Важнейшие принципы войны - Карл фон Клаузевиц

Фридрих Великий, заключалась в том, что одна из его двух армий могла быть разбита превосходящими силами. Раз австрийцы этого не поняли, они могли принять сражение только в центре или же подвергались опасности быть совершенно отброшенными в ту или другую сторону от своего пути отступления и претерпеть катастрофу; это и был тот чрезвычайный успех, который сулило королю это концентрическое наступление. Австрийцы предпочли принять сражение в центре, но Прага, у которой они построились, все еще была расположена в сфере охватывающего наступления, и последнее вследствие полной пассивности австрийцев достигло своей предельной действенности. Следствием этого после проигрыша австрийцами сражения явилась катастрофа, ибо нельзя не назвать катастрофой, если две трети армии вместе с главнокомандующим позволили запереть себя в Праге. Этот блестящий успех в начале кампании был достигнут отважным концентрическим наступлением. Кто мог порицать Фридриха за то, что он считал достаточной гарантией успеха точность своих движений, энергию своих генералов, моральное превосходство своих войск и неповоротливость австрийцев? Эти моральные величины не должны выпадать из расчета; нельзя приписывать успех только геометрической форме наступления. Вспомним хотя бы о не менее блестящей кампании Бонапарта в 1796 г., когда австрийцы были так жестоко наказаны за концентрическое вторжение в Италию. Средства, находившиеся в распоряжении французского генерала, имелись бы в наличии (за исключением моральных) и у австрийского полководца в 1757 г., и даже в большей мере, так как он не был, подобно Бонапарту, слабее своего противника. Таким образом, когда следует опасаться, что раздельное концентрическое продвижение даст противнику возможность посредством действий по внутренним линиям парализовать неравенство сил, такое движение рекомендовать нельзя, а если группировка войск заставит прибегнуть к нему, то на него следует смотреть как на неизбежное зло.

Если мы с этой точки зрения взглянем на план, составленный для вторжения во Францию в 1814 г., то он не заслужит нашего одобрения. Русская, австрийская и прусская армии находились вместе в районе Франкфурта-на-Майне, на самом естественном и прямом направлении к центру тяжести французской монархии[67]. Их разделили и направили одну армию во Францию через Майнц, а другую – через Швейцарию. Так как у неприятеля было так мало сил, что ему нечего было и думать об обороне границ, то вся выгода, какую можно было бы ожидать от такого концентрического продвижения, если бы оно удалось, сводилась лишь к тому, что в то время, как одной армией завоевывали Лотарингию и Эльзас, другая занимала Франш-Контэ. Стоила ли эта маленькая выгода того, чтобы проделывать проход через Швейцарию? Мы знаем, впрочем, что решающее значение для выбора этого плана имели и другие столь же недостаточные основания, но здесь мы остановились лишь на тех элементах, о которых идет речь сейчас.

С другой стороны, Бонапарт был как раз человеком, превосходно умевшим обороняться против концентрического наступления, доказательством чему является его мастерская кампания 1796 г., и если союзники значительно превосходили его в количестве войск, то при всяком удобном случае проявлялось превосходство его как полководца. Он слишком поздно прибыл к своей армии в район Шалона, вообще слишком пренебрежительно смотрел на своих противников и все же едва не разбил поодиночке обе армии. В каком виде застал он их под Бриенном? У Блюхера из его 65 000 человек было налицо всего только 27 000, а из 200 000 главной армии – только 100 000 человек. Невозможно было предоставить противнику больше шансов на успех. И конечно, с того момента, как начались действия, важнейшая потребность союзников заключалась в том, чтобы вновь соединиться.

По всем этим соображениям мы полагаем, что если концентрическое наступление и представляет средство для достижения наибольшего успеха, то все же оно преимущественно должно вытекать из первоначального разделения сил; редко встречаются такие случаи, когда мы поступили бы правильно, отказываясь из-за него от кратчайшего и простейшего направления наших сил.

3. Расширение театра военных действий может служить основанием для продвижения раздельными группами.

Когда наступающая армия двинется из одного пункта и с успехом вторгнется вглубь неприятельской территории, то пространство, над которым она господствует, не будет точно ограничиваться теми путями, по которым она следует, а расширится несколько в стороны; однако размер этого расширения будет в значительной мере зависеть от плотности и сколоченности неприятельского государства. Если неприятельское государство слабо спаяно, а народ изнежен и отвык от войны, то без особых усилий с нашей стороны позади нашей победоносной армии откроется обширная полоса земли; но если мы имеем дело с мужественным и верным народом, то наше господство ограничится более или менее узким треугольником позади нашей армии.

Дабы предотвратить это зло, продвигающийся вперед должен вести свое наступление на достаточно широком фронте. Если неприятельские силы сосредоточены в одном пункте, то ширина фронта наступления может сохраняться лишь до установления контакта с противником и должна суживаться по мере приближения к его расположению; это понятно само собою.

Однако если неприятель сам принял достаточно широкую группировку, то распределение наших сил на таком же фронте само по себе не представляло бы ничего неблагоразумного. Мы здесь говорим об одном театре войны или о нескольких, но находящихся вблизи, по соседству. Таким образом, очевидно, что это будет случай, когда, по нашим взглядам, главная операция решит судьбу и второстепенных пунктов.

Но всегда ли следует ставить дело так и можно ли подвергаться опасности, возникающей из недостаточного воздействия важнейшего пункта на пункты второстепенные? Не заслуживает ли потребность в известной ширине театра войны особого внимания?

Здесь, как и повсюду, невозможно исчерпать число комбинаций, которые могут иметь место; но мы утверждаем, что за немногими исключениями решение, достигнутое на главном пункте, скажется и на второстепенных. Этим принципом должны руководиться действия во всех тех случаях, в которых противное не устанавливается с полной очевидностью.

Когда Бонапарт вторгся в Россию, он с полным правом мог рассчитывать на то, что ему удастся, одолев главные силы русских, тем самым смести и сопротивление войск, оставленных на верхнем течении Двины. Он вначале оставил против них лишь корпус Удино; однако Витгенштейн перешел в наступление, и Бонапарт оказался вынужденным послать туда еще шестой корпус.

Между тем против Багратиона он еще с самого начала кампании направил часть своих сил; но Багратион был увлечен общим уходом центра, и Бонапарт имел возможность снова присоединить к себе эти войска. Если бы Витгенштейну не приходилось прикрывать вторую столицу, то и он присоединился бы к отступательному движению главной армии под командой Барклая.

В 1805 и 1809 гг. победы Бонапарта под Ульмом и под Регенсбургом явились и решением судьбы Италии и Тироля, хотя первая представляла довольно удаленный и самостоятельный театр