Игры современников - Кэндзабуро Оэ

В ходе работ по восстановлению деревни-государства-микрокосма формировалось, разумеется, и новое руководство, а предыдущие лидеры подвергались критике за перегибы и произвол, и их либо заключали в пещеру, как Узницу, либо ссылали в лес. На каждом этапе новых потрясений к руководству приходили все более консервативные люди, которые исправляли ошибки, допущенные в ходе предыдущих реформ, и созидательная работа возобновлялась. Отстраивались разрушенные индивидуальные дома, был огражден участок общественного пользования в наиболее удобном месте долины, где соорудили огромный амбар. Прошло немало времени, и в нем вновь поселился великан Разрушитель – только в этом огромном здании он и мог поместиться. И хотя его новому воцарению предшествовало долгое отсутствие, он, кажется, даже не вспоминал о том периоде, когда его не было в долине. А жители долины и горного поселка о том, что было время, когда Разрушитель отсутствовал, тоже помнили лишь по мифам и преданиям, слышанным от отцов и дедов.

11

После того как отец-настоятель выгнал жену из деревни, в нашем доме, стоявшем в самой низкой части долины, так что во время наводнений река мутным бурлящим потоком подступала прямо к крыше, остались без присмотра пятеро детей: два старших брата, мы с тобой, близнецы, и младший брат. А отец-настоятель уединился в храме Мисима-дзиндзя, возвышавшемся над долиной, и там, завалив себя материалами и документами о мифах и преданиях нашего края, занимался исследованиями, доверенными ему, чужаку, нашими стариками. Мне он определил роль летописца, человека, который должен описать изученные им мифы и предания, а тебя решил сделать жрицей Разрушителя.

Среди материалов, собранных отцом-настоятелем, в детстве у меня наибольший интерес вызывали свитки – повествования в картинках, и он, зная об этом, каждый раз, призвав меня к себе для очередной порции нравоучений, заодно подсовывал эти повествования.

Иногда необходимость, продиктованная исследованиями, заставляла его перерисовывать картинки из плохо сохранившихся свитков. Среди многого, что я у него видел тогда, была копия одного такого свитка. В то время он, используя разведенную черную тушь и немного красной, перерисовывал на длинную полосу рисовой бумаги картинки, рассказывающие о жизни Разрушителя. До сих пор я считал, что он их перерисовывал, но я не помню, были ли у него оригиналы, и не исключено, что свиток представлял собой творение самого отца-настоятеля, который, питая страсть к рисованию, случалось, даже сам раскрашивал в праздники ритуальные стяги. Но с другой стороны, он испытывал такое благоговение перед мифами и преданиями деревни-государства-микрокосма, что, мне кажется, не смог бы изображать сюжет, хоть сколько-нибудь не соответствующий легенде. И если он создал свиток сам, то лишь побуждаемый стремлением, опираясь на результаты своих многолетних исследований, запечатлеть жизнь и деяния Разрушителя. В начале свитка изображались огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли – первое, что увидели поднявшиеся вверх по реке Разрушитель и созидатели. Внизу горошинками были рассыпаны люди, и, в точном соответствии с легендой, там же стояли волокуши с тяжелой поклажей, сделанные из досок того корабля, на котором они отправились в путь.

На свитке, открывающемся этой сценой, были запечатлены различные эпизоды из жизни Разрушителя. В них – будь то бег по горам вокруг долины, физические упражнения, когда он, ухватившись за ветвь тополя, перелетал через дерево, или рыбалка у запруды – Разрушитель представал то великаном, то обычным человеком, но так или иначе весь свиток был посвящен его деяниям. Однако во второй части свитка возникают загадочные превращения. Разрушитель, изображенный в первой части глубоким стариком – там ему можно дать несколько сот лет, – постепенно молодеет и становится цветущим юношей. А в конце повествования он изображен уже младенцем в бамбуковой люльке...

Думая о спящем в пещере Разрушителе, которого ты теперь вырастила до размеров собаки, я представляю, как он – на свитке младенец в бамбуковой люльке, – не прекращая развития вспять, в конце концов превращается в семя. Место вокруг пещеры, где он пребывал в спячке, густо заросло папоротником – мы, дети, рвали его для новогоднего праздника. Может быть, семя, в которое превратился Разрушитель, в густых зарослях сохранилось для будущей жизни, как семена самого папоротника? И, возможно, то, что выглядело сморщенным грибом, представляло собой лишь оболочку для сохранения спящего семени? Потом прошло много времени, семя попало в твои «ножны», где и произошло возрождение Разрушителя.

