Соглядатай, или Красный таракан - Николай Семченко

Юра уже не слушал меня. Он раскрыл альбом Шагала и, кажется, целиком ушёл в него. Или делал вид, что ушёл.

И тут в дверь позвонили.

Из записок Марии Платоновны

«Зашёл к нам пожилой офицер, не помню, в каком звании, и объявил:

– Граждане! Собирайтесь и уходите в тыл, на восток. Наши машины будут вас подбирать и увозить дальше. Война – это картёжная игра: сегодня мы немцев побили, а через час они нас могут отсюда выбить. Если мы тут не удержимся, то представляете, что с вами будет?

– Провокация! – сказала Дуся Мезенцева. – Как вы, советский офицер, можете такие слова говорить? Сталинская армия – непобедимая армия!

– Молчать! – закричал офицер. – Я всю войну прошёл! И в отличие от вас, работавших на врага, знаю, что говорю… Собирайте вещи и немедленно уходите в тыл!

– А зачем нас спасать? – несмелая Дуся виновато улыбнулась. – По вашим понятиям, нас судить нужно…

– Если вы остались в живых, то значит, так нужно, – ответил офицер. – И вы нужны родине. Разговор окончен!

И мы пошли.

(Нужные остались… А лучшие погибли? Бог всё-таки производит какой-то отбор, смысл которого нам не понять: погибают те, кому не повезло; остаются те, кому доверяется творить историю дальше. Почему Он убирает одних и оставляет других? Когда мы твердим, что в войнах, лагерях ГУЛАГа, различных катастрофах погибают лучшие из нас, то, может быть, это всего лишь слова утешения вдогонку отлетевшим душам? Остаются нужные… Но всегда ли лучшие? И почему Богу угоден такой расклад? Наверное, никогда этого не пойму…)

Идём по тропе гуськом, а пули то спереди, то сзади посвистывают – как синицы. Кто стреляет, не видно. Насилу добрались до леса.

А в лесу… До сих пор перед глазами стоит эта жуткая картина: на земле, как валежины, лежат трупы солдат в чёрных шинелях РОА.

– Вот куда вербовали ребят в нашем лагере! – воскликнула Дуся. – Уж лучше бы на Колыме гнили, чем тут, в чужой стране…

– У них, Дуся, выбор небогатый: и немцам чужие, и своим – враги, – сказала я. – Ещё неизвестно, как к нам отнесутся на родине…

– Сталин мудрый, – Дусины глаза воодушевленно сверкнули. – Он во всем разберется!

– Ну что ж, посмотрим, – уклончиво отозвалась я.

К вечеру добрались до какого-то маленького городка. По дороге вместе с нами шло много людей из других лагерей. Так что, считай, мы полностью заняли этот городок. Дома стояли пустые: жители сбежали, оставив всё имущество без присмотра.

Мы с подругами зашли в один дом, отыскали никем не занятую комнату.

– О, смотри: какая кровать широкая, и бельё, и одеяло есть! – восхитилась Надя.

– Сейчас упаду – сразу усну, хоть из пушки палите – не разбудите! – с этими словами я кинулась в постель и тут же соскочила с неё:

– Ай! О-о-о! – и к дверям.

Надя в испуге метнулась за мной:

– Постой! Чего испугалась? Да куда ты так летишь?

Только на улице, под моросящим дождиком, я шёпотом рассказала ей, что под пуховым одеялом нащупала голень мертвеца.

– Да с чего ты взяла, что это был мертвец?

– Да-да, мертвец! Нога – холодная, твердая… Ужас!

Мы с Надей расположились под навесом и кое-как передремали до утра, свернувшись калачиками. Ночь показалась нам длинной, холодной и тоскливой.

Утром на дороге нас подобрал солдат-водитель бортовой машины. Ехали в кузове весь день. К вечеру остановились на каком-то хуторе. Встретили нас два капитана. У одного всё лицо словно синей тушью вытатуировано: мелкие точки, полосы, рубцы от ран.

Потом, когда мы разговорились, он показал нам фотографию своей девушки. Она учительствовала на Западной Украине. Снимок страшный: девушка висела на перекладине, руки связаны за спиной. Длинная коса свисала почти до колен.

Мне стало не по себе. Будто я в чём-то виновата перед этой дивчиной. Не знаю, почему, но живой человек почти всегда испытывает это чувство, когда смотрит на погибшего.

– Ну что, девчонки, не хотите ли нашей армии помочь? – спросил капитан с израненным лицом. – Здесь неподалеку есть хутор Мариенфельд, там большое стадо коров – нужны доярки. Правда, мы нашли немцев, которые сотрудничают с нами, но всё-таки было бы лучше, если бы на ферме работали свои…

– Там и повара нужны! – напомнил второй капитан. – Эти немецкие фрау не умеют варить борщи. Всё у них какое-то постное получается…

– Ну что, Наташа, пойдёшь поваром?

– Я не умею готовить… У нас дома любимая еда – это картошка да сало. Ну, ещё блины… К разносолам с детства не приучена… Какой из меня повар? – отнекивалась я.

