Полярная звезда - Мартин Смит

— Ради команды?

— Да.

— Далеко еще до Датч-Харбора?

— Десять часов.

— Если вы хотите сделать что-то для команды, разрешите им всем сойти на берег. За десять часов я ничего не узнаю.

— Я пошел на компромисс с Воловым, имея в виду тебя. Он все же первый помощник. Ты слышал, что он сказал.

— Но вы — капитан. Если вы захотите, чтобы ваша команда сошла на берег, вы сделаете это.

Марчук молчал. В губах вместо сигареты он держал уже обуглившийся фильтр.

— Продолжай искать, — выговорил он наконец. — Может, что-нибудь и найдешь.

По внешней лестнице Аркадий спустился с мостика. Снаружи Марчук казался прикованным к рулевому колесу.

Глава 16

Когда Аркадий добрался до своей каюты, его уже так трясло, что он решил принять радикальные меры. Взяв полотенце, он спустился на палубу ниже, в небольшую раздевалку, где по стенам висели крючки для одежды и плакатик: «Порядочный гражданин уважает собственность других». Под плакатиком от руки было написано: Денные вещи берите с собой».

С ножом, спрятанным в полотенце, Аркадий вошел в баньку. Для «Полярной звезды» банька была немыслимой роскошью. Оборудовала ее команда, и, хотя размерами банька была чуть больше телефонной будки, на ее отделку пошли настоящие кедровые доски. В углу — несколько крупных валунов, под которыми проходили трубы с горячим паром, ведерко и ковшик, тоже из кедра. В воздухе уже висел густой парок. С полка свисали две пары чьих-то ног, слишком тощих, чтобы принадлежать убийцам.

В московских Сандунах или в сибирской бане по-черному — какая разница — российский человек уверен, что нет лучшего средства от всех хвороб, чем хорошая банька. С помощью веника и пара излечиваются и простуды, и артриты, и нервные заболевания, а для похмелья банька — первое дело. На «Полярной звезде» она никогда не пустовала.

Поры Аркадия расширились, на лбу и груди выступили крупные капли пота. Хотя ноги и руки еще не совсем хорошо повиновались ему, сильно обморозиться он не успел. Как только он избавится от трясучки, мысли придут в порядок, голова заработает яснее.

Ковшиком Аркадий плеснул на валуны. Из серых они стали на мгновение черными, но тут же обсохли; горячий пар в помещении стал еще более плотным. На полу лежал березовый веник: им так здорово выгонять из себя излишки спиртного и всякие хвори, но Аркадий никогда не верил в целительность самоистязания, пусть даже и по рецепту врача.

— Собираешься что-нибудь брать в магазине? — донеслась до него сквозь пар английская фраза. Голос принадлежал Ланцу, наблюдателю от американцев. — К черту все, мы идем прямиком в Датч-Харбор. Другие посудины предпочитают ходить в Колумбию или Байю.

— Если только пиво, — ответил ему Дэй, странный тип.

— Не хочешь попробовать травки? Из трубки? Сильна штучка, моментально раскручивает.

— Ну уж спасибо.

— Боишься? Могу сделать тебе замес, выглядит, как обычная сигарета.

— Да я даже не курю. А потом, я собираюсь вернуться в колледж. Не хочу превращаться в наркомана здесь, на Юконе. Нет уж.

— Вот зануда, — проговорил Ланц, когда Дэй, выйдя из облака пара, скрылся за дверью.

Судя по звуку, Ланц высморкался в полотенце. Медленно сполз с полка. Он был кожа да кости, походя на бледную, с длинными конечностями саламандру.

— О, гляньте-ка, кто это подкрадывается тут к людям, чтобы подслушать. Ну что, Ренько, готовишься промотать свои доллары в Датч-Харборе?

— Не думаю, что сойду на берег.

— И никто не сойдет. Говорят, это благодаря твоим выкрутасам.

— Может быть.

— А еще я слышал, что даже если и сойдут, то уж точно без тебя. Так кто же ты, Ренько: полицейский или заключенный?

— Завидная это работенка — идти на траулере к американским берегам.

— Да, если тебя отпускают на берег, а не держат взаперти на борту. Бедный товарищ Ренько.

— Похоже, я много теряю.

— Похоже, тебе много нужно. А на самом деле тебе остается только гулять по палубе и ждать, что кто-нибудь сжалится и принесет тебе пачку сигарет. Очень патетично.

— Очень.

— Я куплю тебе чего-нибудь сладенького, жвачки, что ли. Ты же, видимо, ради этого и устраивался сюда.

Дверь за Ланцем закрылась, Аркадий плеснул еще воды на камни и вновь улегся на лавке. То, что даже американцам было ясно, в какой переплет он попал, испугало его.

