Фанера над Парижем. Эпизоды - Александр Анненский

…Любвеобильным коммунист с «Горького» рассчитал все верно – видимо, был уже аналогичный опыт. Отмыться от обвинений в политической незрелости, подтвержденных сразу несколькими заявителями, даже мне с моей биографией оказалось совсем непросто. В ЧМП действовали свои порядки. И хотя, конечно, на закрытие визы материал явно не тянул, назначение на другое судно в течение нескольких месяцев получить я тоже не мог. Мой прежний покровитель, начальник управления кадров Лисюк, уже был переведен из пароходства и работал в Москве в Центральном Комитете КПСС, так что морочить ему голову было неудобно. Да, собственно, и сказать-то было бы нечего – никаких конкретных обвинений мне никто не предъявлял, в кадрах просто морочили голову, видимо, в тайной надежде, что я, непрофессиональный моряк, плюну на все это фигню и вернусь к себе в столицу. Но работа на море успела «лечь на сердце», стала для меня очень важной, да и уходить, не отмывшись, было тогда принципиально нельзя.

Неожиданно помог случай. Болтаясь между звонками и визитами в Одессу, я вернулся к своей профессии. Еще работая в АПН, я познакомился с известной семейной парой кинематографистов, двумя народными артистами Союза – актрисой Людмилой Ивановной Касаткиной и ее мужем, режиссером Сергеем Николаевичем Колосовым. Вместе с коллегами из Польши мы снимали для ТВ Польской Народной Республики большой документальный фильм по моему сценарию о советско-польском сотрудничестве, и значительной его частью стала история совместной работы кинематографистов двух стран. Автор популярного в то время сериала «Операция Трест» Колосов не так давно тогда закончил картину «Помни имя свое», естественно, с Людмилой Ивановной в главной роли, созданную в тесном взаимодействии с поляками. Гостеприимно угощая всех вкусным чаем в своей квартире в «доме-книжке» на Калининском проспекте, откуда открывался изумительный вид на столицу, Касаткина объяснялась в своей любви к полякам и польскому языку.

Хорошие отношения с этими людьми оставались у меня долгие годы, и я, нагруженный «морскими» впечатлениями, предложил Колосову сделать фильм о драматической и тогда еще почти никому не известной судьбе конвоя PQ-17 периода Второй мировой. Тема очень заинтересовала Колосова, и мы договорились вместе начать работу над литературным сценарием. Правда, как вскоре выяснилось, роль Сергея Николаевича как соавтора свелась к одобрительному выслушиванию написанного мною и поощрительному киванию головой.

– Хорошо… Работайте, Саша, работайте…

Вопрос об авторском договоре с «Мосфильмом» все время откладывался.

Как-то он заехал ко мне домой в квартиру на Ленинском проспекте. Вместе с легкой закуской я поставил на стол большую банку черной икры в стекле и – что было тогда круто – привезенные из рейса пару красных металлических банок с кока-колой. За разговором о сценарии все это осталось нетронутым. Уже собираясь, Колосов, как бы между прочим, потянулся за металлическими баночками с колой.

– Красота какая. у нас так еще не выпускают… я возьму с собой, да?

– Конечно, Сергей Николаевич… пожалуйста.

– Ну и это тогда… тоже, ладно? – Колосов уже укладывал в портфель неоткрытую тяжелую банку с икрой.

– А вы, Саша, работайте… работайте… Я думаю, у нас все должно получиться…

Время шло. Я названивал в ЧМП и торчал в Ленинке, пытаясь разобраться в разноязычных материалах о конвое. При очередной встрече я, рассказывая о сделанном, к слову, без всякой задней мысли, упомянул о том, что в Одессе вот уже несколько месяцев морочат голову с очередным рейсом, столь нужным мне для поддержания в сценарии «морского духа».

– А я ведь помню этого… Кашаева, – Колосов назвал фамилию начальника отдела кадров пассажирского флота ЧМП. – Мы с ним встречались там, на премьере. помнишь, Людмила?..

Я ухватился за эти слова.

– Правда… милый человек, да?.. Сергей Николаевич, а вы не могли бы черкнуть ему пару строк. насчет наших совместных планов?..

Через неделю я в очередной раз предстал перед гнусноватым кадровиком с бутылкой французского коньяка и письмом в конверте.

– Меня просили вам передать.

Еще через сутки я получил приглашение в кадры к инспектору за направлением на очередное судно.

… В тот год Советский Союз замутил очередное международное действо для популяризации дружбы между левой молодежью мира и для демонстрации успехов строительства социализма. Впервые его решили провести на американском континенте, другими словами – на Кубе. Разумеется, возможности этой маленькой нищей страны были очень невелики и сводились главным образом к предоставлению своей территории. Поэтому мы, в частности, взялись довести сюда большую часть делегатов и потом развести их по домам.

Дизель-электроход «Россия» был построен аж в 1938 году на той же судоверфи, что и «Горький», в Гамбурге, и имел первоначальное наименование «Патрия». В войну немцы использовали его для отдыха как плавбазу ВМФ. В Союз он попал в счет репараций уже под именем «Россия», позднее его переоборудовали, стараясь сделать весьма комфортабельный пассажирский лайнер, отличающийся изысканно по тем временам оборудованными каютами и красивым оформлением интерьеров. Стоял он на Крымско-Кавказской линии, и считалось большим везением советским трудящимся попасть на нем в круиз по Черному морю из Одессы в Батуми и обратно.

Экипаж работал на пароходе в основном не визированный и, когда изредка возникала потребность в каком-нибудь спецрейсе за границу, приходилось обновлять почти весь его состав.

Белый утюгообразный корпус парохода казался особенно прочным за счет опоясывающих выпуклостей по всему корпусу и создавал визуальное ощущение особой надежности, хотя на самом деле вся его начинка была здорово изношенной.

Меня назначили переводчиком в судовой госпиталь, и я очень быстро сдружился с врачами, все еще не могущими придти в себя от везения, вырвавшего их из кабинетов бассейновой поликлиники в фактически полуторамесячный отпуск на море, обещавший к тому же очень неплохой приработок к небольшой береговой зарплате.

Работа действительно оказалась непыльной – большинство пассажиров из десятка стран Азии и Африки были счастливы своей молодостью и выпавшим на их долю фантастическим путешествием через океан и госпиталь старались обходить стороной. Многие до конца, видимо, не верили, что белые люди станут их лечить совершенно бесплатно.

Таким образом, рабочий день, как правило, сводился к травле баек с дежурным сегодня врачом и обсуждением наилучших способов решения оставленных им дома семейных проблем. Совсем редко в дверь тихо стучалась очередная, до безумия стеснявшаяся африканочка, и я с удовольствием переводил нашей полной терапевтше ее скромную просьбу: «ай хэв а период… ай ниид э коттон» как «дайте ей ваты, пожалуйста…». Кроме разговорчивой врачихи в состав врачебной команды входил много плававший и потому сурово пьющий, но знающий свое дело хирург, дотошливый эпидемиолог – инфекционист и старший врач, большой любитель волейбола.