Memento - Радек Йон

У Михала подкосились ноги.

Очередной вопрошающий взгляд Гонзы.

Сейчас ты кое-что увидишь, мысленно сказал ему Михал. Он схватился за молнию и трясущимися руками стал открывать сумку.

Таможенник ловко ворошил вещи. На самом дне заблестела металлическая коробочка.

Паскудство, мысленно выругался Михал. Он оглянулся, словно ища, куда бы податься.

Шоссе запружено машинами, кругом одни таможенники. Влево и вправо скошенный луг без единого кустика. До самого горизонта ровная зеленая площадка. Так куда же бежать?

Таможенник вытащил хромированную коробочку. Солнечный зайчик заиграл на лицах девиц в машине.

Гонза вдруг замер, будто в следующую секунду изготовился броситься на Михала.

Да скажу я, скажу, что вы ничего не знали, думает Михал, заранее представляя их злобные физиономии. Оставьте меня в покое! И вдруг понимает, что ругать надо самого себя, а не их.

— Откройте вот это. — Таможенник подает Михалу коробочку.

Шприц, иглы, ампулы с морфием.

— Я диабетик, — пробует Михал. И сует прямо в лицо таможеннику надпись на крышке: «Просим выдать подателю сего инсулин и шприц». То же самое на пяти самых распространенных языках.

— И вы, значит? — тает таможенник. — Такой молодой, и уже диабет? Это ужасно. Вот и моя жена тоже мучается.

Стебелек надежды. Но таможенник вдруг берет одну из ампул.

— Дружище, что это за инсулин? Чье производство? Таких ампул я еще не видел!

— Экспериментальная партия… брат работает в лаборатории, — блеет Михал.

Слава богу, что вчера вечером я на всякий пожарный налепил на ампулы морфия этикетки от инсулина!

— А не могли бы вы одну оставить? Если б жене помогло, я попросил бы достать.

Михал чувствует на спине липкий пот. Оставить ампулу, чтобы этот папашка вколол на пробу жене? Для человека, который к морфию не привык, доза почти смертельная. Как же теперь вывернуться… Ни один кретин не откажется от столь мелкой услуги всемогущему таможеннику! Надо что-то придумать!

— Простите, но тут доза точно на дорогу. Мне нельзя рисковать, вдруг не хватит. Да вы и сами знаете, — промямлил он. — Но если что-то останется, я вам отдам на обратном пути…

Вернуться через другой пограничный пункт!

— Или лучше знаете как, я пришлю одну упаковку на ваш адрес. Вы мне скажите фамилию…

— Йозеф Яндера, Садовая, три, — усердно диктовал таможенник.

Михал записывает адрес на каком-то клочке бумаги, который подсунул Гонза.

— Спасибо.

Еще и поблагодарил, идиот!

Михал запрятал бумагу и ручку в карман.

— Ручка моя, — напомнил таможенник.

— Ради бога, извините.

— Ничего. Счастливого пути!

— До свидания.

— Садись, — пихнул Михала Гонза. — Идиот, — процедил он, когда машина в конце концов выехала на шоссе между таможнями и Йозеф Яндера, махая рукой, остался далеко позади.

— А что я мог поделать? Не надо было меня брать! — огрызнулся Михал. И только от этого крика с него вдруг спало напряжение. Он вытер со лба пот, съехал на сиденье и закрыл глаза. Сучья жизнь!

— Очухайся. Слышишь? Еще немецкая таможня.

Судороги по всему телу. Я уже не могу. Если они снова откроют коробочку, я расколюсь. Пропади она пропадом, такая жизнь!

Первая экспериментальная варка. Хорошо еще, мать Гонзы верит, что ее примерный сынок, которого вечно совращают приятели, забросил это свинство. А посему неотрывная слежка отменена и ему верят на слово.

Утро. Я выхожу на работу. В сумке завтрак, все как обычно.

Гонза ждет за углом.

Он даже припас табличку «Я в отпуске», чтобы никто нас не беспокоил.

Отпуск? Я уже и слово такое забыл.

Гонза прикрепляет табличку к дверям квартиры. Она досталась в наследство от деда. Теперь заткнуть одеялом дверные щели, чтобы вонь не шла на лестницу, и с богом. Нужно только соблюдать условия реакции и температуру на всех этапах. Главное — внимание! Отпарить, расслоить, отделить, осадить, разбавить, взболтать, слить, ошпарить, добавить, что надо, медленно нагреть, а потом очень быстро охладить, взболтать, расслоить, отделить, осадить, отпарить, выкристаллизовать, высушить. Вот они, белые кристаллики «болтушки»!

Получилось!

