Основы истинной науки -II - И Калышева

Мы закончим этот научный спор словами Тиндаля, сказанными им в Лондонском Королевском Обществе: «Строго говоря, без участия воображения все наши сведения о природе ограничились бы одной классификацией фактов, из которых можно было бы заключить только о совместности их существования и порядке следования друг за другом. Конечно, мы знали бы о смене дня ночью, одного времени года другим и т.п., но сила, эта душа вселенной, была бы изгнана из области наших представлений; отношения причин к их действиям рассыпались бы в прах, а вместе с этим рухнула бы и самая наука, главная цель которой состоит в установлении связей между различными частями природы и исследовании её, как одного организованного целого».

«Наконец, - говорит Броди, - физические исследования, кроме своих многочисленных преимуществ, показывают нам истинную цену и научную роль воображения, этой чудесной способности, которая, будучи предоставлена самой себе, без всякого постороннего контроля, уносит нас в непроходимые дебри ошибок и заблуждений, но, руководимая строгим опытом и трезвым размышлением, делается благороднейшим атрибутом человека, источником поэтического гения и могущественным орудием открытий, без помощи которого Ньютон никогда бы не изобрёл своих «флюксий» (дифференциального и интегрального исчисления), Дэви не разложил бы металлов, земель и щелочей, а Колумб не пустился бы в отдалённейшие поиски за „Новым Светом“».

Что можем мы добавить от себя в свою защиту? Мы скажем, что мы не стоим достаточно близко к науке, чтобы вмешаться в качестве компетентного эксперта в научный спор, в котором участвуют такие столбы знания. Поэтому мы и не будем касаться существа данного предмета.

Мы взглянем с другой, незаинтересованной в научном споре стороны, как посторонние свидетели, как должно было бы отнестись человечество, говоря вообще, к такому несогласию мнений у людей науки касательно своей науки.

Мы скажем, что, с одной стороны, полная понятность, неопровержимость и необыкновенная логичность, с другой - авторитет и большинство на стороне новых воззрений, а потому менее шансов впасть в ошибки, придерживаясь приведённой нами теории, чем следовать за положительными науками. Позитивизм уже доживает свой век, его придерживаются только по привычке так называемые люди старого закала.

Разве может наука иметь свои принципы и привычки? - Где принципы и привычки, там начинается царство рутины и умственного застоя, там прогресса, образования и умственного развития уже более быть не может, - нет этих главных атрибутов и двигателей науки. Научные воззрения, которые удовлетворяли в детском и первоначальном состоянии науки, не могут остаться неизменными и, по мере развития наук, по мере предъявления к её расследованию новых фактов и явлений, как взгляды, так и система доказательств должны быть изменены, придуманы и применены новые способы, новые приёмы для исследований, для доказательств и для контроля знания. Конечно, способы изучения предметов, принятые наукой не сотни, а, по Гумбольдту, уже тысячи лет тому назад, в настоящее время не могут удовлетворять нас; это ясно, ибо наука должна же идти вперёд.

Но, кроме того, обратимся к нашей собственной логике; мы имеем перед собой вполне здравые выводы, вполне научные доказательства и должны отказаться от них только потому, что, например, эфир ничего не весит на наших весах и не виден нашему глазу. Есть ли в этом малейший смысл? Разве мы видим когда-нибудь силу? Разве она тоже весит что-нибудь? А однако принимается положительными науками. Нам скажут, силу можно вычислить, мы видим её по проявлениям. А разве мы не вычисляем световую эфирную волну? Разве мы не видим её одинаково по проявлениям? Надо только удивляться подобного рода научным запрещениям, этому «не хочу» принципа ради.

Мы видим перед собой прекрасные научные положения, основанные всегда на фактических доказательствах, почерпнутых из прямого опыта. «Нет, - повторяют позитивисты за Огюстом Контом, - человек психически несостоятелен, положительные науки не идут так далеко».

Как это так? Здесь кончается всякая логика, здесь прямо подрывается весь авторитет человеческого разума и здравого смысла; как может наука отказаться от расследования какого-либо факта или явления? После этого солдат откажется идти в атаку, должник откажется платить по векселю.

