головы на мужика глядеть и мнить будто он без своих мыслей. Он все видит, и в надежде терпит и ждет… А вот если бы не терпел и не ждал?.. Были такие, но где они?.. Это мужик помнит. Тайком и выказывается в полуразговорах между собой, вглядывается в свое время. Чему теперь не случится, оставляет тем, кто за ним поддет. Так и хранит жизнь, усмотренную ему началом.

И ровно бы в услышанье этих раздумий, через две недели приехал к дедушке бессменный секретарь райкома — "Первый". Как уже велось, посидели за чаем, вроде бы для отдыха от важных дел. И начальство пожаловалось на свои годы: с довоенной поры на партийной работе, бит и руган. И как бы ненароком зашел разговор об установках на укрупнение колхозов. Дедушка осторожно, будто не всерьез, высказал свою мысль-сомнение каким-то чутьем своим улавливая, что они и у "Первого" возникают:

— Резонно ли вот большие-то колхозы делать?.. Но коли так, то при большом малое должно быть при своем усмотрении. Область вот на районы делится, районы на сельсоветы. И тут бы вот бригадам быть в себе. Только ведь с высокой горы кажется, что большим легче упќравлять. А когда понизу пойдешь — команды управления как слово гоќлое ветром и отнесется, минуя порой и слух.

Секретарь райкома, как бы желая обойти бередивший и его душу раќзговор, недослушал дедушку, сказал:

— С соседом вот на днях на совещании в области встретились, просил Вам, Данило Игнатьич, спасибо сказать за нетелей. В хорошие руки попали, в лучший у них в районе колхоз. — И рассмеялся: — вроде вашего, тоже больше других ругают и стегают… Коровы до четырех тысяч литров в год дают…

— У нас-то, было время, — сказал дедушка, — и до семи удой доходил. — И усмехнулся с какой-то досадой. — Но вот замалчиваем это. А инаќче-то как? И молоко вот сдай, и корма отдай. Все как сыщики вынюхивают… А если сольемся?..