Собрание сочинений - Иосиф Бродский

Рождество 1963

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.Звезда светила ярко с небосвода.Холодный ветер снег в сугроб сгребал.Шуршал песок. Костер трещал у входа.Дым шел свечой. Огонь вился крючком.И тени становились то короче,то вдруг длинней. Никто не знал кругом,что жизни счет начнется с этой ночи.Волхвы пришли. Младенец крепко спал.Крутые своды ясли окружали.Кружился снег. Клубился белый пар.Лежал младенец, и дары лежали.

январь 1964

Письма к стене

Сохрани мою тень. Не могу объяснить. Извини.Это нужно теперь. Сохрани мою тень, сохрани.За твоею спиной умолкает в кустах беготня.Мне пора уходить. Ты останешься после меня.До свиданья, стена. Я пошел. Пусть приснятся кусты.Вдоль уснувших больниц. Освещенный луной. Как и ты.Постараюсь навек сохранить этот вечер в груди.Не сердись на меня. Нужно что-то иметь позади.

Сохрани мою тень. Эту надпись не нужно стирать.Все равно я сюда никогда не приду умирать,Все равно ты меня никогда не попросишь: вернись.Если кто-то прижмется к тебе, дорогая стена, улыбнись.Человек – это шар, а душа – это нить, говоришь.В самом деле глядит на тебя неизвестный малыш.Отпустить – говоришь – вознестись над зеленой листвой.Ты глядишь на меня, как я падаю вниз головой.

Разнобой и тоска, темнота и слеза на глазах,изобилье минут вдалеке на больничных часах.Проплывает буксир. Пустота у него за кормой.Золотая луна высоко над кирпичной тюрьмой.Посвящаю свободе одиночество возле стены.Завещаю стене стук шагов посреди тишины.Обращаюсь к стене, в темноте напряженно дыша:завещаю тебе навсегда обуздать малыша.

Не хочу умирать. Мне не выдержать смерти уму.Не пугай малыша. Я боюсь погружаться во тьму.Не хочу уходить, не хочу умирать, я дурак,не хочу, не хочу погружаться в сознаньи во мрак.Только жить, только жить, подпирая твой холод плечом.Ни себе, ни другим, ни любви, никому, ни при чем.Только жить, только жить и на все наплевать, забывать.Не хочу умирать. Не могу я себя убивать.

Так окрикни меня. Мастерица кричать и ругать.Так окрикни меня. Так легко малыша напугать.Так окрикни меня. Не то сам я сейчас закричу:Эй, малыш! – и тотчас по пространствам пустым полечу.Ты права: нужно что-то иметь за спиной.Хорошо, что теперь остаются во мраке за мнойне безгласный агент с голубиным плащом на плече,не душа и не плоть – только тень на твоем кирпиче.

Изолятор тоски – или просто движенье вперед.Надзиратель любви – или просто мой русский народ.Хорошо, что нашлась та, что может и вас породнить.Хорошо, что всегда все равно вам, кого вам казнить.За тобою тюрьма. А за мною – лишь тень на тебе.Хорошо, что ползет ярко-желтый рассвет по трубе.Хорошо, что кончается ночь. Приближается день.Сохрани мою тень.

январь – февраль 1964

Камерная музыка

(цикл из 5 стихов) [30]

1

Инструкция заключенному

В одиночке при ходьбе плечоследует менять при повороте,чтоб не зарябило и ещечтобы свет от лампочки в пролетепадал переменно на виски,чтоб зрачок не чувствовал суженья.Это не избавит от тоски,но спасет от головокруженья.

14 февраля 1964, тюрьма

2

<А. А. А.> [31]

В феврале далеко до весны,ибо там, у него на пределе,бродит поле такой белизны,что темнеет в глазах у метели.И дрожат от ударов дома,и трепещут, как роща нагая,над которой бушует зима, [32]белизной седину настигая.

 15 февраля 1964

3

В одиночке желание спатьисступленье смиряет кругами,потому что нельзя исчерпатьдаже это пространство шагами.

Заключенный, приникший к окну,отражение сам и приметаплоти той, что уходит ко дну,поднимая волну Архимеда.

Тюрьмы строят на месте пустом. [33]Но отборные свойства натурывытесняются телом с трудомлишь в объем гробовой кубатуры.

16 февраля 1964

4

Перед прогулкой по камере

Сквозь намордник пройдя, как игла,и по нарам разлившись, как яд,холод вытеснит ночь из угла,чтобы мог соскочить я в квадрат.