Если мы принуждены в настоящее время принять за доказанное существование таких жидкостей, которые невесомы, невидимы и не занимают места в пашей грубой материи, то делается ясным, что все три непогрешимых контролёра положительных наук - мера, вес и глаз человека - должны получить отставку, или, по крайней мере, быть заменены в известных случаях чем-нибудь другим, более соответствующим природе того вещества, которое подлежит нашему анализу и изучению. Не можем же мы отказаться от изучения эфира единственно потому что положительные науки ещё не придумали непогрешимого способа контроля, тем более, что позитивизм и не выказывает к тому ни малейшей наклонности.

Для научных исследований нужно именно это научное благоразумие, - строгий опыт и трезвое размышление, которого требует Броди; без него наука не пойдёт вперёд, и никакие автоматические контролёры и вековые принципы не помогут делу.

Всё вышесказанное убеждает нас, что, хотя наука ещё далеко не выработала окончательного понятия о сущности материи, но, во всяком случае, приведённое здесь учение современной физики много ближе к истине, чем то, которого придерживаются положительные науки. На этом основании мы совершенно уверенно в дальнейших наших рассуждениях можем смело опираться на него, без боязни заслужить упрёк в недостаточной основательности приводимых нами доводов или отступлении от научных истин.

Органическая клеточка.

Установив наш взгляд на природу неорганического царства, перейдём к органическому и постараемся себе выяснить физическое сложение человека.

При изучении неорганической материи мы встретили двоякого рода затруднения: во-первых, со стороны трудности и сложности самого предмета изучения, требующего точных и разносторонних наблюдений и чрезвычайной осторожности выводов, вследствие сбивчивости и загадочности фактов, подлежащих нашему расследованию, а во-вторых - со стороны привычек и принципов учёных, которые, изучая неорганическую материю столько времени, ввиду даже самых очевидных фактов, не могли решиться высказаться за то, что материя в основе своей не имеет ничего весомого и материального. Переходя затем к обзору органического мира, мы должны сознаться, что затруднения не только удесятеряются, но положительно делаются непреодолимы. Трудность изучения самого предмета возрастает неимоверно, сложность самих материальных частичек увеличивается, условия образования их усложняются, жизненные условия требуют для своих объяснений введения жизненной силы, которая почти совсем не расследована наукой. Условия поддержания и возобновления органических частичек положительно ускользают от самых точных наблюдателей, а вместе с тем принципы и привычки учёных и обычаи разных школ положительно вооружаются на смелых, которые могли бы хотя попробовать начать исследования этих трудных и вполне загадочных для нас явлений. Казалось бы, совершенно логичным, что если мы, при изучении даже неорганической природы, приходим к отвлечённостям, как их называют в положительной науке, то при изучении сложной машины живых организмов мы должны ещё гораздо дальше проникать в область, положительными науками запрещённую. Как бы всё это ни было для нас ново и загадочно, и как бы это ни казалось нам отвлечённым и, пожалуй, духовным, - мы не имеем права отказываться от изучения его и считать его не подлежащим нашему расследованию, ибо всё это составляет проявления материи, это всё ещё тот путь, на который должна наука ступить. Однако, до сих пор ещё всякий, который искушался этим предметом, нападая на выводы, столь ненавистные положительным наукам, должен был или рисковать своей научной репутацией, или отступиться от изучения этих предметов; на этом основании нет до сих пор даже целой науки, где бы были сгруппированы все физические проявления органического царства; органическая физика сама напрашивается в число наук, но ничего ещё не сделано для неё, никаких усилий для точного изучения природы всех подобного рода явлений.

Правда, во всех параллельных науках, можно встретить самые разнообразные попытки к указанию на явления, сопровождающие органическое царство, но только в виде отдельных соображений и догадок; поэтому даже при усиленном желании людей, истинно преданных науке, перейти эту заветную черту отвлечённостей представляются непреодолимые трудности.

На это нам могут возразить, что физические явления обоих царств одинаковы, поэтому нет необходимости в какой-то органической физике. Ответим на это, что дело не в названиях, а в возможности выяснения себе известной группы фактов органического мира, которого нам физика не даёт; равно этого выяснения мы не находим ни у физиологов, ни у естественников. Мы видим, что по сложности этих явлений физика отказывается от них, и тем более понятию, что во всех этих явлениях проявляется совершенно новый для неё деятель, который положительно видоизменяет физические явления, - это жизненная сила. Физиология также не разбирает их, ибо считает, что они прямо касаются свойств материи, предмет изучения которых не входит в программу занятий физиологии. Естественные науки подавно не признают эти явления подлежащими их ведению и только указывают на них.