Темные замыслы - Филип Фармер

Целый день он молчал, погруженный в свои мысли. Даже лежа в постели, Бартон продолжал обдумывать самые различные варианты. В какой-то момент он было решил действовать совместно с Оскасом. В конце концов, можно выдать планы вождя и этим заслужить расположение капитана. Но он тут же отказался от подобных замыслов. Пусть Оскас жаден и вероломен, но он, Бартон, предав его, станет бесчестным подлецом. Кроме того, погибнут и люди Оскаса, а ему не хотелось бы отягощать свою совесть подобной ношей.

Нет, надо искать другой путь.

В конце концов, он его нашел. Успех зависел от того, остановится ли здесь судно. Как это устроить? К утру план был готов, и Бартон, успокоившись, заснул.

Прошло два месяца и появились первые признаки приближения большого корабля — сигналы, которые подавали соседи вспышками слюдяных зеркал, дымом, огнями и барабанным боем. Бартон пытался представить, как выглядит плывущий к ним левиафан. Конечно, он больше любого колесного судна, плававшего по Миссисипи в его времена. У корабля металлический корпус, скорость — около пятнадцати миль в час. Бартон полагал, что у нет паровые двигатели, но, по слухам экипаж редко брал на борт дрова — по-видимому, лишь для подогрева воды в душах и подачи пара на орудия. Ему трудно было представить, как пар выталкивает пули и снаряды, но Монат утверждал, что это вполне возможно.

Вскоре информация стала более определенной. Двигатели судна питало электричество, получаемое при разряде грейлстоунов.

— Значит, у них есть не только сталь, но и медь для обмоток электромоторов, — заключил Бартон. — Но где они добыли столько металла?

— Возможно, они использовали алюминий, — предположил Фригейт. — Он вполне годится для обмоток, хотя медь, конечно, эффективней.

Поступали все новые и новые сведения. На борту корабля красовалось латинское название «Рекс Грандиссимус», что в переводе означало «Величайший король». Называли и имя его капитана, короля Джона Ланкастера, сына Генриха II и Элеоноры, дочери герцога Аквитанского. После смерти своего знаменитого брата, Ричарда Львиное Сердце, Джон стал Иоанном, королем Англии, владыкой Ирландии и сопредельных земель. За время своего правления он заработал столь скверную репутацию, что ни один повелитель Британского королевства больше не называл своего наследника презренным именем Джон.

Услышав эти новости, Бартон обратился к Алисе.

— Один из твоих предков командует колесным судном. Может, стоит воззвать к родственным чувствам, чтобы попасть на борт? Правда, как следует из истории, он не обращал внимания на такие мелочи. Он поднял мятеж против отца и прикончил своего племянника Артура, которого Ричард провозгласил наследником короны.

— Джон не хуже и не лучше любого короля тех времен, — возразила Алиса. — И, несмотря на людские толки, он сделал много полезного: реформировал денежную систему, развивал мореплавание, покровительствовал торговле, помог достроить Лондонский мост. Джон был образованным и неглупым человеком, читал книги на латинском и французском языках и никогда не расставался со своей библиотекой.

— Ничего себе! — воскликнул Бартон. — У тебя он выглядит просто святым.

— Ну, до этого ему далеко. Джона мало трогали интересы Англии и благополучие ее народа — впрочем, как и остальных Ланкастеров. Он…

— Ладно, бог с ним! Сейчас мы стоим перед фактом — средневековый монарх каким-то образом получил власть над грандиознейшим сооружением, самым мощным механизмом в этом мире. Мне нужно попасть на судно. Каким образом это сделать?

— Ты хочешь сказать — нам нужно попасть на борт?

— Ты права. Тысяча извинений, именно — нам.

Спуск «Снарка» на воду сопровождался множеством поздравлений и возлияний. Но Бартон не чувствовал радости. Он потерял к суденышку всякий интерес.

На пиршестве Оскас обратился к нему:

— Надеюсь, ты не собираешься уехать отсюда? Я рассчитываю на твою помощь в том деле с большой лодкой.

Бартон жаждал послать индейца ко всем чертям, но был вынужден вести себя дипломатично. Вождь мог отнять у них «Снарк» или, что еще хуже, силой увести Логу. В течение года он доставлял ей немало хлопот, но до прямого насилия дело не дошло. Когда он напивался — а это происходило часто — то открыто спрашивал Логу, когда она пойдет с ним в постель.

Фригейт, не лишенный по натуре воинственности, даже хотел вызвать его на дуэль, хотя и понимал всю абсурдность своего намерения. Нередко ночами им с Логу приходилось скрываться, и его мужское достоинство взывало к отмщению. Однако он не допускал и мысли, чтобы сбежать отсюда и бросить людей, с которыми он был близок много лет.

Однажды Логу заявила:

— Ты не коснешься этого дикаря даже пальцем. Если ты это сделаешь, его люди убьют тебя. Предоставь мне самой с ним разобраться.

Затем она потрясла всех, а больше всего — Оскаса, вызвав его на смертельный поединок.

Оправившись от изумления, вождь загоготал:

— Что? Мне драться с женщиной? Я луплю своих жен, когда они меня рассердят, но не дерусь с ними. Если я на это пойду и убью тебя, мне плохо придется. Надо мной станут смеяться, я перестану быть Оскасом Медвежьей Лапой, и меня назовут Мужчиной-Который-Боролся-с-Женщиной.

— Ну, как же мы будем сражаться? — не отступала Логу. — На томагавках? На ножах? Или голыми руками? Ты уже видел в состязаниях, что я владею любым оружием. Правда, ты выше и сильней, зато я знаю много боевых приемов.

Она не добавила, что он пьян, тучен и явно пережил свою славу непобедимого бойца.

Если бы с Оскасом так разговаривал мужчина, он знал, как ответить. Но сейчас, в пьяном дурмане, вождь никак не мог найти достойного выхода. Если он убьет эту женщину, то станет всеобщим посмешищем, а если не примет ее вызова, его сочтут трусом.

Вперед выступил улыбающийся Монат.

— О вождь! Логу — мой лучший друг; ты — мой друг тоже. Почему бы вам не оставить эту затею? В тебе сейчас говорит вино, а не твой собственный разум. Оскас — вождь и могучий воин. Разве может унизить его отказ от борьбы с женщиной? — Монат пристально уставился в непроницаемые глаза индейца и продолжал: — Тебя больше не волнует эта женщина. Тебе это только кажется сейчас, потому что ты полон виски. С сегодняшнего дня ты будешь обходится с Логу, как с женой другого мужчины.

— Думаю, Бартон тебе рассказывал, что когда-то я был великим волшебником. Я еще сохранил былое могущество и мне придется пустить в ход чары, если ты оскорбишь Логу. Я сделаю это без желания, так как весьма почитаю тебя. Но если что-то произойдет, то пеняй на себя.

Лицо Оскаса, смуглое, с багровым румянцем на щеках, побледнело. Он кивнул головой.