Литературные вечера. 7-11 классы - Надежда Пестрякова

О! Не обманывайся, сердце,

О! Призраки, не увлекайте!..

Нас цепь угрюмых должностей

Опутывает неразрывно.

Когда же в уголок проник

Свет счастья на единый миг,

Как неожиданно! как дивно!—

Мы молоды и верим в рай—

И гонимся и вслед и вдаль

За слабо брезжущим виденьем.

Постой же! Нет его! Угасло! —

Обмануты, утомлены.

И что ж с тех пор? —

Мы мудры стали,

Ногой отмерили пять стоп,

Соорудили темный гроб

И в нем живых себя заклали.

Премудрость! Вот урок ее…

Чужих заслонов несть ярмо,

Свободу схоронить в могилу

И веру в собственную силу,

В отвагу, дружбу, честь, любовь!!! —

Займемся былью стародавной,

Как люди весело шли в бой,

Когда пленяло их собой

Что так обманчиво и славно.

Первый ведущий :

Всегда в крови бродит время, у каждого периода есть свой вид брожения. Было в 1820-х гг. винное брожение – Пушкин. Грибоедов был уксусным брожением.

Второй ведущий :

Господин иностранной коллегии надворный советник, полномочный министр Российской императорской миссии в Персии, смертью своей шагнувший в бессмертие Вазир-Мухтар, поэт Александр Грибоедов…

Знаете ли вы, что Пушкин говорил о Вас: «Это один из самых умных людей в России», а Денис Давыдов писал к Ермолову: «Я сейчас от вашего Грибоедова… Мало людей мне по сердцу, как это урод ума, чувств, познаний и дарований».

Впрочем, что значат для вас эти отзывы? Вы знали о себе гораздо больше.

Второй чтец :

9 ноября 1816 г. С. Бегичеву: «… Любезный Степан! Где нынче изволите обретаться, ваше флегмародие? Не знаю, что подумать о тебе; уверен, что меня любишь и, следовательно, помнишь, но как же таки ни строчки своему другу? С меня, что ли, пример берешь? И то неизвинительно… Признаюсь тебе, мой милый, я такой же, какой был и прежде, пасынок здравого рассудка; в Дерпт не поехал и засел здесь, и очень доволен своей судьбой, одного тебя недостает.

Прощай, мой друг, коли не так скоро будешь, что это за мерзость – знать друг об друге, это только позволительно двум дуракам, нам с тобою. Прощай».

Второй ведущий :

1816 г. Как легко тогда ложились строчки на бумагу, сколько жизни в них было, сколько молодости. И злым быть было легко и ясно

Второй чтец :

«Что ты? Душа моя, Катенин, надеюсь, что не сердишься на меня за письмо, а если сердишься, так сделай одолжение, перестань. Ты знаешь, как я много, много тебя люблю. Впрочем, я вообще был не в духе, как писал, и пасмурная осенняя погода нимало этому способствовала. Ты, может быть, не знаешь, как сильно хорошее и дурное время надо мной действуют? Спроси у Бегичева. Ах! Поклонись Алексею Скуратову, да сажай его почаще за фортепьяно; по-настоящему эти вещи пишутся в конце письма, но уж у меня однажды и навсегда ничто не на своем месте. А самое первое – голова. – И смешно сказать отчего? – Дурак Загоскин в журнале своем намарал на меня ахинею. Коли ты хочешь: точно непростительно этим оскорбляться, и я сперва, как прочел, рассмеялся, но после чем больше об этом думал, тем больше злился. Наконец, не вытерпел, написал сам фацецию и пустил по рукам, веришь ли? Нынче четвертый день, как она сделана, а вчера в театре во всех углах ее читали, благодаря моим приятелям, которые очень усердно разносят и развозят копии этой шалости…»

Первый чтец :

«Участь умных людей, мой милый, большую часть жизни своей проводить с дураками, а какая их бездна у нас! Чуть ли не больше, чем солдат. (Из письма Бегичеву, 1818 г.)».

Второй ведущий :

«Ах, сколько шуму наделал в Москве ваш Чацкий. Как неожиданно, как сильно, с каким умом и с какой иронией сказалось вдруг в одном произведении все, что нашлось тогда в горячечном воздухе столицы, что волновало, тревожило, пьянило сильнее шампанского. Ах, как всполошились тузы, с какой готовностью спешили они присоединиться к фамусовским гостям, с какой безотчетностью торопились вписаться в полк шутов».

Первый чтец :

Д. Н. Рунич, член Ученого комитета: «… Это не комедия, ибо в ней нет ни плана, ни завязки, ни развязки… Это просто поговорка в действии, в которой воскрешен Фигаро».

