Старые истории - Нина Буденная

Однако нашим Аргентина не понравилась. Засобирались они домой, но денег на два билета сразу собрать не смогли, поэтому Емельян отправил сначала супругу, а сам удвоил производительность. Пока деньги копил — хозяин умер. Ну и ясное дело, чем это закончилось. Емеля, не сокращая производительности труда, женился на вдове, народил двух сынов и таким образом вышел за пределы видимости.

Через сорок с лишним лет с того полушария пришло на невиданно тоненькой серо-зеленой рисовой бумаге письмо, написанное одним из сыновей Емельяна, или Эмиля, как он теперь назывался, на смеси английского с нижегородским в буквальном значении этих слов. С украинским акцентом. Информация, переданная на этом поистине чудовищном языковом коктейле с грамматическими ошибками, от которого, видимо, и позеленела рисовая бумага, была короткой: Эмиль жив, чего и им желает.

Письмо было написано на деревню дедушке. Но «дедушка» был такой, что искать его не приходилось. Спроси любого встречного-поперечного — знает.

Потом было еще одно письмо — с фотографиями. Как-то Анна Павловна наткнулась на них, попыталась расшифровать, но у нее застопорилось.

— Па! С кем это дядя Прохор снят? Что это за квашня растеклась рядом?

— То не Прохор, то Эмиль. А это слоноподобное — немка. Тетушка твоя, — отец фыркнул смешливо.

А где-то после войны пришла последняя рисовая весточка: Эмиль-Емельян умер. На том односторонняя связь с американским континентом оборвалась. Без участия тетки Варвары.

Вот о чем думала Анна Павловна, яростно полоща в ванне рубашки своего любимого, энергично высекая снопы брызг и заливая себя с ног до головы. Но это сейчас ее мало трогало, она думала и вспоминала.

Но думала и вспоминала она не так и не в том порядке, как написано тут, а конспективно. Вроде того: швейная машинка, Альфред с пистолетом, тетя Глаша в слезах, мадамочка — губки гузочкой, подметное письмишко, фотография не Прохора — Эмиля с застывшей рукой на немкином плече. И так далее. А все остальное дополнялось живыми картинами, как в немом кино.

И все эти видения проносились в голове Анны Павловны, иногда притормаживая.

А руки тем временем трепали рубашки, а вода фонтанировала, и с волос уже капали капли.

И эти мысленные картины сейчас были живее и действительнее самой реальности, и эта возня с рубашками не выдерживала никакого с ними сравнения.

Анне Павловне уже и голоса начали различаться, но тут опять наплыла благообразная Варвара с искорками в маленьких глазках.

И тут Анна Павловна выронила последнюю рубашку — остальные уже незаметно поспели. Выронила и распрямилась.

В ее мокрую голову ворвалась мысль — незваная, неожиданная и теперь уже непоправимая.

Дело в том, что во времена оны, за несколько лет до рождения Анны Павловны и материного появления в отцовской жизни, был он не по своей воле разлучен — и навсегда — со своей первой женой. Мысль Анны Павловны, повернутая в прошлое, легонько, по касательной проскользнула мимо этого события, которое было давно, в иной жизни, до нее. Скользнула и зацепилась.

И увиделся ей, четко разгляделся след от командорской поступи тетки Варвары. И след этот был багровый.

Да нет, тьфу-тьфу! Забыть, не думать. Ерунда какая! Стираешь, так и стирай. Вот уже все развесила, а полосатую, любимую, так разместила, что с нее на пол течет. Перевесь. Перевесила? Хорошо. У тебя машина внизу стоит немытая, любой неленивый милиционер остановит и будет — за дело. Спустись, помой.

А та писулька, которую тогда мама протягивала ей дрожащими руками? Она была без конверта, но ясно, что адресована правильно, куда надо. По проторенной дорожке?..

Анна Павловна протерла пол в ванной. И, отогнав по веревке исходящие водой рубашки в одну сторону, залезла под душ.

Раньше, как уже отмечалось, нельзя было. Раньше рубашки кисли в ванне, куда она щедрой рукой, вопреки отпечатанным на коробке рекомендациям, сыпала порошок.

Стиральная машина «Малютка», которая в свое время ишачила на ее вдовствующего мужа, прозябала в углу ванной без дела и служила простым вместилищем для грязного белья. Издержки самомнения Анны Павловны. Ей казалось, что руками она сделает лучше, чем эта несерьезная штуковина своим крошечным барабаном.

Душ успокоил Анну Павловну. Не совсем, конечно, но все же. Она мстительно подумала, что, если есть там, где-то там иной мир, в который всегда исправно верила Варвара, ох и намылят ей сейчас морду.