Первый пробный улёт. Минут двадцать лежим просто так и кайфуем от предвкушения. И вдруг этот мир как будто отходит на второй план. Мы шатаемся по комнате, чумные от счастья, и мелем какую-то белиберду. Знатоки по части болтушки называют это «приход». Хлопаем друг друга по плечу, точно сами открыли новый препарат. Даже обнимаемся.

Такого кайфа у меня давно уже не было.

Для поднятия тонуса колемся раз в два-три дня. Что еще может порадовать в этом мире? Опять химичим. Надо состряпать передачку для Евы. Достать бы денег на исходное сырье. Это уж забота Гонзы. У нас кто дает бабки — берет половину товара. Постепенно все возвращается на круги своя. На третий день без дозы руки и ноги как свинцовые. Непреодолимая усталость. Мама тщетно будит меня на работу. Дайте поспать! Не могу я так. Оставьте меня. Что же я опять натворил… Плюнь на меня, мам… Ну, прошу тебя. Не могу я.

— Что с тобой, Михал? — В голосе легкое подозрение.

— Не знаю. Наверное, грипп. Все тело ломит, — выкручивается Михал. Вроде успешно.

— Позвоню к тебе на работу, предупрежу. Надо вызвать врача…

— Ну, пожалуйста, не надо. — Из последних сил Михал хватает мать за руку.

— Не дури. Заболеть может каждый. Что, тебе голову оторвут?

Михал чувствует, как мама ласково поглаживает его. Словно пять, десять, пятнадцать, двадцать лет назад. Наконец идет к телефону.

Найти бы силы встать и помешать этой ее бессмысленной затее.

На работе наверняка протреплются о прогулах. Их ведь не меньше пяти. Скандала не миновать. А я не могу даже отключить телефон. Да ладно, плевать. На все плевать. Глаза машинально блуждают по комнате. И вдруг все становится серым — мебель, стены и свет за окном. Все серым-серо без дозы. Как страшно. Все против меня. Даже мама. Конец семейной идиллии. А когда она вызовет врача и тот все поймет? Допустим, о болтушке они еще не знают. А если станет искать свежие следы уколов под языком? Бред. С меня хватит скандала и на работе.

Мама опять входит в комнату. Слава богу, пока еще улыбается.

— Позвонила? — не стерпел Михал.

— Конечно, не волнуйся.

Она что, думает — у меня приступ производственной активности?

— И что?

— Заведующий в отгуле. Они все передадут.

Значит, скандал откладывается? Небось подошел к телефону кто-то, кому я до фонаря. Несколько часов отсрочки? Встать бы и раздобыть чем вмазаться. Сразу оживешь. Надо всегда держать дома заначку. До такого нельзя доводить.

Надеялся протянуть недельку-другую, а все решилось через пару дней. Врач, правда, не понял. Но с работы все равно выперли. На больничный даже и не взглянули.

Хотя бы до пятницы изображать, что снова хожу на работу. Последние дни покоя.

А когда все всплывет?

— Можешь жить тут, — великодушно предлагает Гонза. — Будешь отдавать половину доли с каждой варки.

Пошел он в задницу со своим великодушием! Только мне ничего другого не светит.

Кроме ломок.

А что с Евой? Скроить бы для нее приличную дозу. Нельзя же не помочь подружке. Но если по-честному, то это не ради Евы, а лишь бы самому не завязывать.

В последний раз воспользоваться удобством нашей лоджии. Исчезнуть до того, как все раскроется. Взять только пару своих шмоток.

«Мама, прости меня». И подпись.

Уйти, пока все спят.

Знакомый тюремный дух. Только на этот раз все наоборот. Теперь там Ева.

— Они меня преследуют, Михал. Преследуют! — едва усевшись на стул, истерически шепчет Ева.

А ведь надзиратель был прав, в растерянности осознает Михал.

— Кто же тебя преследует, ну скажи, кто? — спрашивает он.

Ева кивает головой в сторону надзирателя, прохаживающегося от окна к дверям.

— Да ерунда все это, — успокаивает Михал.

Ева качает головой, пытаясь улыбаться. Выжидает, когда надзиратель отходит в самый дальний угол.

— Прикидываюсь, будто ничего не знаю, а то они придумают, как меня по-другому ухлопать. Тогда и вовсе не догадаешься, не то что про эти таблетки.

Михал пораженно глазеет на надзирателя, который вышагивает от двери к зарешеченному окошку. Тот только ухмыляется. А на запястьях Евы свежие шрамы вдоль вен.

— Какие таблетки? — наконец спрашивает он.

— Яд. Я их выплевываю. Но они догадались. Пытаются всучить мне порошки.

Ева ждет, пока надзиратель перейдет в другой конец комнаты, и понижает голос до шепота.

— Я тут меняюсь едой с одной девчонкой из камеры. Случись чего, ей наверняка дадут противоядие. Но все равно они меня достанут…

Длинная пауза. Надзиратель снова прохаживается по комнате.