Первый ведущий :

В защиту теории литературы, с которой, по его мнению, оказался не в ладах автор «Горе от ума», выступил и ближайший, любимый друг Грибоедова, Павел Александрович Катенин: «План неясен, сцены связаны произвольно, характеры портретны, и, наконец, дарования более, нежели искусства…»

Первый чтец (Грибоедов):

«„Дарования более, нежели искусства“. Самая лестная похвала, которую ты мог мне сказать, не знаю, стою ли ее? Искусство в том только и состоит, чтобы подделываться под дарование, а в ком более вытверженного, приобретенного потом и сидением искусства угождать теоретикам, то есть делать глупости, – тот, если художник, разбей свою палитру и кисть, резец или перо свое брось за окошко; знаю, что всякое ремесло имеет свои хитрости, но чем их менее, тем спорее дело, и не лучше ли и вообще без них. Я как живу, так и пишу свободно и свободно».

Второй ведущий :

«Да, комедия удалась. Но чувство удовлетворения не приходило. Высокое не давало покоя. Воображение тревожили замыслы будущих трагедий».

Первый ведущий :

«Дебри, лай, звук рогов, гром бубен. По-восточному прямолинейная аллея чинаров, миндальных деревьев. I век. Заговор вельмож против армянского царя…»

Второй чтец :

«Или другое… 1812 г. История начала войны, взятие Смоленска, приезд государя, обоз раненых… Зимние сцены преследования неприятеля и ужасных смертей…»

Второй ведущий :

«Всему этому не суждено было сбыться. 7 лет прошло с тех пор, как вы ругали дураком Загоскина и бесились, когда матушка за ужином с презрением говорила о ваших стихах. 7 лет прошло с той поры, когда Персия, а с ней и вся жизнь, казались ребячеством, и только поэзия…»

Второй чтец :

«Поэзия!! Люблю ее без памяти, страстно, но любовь достаточна ли, чтобы себя прославить? Мученье быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов …»

Первый чтец :

«Друг и брат. Я тотчас не писал к тебе по важной причине. Ты хотел знать, что я с собою намерен делать, а я сам еще не знал. Почти три месяца я провел в Тавриде, а результат нуль. Ничего не написал. Не знаю, не слишком ли я от себя требую? Умею ли писать? Право, для меня все еще загадка. – Что у меня с избытком найдется что сказать, за это я ручаюсь, отчего же я нем? Нем, как гроб!!

Тьфу, злодейство! Да, мне невесело, скучно, отвратительно, несносно. Подожду, авось придут в равновесие мои замыслы беспредельные и ограниченные способности… Сделай одолжение, не показывай никому этого лоскутка моего пачканья; я еще не перечел, но уверен, что тут много сумасшествия…»

(Из письма Бегичеву, 1812 г., 9 сентября)

Первый ведущий :

Три дня спустя: «Я вырвался, наконец, из дрянного городишки. А между тем так скучно! Так грустно! Думал помочь себе, взялся за дело, но пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче. Прощай, милый мой. Скажи мне что-нибудь в отраду, я с некоторых пор мрачен до крайности. Пора умереть. Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска Неизвестная. Тоска Неизвестная! Воля твоя, если это долго меня промчит, я никак не намерен вооружиться терпением: пускай оно останется добродетелью тяглового скота.

Ты, мой бесценный Степан, любишь меня, как только брат может любить брата, но ты меня старее, опытнее, умнее; сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то либо другое у меня впереди».

Второй ведущий :

«Персия! Дурацкая страна! Она отвлекала, не оставляла времени для занятий любимым делом. Но она и спасала. Война в Чечне, арест по делу декабристов, возвращение к месту службы, хлопоты о выгодном мире с Персией и, наконец, их успех, почести, награды – все это мешало предаваться унынию, мало того, воодушевляло, заставляло строить проекты, планы. И, наконец, Нина…»

Первый ведущий :

… Сочельник. 24 декабря 1828 г. Казбин. Полутемная комната. Свеча на столе отбрасывает неверный свет на чистый лист бумаги, Грибоедов обмакивает перо в чернила, и на бумагу ложатся слова, полные любви и нежности. Он пишет письмо Нине…

Первый чтец :

«Душенька, Завтра мы отправляемся в Тейран, до которого отсюда 4 дня пути…»

Первый ведущий :

Господи, опять дорога! Еще 4 дня беспрерывного галопа, и с каждым часом все дальше и дальше от нее. В воображении возникали знакомые и давно надоевшие картины:

Светлый день. Верхи снежных гор иногда проглядывают из-за туч: цвет их светлооблачный, перемешанный с лазурью…

Взгляд назад: темно, смятение, образы, барабанный бой для сбора, огни в редуте.

Этот бой Грибоедов услышал так явственно, что очнулся. Когда это было? Лет, наверное, десять назад. И теперь все то же: барабанный бой, ветер… И все-таки многое изменилось: он встретил Нину…