Но еще больше его пугала непостижимость происшедшего. Неужели Зина ушла с танцев только для того, чтобы узнать у Марчука, с кем ей отправляться на берег? Бессмыслица. И после этого она осталась на корме. По записям Скибы и Слезко выходило, что Лидия ходила по средней палубе в 11.15, а Зина в это время была еще жива, стояла у поручней на корме. Это было за пятнадцать минут до того, как Ридли вернулся на «Орел», и за пятьдесят пять минут до отхода американского судна. Зина была слишком умна для того, чтобы бежать в таких условиях. Владивосток бы потребовал провести на обоих американских судах обыск, и компания, наполовину советская, согласилась бы. После рассказа Марчука стало ясно, что для того, чтобы не возникло подозрений в побеге с корабля, необходимы два условия: американцам нужно находиться на расстоянии, исключающем возможность добраться до них вплавь, а с «Полярной звезды» не должно пропасть ничего из вспомогательных плавсредств. Так если бегство было невозможным, чего в таком случае хотела Зина?

Ему вдруг захотелось пива. Сахалинские траулеры занимались выгодным бизнесом, подбирая ящики с пивом, которые японцы привязывали к крабовым ловушкам, и оставляя им взамен упаковки с лососевой икрой. Вот такого бы пива, холодного, как море, из которого его выловили, Аркадий сейчас бы выпил с удовольствием, не то что той теплой бурды, которую варил Обидин.

Дверь открылась. Сквозь густой пар Аркадию показалось, что на вошедшем были ботинки. Крупное тело обнажено, если не считать полотенца вокруг бедер. Обуви на нем не было никакой: ноги темно-синие, почти лиловые от густой татуировки, выполненной в виде каких-то пышных вьющихся зарослей, из которых пальцы выступали звериной лапой. Поднимавшийся до колен рисунок делал мужчину похожим на какое-то мифическое существо. Ученый назвал бы его мезоморфом. Фигура его была подобранной, мускулистой и широкогрудой. Старые татуировки кое-где уже выцвели, но Аркадий еще довольно ясно мог рассмотреть на обеих ногах мужчины двух обвитых цепью грудастых красавиц, взбирающихся по его бедрам выше, туда, где из-под края полотенца выбивались языки красного пламени. На правой стороне грудной клетки — кровоточащая рана с именем Христа, на левой — ястреб, держащий в когтях сердце. Кожа на груди изуродована огромным рубцом: явная работа лагерной администрации. Когда она видела на теле заключенного что-то, что ей не нравилось, рисунок выжигался с помощью марганцовокислого калия. По рукам мужчины спускались зеленые рукава в виде драконов на правой и названий тюрем, лагерей, пересылок на левой: Владимир, Ташкент, Потьма, Сосновка, Колыма, Магадан и еще и еще — свидетельство огромного жизненного опыта. Свободны от татуировки были только кисти рук и шея, так что в целом вид был такой, будто человек одет в темный костюм, либо, когда пар сгущался, казалось, что голова и ладони существовали отдельно от тела. А человеку знающему сразу становилось ясно, кто стоит перед ним: урка или профессиональный преступник.

Это был тралмастер Карп Коробец. Он широко улыбнулся Аркадию и произнес:

— Ты похож на дерьмо.

— Мы знакомы, — дошло до сознания Аркадия чуть раньше, чем он выпалил.

— Уже двенадцать лет. Еще в столовой, когда ты начал задавать вопросы, я сказал себе: «Ренько, Ренько — знакомая фамилия».

— Статья 146, вооруженный грабеж.

— Ты хотел подвести меня под вышку за убийство, — напомнил ему Коробец.

Теперь память Аркадия работала как часы. Двенадцать лет назад Карп, тогда огромный рыхлый парень, работал с проститутками, бывшими вдвое старше его самого, в Марьиной Роще. Между проститутками и милицией обычно выдерживалось негласное соглашение, особенно в те времена, когда признано было, что проституции в социалистическом обществе существовать не может. Но дело было в том, что парень начал грабить клиентов своих подруг, не давая тем времени даже надеть штаны. Один из них, ветеран, увешанный медалями, стал сопротивляться, и Карпу пришлось успокоить его молотком навсегда. В те годы волосы его были светлее и длиннее, чем сейчас, чуть завиваясь вокруг ушей. Аркадий присутствовал на суде, давал показания как старший следователь отдела убийств. Карпа он не узнал и еще по одной причине — лицо его здорово изменилось, линия волос начиналась гораздо ниже, чем прежде. Если зэк наносил поперек лба какую-нибудь надпись, подобную «Раб СССР», кожу в лагерях удаляли хирургическим путем, стягивали ее затем вниз; у некоторых волосы начинали расти чуть ли не от бровей.