Вытеревшись и высушив феном голову, Анна Павловна натянула джинсы, взяла ведро, штук пять губок и поскакала по лестнице вниз.

Их «жигуленок» являл печальный вид. Всю прошлую неделю сыпал ленивый дождичек. Осень и есть осень, что с нее спросишь? Но последние три дня, отменно солнечные, подсушившие грязь, вводили в заблуждение, заставляли забыть, что впереди ожидает долгая зимовка.

И машину следовало вымыть, чтобы ее гнусный вид не нарушал общего содержания горячо любимого Анной Павловной города.

Анна Павловна звякнула ведром. На этот звук к ней ринулось человек пять мальчишек, до того со вкусом гонявших мяч вокруг клумбы. Сработал павловский рефлекс.

Шестиклассники с некоторых пор были ее закадычными друзьями. Началось с макулатуры. За Аннин Павловнин счет пионерское звено достигло каких-то недосягаемых вершин в сборе этого ценного сырья. За старыми газетами явилась сначала та парочка, что неслась сейчас к ней первой, — рыженький длинный Витя и коротышка Петя. В ее дверь они позвонили как к себе домой — что было сил и безостановочно.

Анна Павловна, уже отвыкшая от маленьких детей, хотела было на них собак спустить, да передумала: поняла, что перед ней стоят не негодяйские хулиганы, а ангелы, посланные провидением.

— Вот что, тимуровцы-гвардейцы, — сказала она, — если подождете и поможете, будете всю жизнь за меня молиться и ручки целовать.

— Ручки не будем, — сказал маленький, кругленький, впоследствии оказавшийся Петей.

— А богу молиться?

— И богу не будем, — сказал впоследствии Витя.

— Тогда входите.

Анна Павловна взяла стремянку, подставила к антресолям и, приказав тимуровцам-гвардейцам держать лестницу, полезла.

Дело в том, что когда Анна Павловна выходила замуж за своего министра, она не знала, что он такой барахольщик. Под словом «барахло» подразумевалось истинное барахло, а не просто вещи.

Ни газет, ни журналов он не выбрасывал вообще. Когда квартира основательно засорялась периодикой, он группировал ее в беспорядочные кучи, перевязывал и засовывал куда подальше. Верноподданические и дружественные поздравления по случаю праздников, которые, сами понимаете, он получал в избытке, запихивал в конверты и отправлял туда же. И это годами.

Анна Павловна, которую душило отсутствие емкостей, не зная, куда деть действительно нужные вещи, демонстрировала чудеса ловкости, чтобы все как-то рассовать и придать жилью хотя бы мало-мальски опрятный вид.

Когда же муж отбывал в командировку, она устраивала ордынские набеги на буфет, сервант и финскую стенку. Атаку легкой кавалерии. Вследствие чего в частично опростанный буфет ей даже удалось поставить посуду. И это была ее победа как хозяйки, победа тихая, потому что такого рода достижения ее вечно занятый муж не замечал. А заметил бы, так еще и шею намылил, потому что ему обязательно взбрело бы в голову, что выкинула она не бумажки десятилетней давности, а сегодняшнюю секретную переписку.

Разобрала она и перевязала кучу газет, отобрала журналы, из которых предполагала когда-нибудь выдрать и переплести самое интересное. Предполагать-то предполагала, но самой себе она могла со всей большевистской прямотой признаться, что этого, видимо, не случится никогда. И через пару-тройку лет сдаст она это добро новым Петям и Витям.

Но сейчас время еще не подошло, поэтому вспорхнула Анна Павловна на стремянку, имея в виду только газеты. Их она, теперь уже перевязанные в аккуратные стопки, — Анна Павловна была аккуратистка, хотя это свойство, под влиянием лихого мужа, уже начало терять свою высокую кондицию, — их она стала одну за одной передавать ребятам.

Те сначала принимали спокойно и деловито, потом начали перешептываться, потом тихо повизгивать, а затем пришли в такое возбуждение, что уже и говорить нормально не могли, а только вопили.

Когда дело было сделано и в холле образовалась крепостная стена из бумаги, а пол антресолей свободно со скрипом вздохнул и выпрямился, ребята побежали за помощью.

— Только, тетя, никому без нас не отдавайте, потому что другие могут заявиться, — мы же по всему дому бродим. Только нам.

— Меня зовут тетя Аня. А вас?

— Петя.

— Витя. Будем знакомы.

Орава явилась, минут через десять.

— К себе не прижимайте, все пыльное! — кричала Анна Павловна вслед сыпавшемуся вниз по лестнице грохоту и гвалту.