Но до этого мысленный взорсонмы линий и ромбов гурьбузаселяет в цементный простортак, что пот выступает на лбу.

Как повсюду на свете – и туткаждый ломтик пространства велитстоль же тщательно выбрать маршрут,как тропинку в саду Гесперид.

17 февраля 1964

* * *

Нет, Филомела, прости:я не успел навестисправки в кассах аллей -в лучшей части полейпеснь твоя не слышна.Шепчет ветру копна,что Филомела за входв рощу много берет.

февраль 1964, Таруса

* * *

Сжимающий пайку изгнаньяв обнимку с гремучим замком,прибыв на места умиранья,опять шевелю языком.Сияние русского ямбаупорней – и жарче огня,как самая лучшая лампа,в ночи освещает меня.Перо поднимаю насилу,и сердце пугливо стучит.Но тень за спиной на Россию,как птица на рощу, кричит,да гордое эхо рассеянзасело по грудь в белизну.Лишь ненависть с Юга на Северспешит, обгоняя весну.Сжигаемый кашлем надсадным,все ниже склоняясь в ночи,почти обжигаюсь. Тем самымот смерти подобье свечисобой закрываю упрямо,как самой последней стеной.И это великое пламяколеблется вместе со мной.

25 марта 1964, Архангельская пересыльная тюрьма

Иллюстрация

(Л. Кранах «Венера с яблоками»)

В накидке лисьей – самахитрей, чем лиса с холмалесного, что вдалекесклон полощет в реке,

сбежав из рощи, где богохотясь вонзает в боквепрю жало стрелы,где бушуют стволы,

покинув знакомый мыс,пришла под яблоню изпятнадцати яблок – к нимс мальчуганом своим.

Головку набок склоня,как бы мимо меня,ребенок, сжимая плод,тоже смотрит вперед.

апрель – май 1964

Развивая Крылова

М. Б.

Одна ворона (их была гурьба,но вечер их в ольшанник перепрятал)облюбовала маковку столба,другая – белоснежный изолятор.Друг другу, так сказать, насупротив(как требуют инструкций незабудки),контроль над телеграфом учредивв глуши, не помышляющей о бунте,они расположились над крыльцом,возвысясь над околицей белесой,над сосланным в изгнание певцом,над спутницей его длинноволосой.

А те, в обнимку, думая свое,прижавшись, чтобы каждый обогрелся,стоят внизу. Она – на острие,а он – на изолятор загляделся.Одно обоим чудится во мгле,хоть (позабыв про сажу и про копоть)она – все об уколе, об игле...А он – об «изоляции», должно быть.(Какой-то непонятный перебор,какое-то подобие аврала:ведь если изолирует фарфор,зачем его ворона оседлала?)

И все, что будет, зная назубок(прослывший знатоком былого тонким),он высвободил локоть, и хлопокударил по вороньим перепонкам.Та, первая, замешкавшись, глазазажмурила и крылья распростерла.Вторая же – взвилась под небесаи каркнула во все воронье горло,приказывая издали и впредьфарфоровому шарику (над нами)помалкивать и взапуски белетьс забредшими в болото валунами.

17 мая 1964

Малиновка

М. Б.

Ты выпорхнешь, малиновка, из трехмалинников, припомнивши в неволе,как в сумерках вторгается в горохворсистое люпиновое поле.Сквозь сомкнутые вербные усытуда! – где, замирая на мгновенье,бесчисленные капельки росысбегают по стручкам от столкновенья.

Малинник встрепенется, но в залогоставлена догадка, что, возможно,охотник, расставляющий силок,валежником хрустит неосторожно.На деле же – лишь ленточка тропыво мраке извивается, белея.Не слышно ни журчанья, ни стрельбы,не видно ни Стрельца, ни Водолея.

Лишь ночь под перевернутым крыломбежит по опрокинувшимся кущам,настойчива, как память о былом -безмолвном, но по-прежнему живущем.

24 мая 1964

Для школьного возраста

М. Б.

Ты знаешь, с наступленьем темнотыпытаюсь я прикидывать на глаз,отсчитывая горе от версты,пространство, разделяющее нас.

И цифры как-то сходятся в слова,откуда приближаются к тебесмятенье, исходящее от А,надежда, исходящая от Б.

Два путника, зажав по фонарю,одновременно движутся во тьме,разлуку умножая на зарю,хотя бы и не встретившись в уме.

31 мая 1964

* * *