– Любишь суп? – спросил капитан.

– Да.

– Какая в нём картошка?

– Ну… мягкая.

– Картошку чистить умеешь – это самое главное. Потом кладёшь её в воду, солишь, добавляешь специй и варишь, пока она мягкой не станет. Вот и готов суп. Поняла?

Все рассмеялись. Так и наняли меня в повара.

А утро на кухне фермы Мариенфельд начиналось всегда одинаково.

– Наталья! – окликала меня фрау Ида. – Попробуй гороховый суп.

– Да что его пробовать? Вы его, фрау Ида, отлично готовите…

– Наталья, ты у меня старший повар. Ты должна проверять качество еды.

– Сейчас, иду, – беру ложку, пробую суп, котлеты, подливу. – О, шмек, гут, фрау Ида. Очень вкусно!

– От-т-шен кусно? – медленно повторяет русские слова фрау Ида. – Получился суп?

– Да! Замечательный суп! Ложка в нем стоит и не падает…

– Я думаю так, что это не первое блюдо, а второе, – говорит фрау Ида. – Это такой вид каши. Русские не любят бульоны, так?

– Русские любят суп с гущиной, – смеюсь я. – Очень вкусно!

Однажды фрау Ида пришла заплаканная, с темными кругами под глазами.

– Наталья, я хочу домой, в Ландсберг…

– Кто вас там ждёт?

– Дочь и старенькая матушка… Как-то они там? Ландсберг недавно разбомбили…

– А муж есть?

– Он офицер… На фронте… Не знаю, жив ли?

Меня так и подмывало упрекнуть её в том, что я тоже хочу домой, и меня ждут – не дождутся старенькая мать и дочка. В отличие от неё я прошла лагеря, и голодала, и работать меня заставляли, и всякие унижения испытала… Но что с неё, фрау Иды, возьмёшь? Не она начинала войну, хотя, наверное, тоже боготворила этого «сверхчеловека», своего кумира Гитлера.

Русские люди обидчивы, но не мстительны. Как боль прошла, так и сочувствуешь недавнему врагу. Впрочем, какой она мне враг? Мы жили каждая сама по себе, друг друга не знали, ничего дурного не замышляли, и если судьба нас свела, то только потому, что случилась война. Наш общий враг – война.

– Фрау Ида, ваш муж – офицер. А наши офицеры вас за это не обижают?

– Русские офицеры хорошие. Да-да!

– А ваши уничтожали женщин, детей, расстреливали семьи военнослужащих…

Фрау Ида отвернулась. По её вздрагивающим плечам я поняла: плачет, и хочет скрыть свои слёзы.

– Наталья, бери себе русскую помощницу, – наконец сказала она. – Не могу больше тут оставаться… Я не знаю, что с моей дочерью и матерью… Сердце болит…

«У-у, гады! – пронеслось в мозгу. – У тебя сердце болит? А у меня не болит, да? А у моей мамы? Я просилась сюда к вам, в чужую страну? Спрашивали вы меня об этом? А теперь – сердце болит! У-у…»

– Отпустите меня, пожалуйста, домой, – жалобно повторила фрау Ида.

– Я доложу капитану, – сухо ответила я.

Но капитан не разрешил отпустить фрау Иду, пока ей не найдут замену. Узнав об этом, она не вышла на работу. Сказала, что заболела. Её отсутствия никто не заметил: борщ, котлеты, оладьи, жаркое у меня получались ничуть не хуже. Но как-то прибегает на кухню одна наша девушка и говорит:

– Наташа! Фрау Ида совсем плоха стала… Ничего не ест, умирать собралась…

– Да ты что?!

Я налила в котелок куриного бульона, прихватила пару пирожков и пошла к немке.

– Поешьте, пожалуйста, – сказала я фрау Иде. – Вы очень похудели. Что с вами?

– Я скоро умру, – ответила она. – Это от тоски по родным… Мне ничего не надо…

– Капитан сказал, что скоро в сторону вашего города пойдёт колонна машин. Он договорится, чтобы ребята вас с собой взяли…

– Правда? – она оживилась, приподнялась на локте, пытливо заглядывая в мои глаза. – Вы меня не обманываете?

– Но больную никто не повезёт. Вам надо поправиться!

– Наташа, я поправлюсь! – улыбнулась фрау Ида. – Но я не ем жирную пищу… Пожалуйста, накопай в саду спаржи, свари мне суп из неё – без жира, на одной воде…

Отварила я спаржу, на следующий день она попросила суп-пюре из картофеля, немного молочного киселя. На третий день фрау Ида сама встала с постели, без посторонней помощи добралась до кухни:

– О, Наташа, я ожила от твоих супов! Но мне так хочется настоящей еды. Я голодная!

– Ну, слава Богу! – обрадовалась я. – А то помирать собралась… Вам ещё нужно дочь растить!

А на четвертый день, когда фрау Ида уехала с нашей колонной в свой город, во дворе загремела тачанка. В кухню вбежал возчик Володя. Его крупное, покрытое рыжими веснушками лицо сияло, как масленичный блин.