Теперь, сестренка, благодаря тебе он возродился, он вырос до размеров собаки, и его стремительный рост уже никому не удастся остановить. И если это первый симптом возрождения нашего края, пришедшего в крайний упадок, я тем более готов целиком отдаться описанию мифов и преданий деревни-государства-микрокосма, чтобы ты стала еще более безупречной жрицей Разрушителя.

Письмо третье

Бык-дьявол и Дух тьмы

1

В этом письме, сестренка, я хочу рассказать о себе, о своих связях с людьми, называющими себя театральными деятелями, о физической тренировке, которой я занимался. Разумеется, поскольку это письмо обращено к тебе, оно будет касаться мифов и преданий нашего края. Совершенно случайно меня познакомили с юношей, уроженцем наших мест, и он мне кое-что сообщил о тебе: будто бы ты теперь живешь вместе с Разрушителем, которого возродила и вырастила до размеров собаки. О себе он рассказал, что руководит небольшой театральной группой и хочет поставить спектакль, основанный на мифах и преданиях деревни-государства-микрокосма. В детстве он слышал обо мне как о человеке, который хотя и не выполнил еще возложенную на него миссию, но должен когда-нибудь заняться описанием мифов и преданий нашего края, и поэтому решил просить моей помощи. Тут он сунул мне под нос в качестве приманки отпечатанный ксилографическим способом фолиант, содержание которого имело отношение к истории деревни-государства-микрокосма. Это была, сестренка, хроника восстания, вспыхнувшего в нашем крае, – такую книгу, помнится, я собственными глазами видел в кабинете отца-настоятеля. Довольно старая, но не представляющая особой ценности книга под названием «Повествование о борцах за народное дело в Авадзи». Сначала, как бы поддразнивая юношу, я заявил:

– Вы, наверное, взяли ее из дома или у соседей – во всяком случае, у кого-то, принадлежащего к древнему роду. А вам не говорили, что ее написал не участник восстания, а человек из призамкового города, посланный на его подавление? Что это, по-видимому, какой-нибудь самурай низкого звания?

– Нет, ничего об этом не слышал, – ответил юноша. – Как-то мы обсуждали в долине проблемы театра, и одна девушка принесла эту книгу. Она сказала, что нашла ее среди вещей, оставшихся от деда. Ее дом смотрит прямо на мост через реку – он находится как раз над дамбой, укрепляющей берег...

– Это еще ни о чем не говорит, ведь до того, как соорудили дамбу, не было, естественно, никакого моста, – сказал я и подумал, сестренка, что мы с ним действительно люди разных поколений.

– А если «Повествование о борцах за народное дело в Авадзи» написал посторонний человек, выходит, оно не имеет никакой ценности для понимания истории нашего края?

– Во всяком случае, Мэйскэ Камэи, который в самом деле примкнул к восстанию в Авадзи и был, возможно, даже одним из его главарей, решительно настаивал, что написанное в книге – сплошной вымысел. Ему нужно было оправдать себя, вот он и принялся «разоблачать», оспаривать достоверность «Повествования о борцах за народное дело в Авадзи».

– Но ведь у Мэйскэ Камэи репутация человека самого ненадежного, самого подозрительного за все время существования нашего края. Так стоит ли придавать его разоблачениям большее значение, чем «Повествованию о борцах за народное дело в Авадзи»? К тому же Мэйскэ Камэи изображен в нем скорее как герой.

– В том-то и проблема. Его считали самым легковесным человеком со времени основания нашего края, но исходили-то при этом вовсе не из его действий в период подготовки и во время самого восстания. После разгрома восстания власти княжества преследовали Мэйскэ как зачинщика и главаря. Ему пришлось бежать сначала в Киото, потом в Осаку. Сам побег еще не вызвал осуждения. Скорее всего, к так называемым «подозрительным» действиям Мэйскэ вынудило то, что только его одного власти продолжали упорно преследовать. Именно это преследование и легло в сюжет «Повествования о борцах за народное дело в Авадзи». Сочинение распространялось в столице княжества в период пребывания Мэйскэ Камэи в Киото, причем в нем он представал в качестве единственного главаря и зачинщика. Из чего следовало, что власти княжества просто не могли не преследовать его. Одновременно с выходом книги стали распространяться слухи о том, что Мэйскэ ведет разгульную жизнь в Киото, транжиря деньги, собранные на восстание. Скорее всего, власти княжества распространяли их намеренно. Чтобы опровергнуть слухи, Мэйскэ, захватив свои записки, то есть те самые разоблачения, возвратился в княжество. Причем не тайно, а открыто, вызывающе. И тут возник вопрос – не стояли ли за ним силы значительно более могущественные, чем власти княжества?