Литературная Газета 6302 ( № 47 2010) - Литературка Литературная Газета

Мария Медичи, вдова Генриха IV (который изменил гугенотам с католиками, оправдав себя летучей фразой «Париж стоит мессы» и пообещавший курицу в воскресном супе каждого крестьянина), после смерти мужа покинула Лувр и поселилась в Люксембургском дворце, построенном по мотивам palazzo Питти в родной Флоренции, поставившей французскому двору аж две королевы. Позже дворец приглянулся Сенату, где он и заседает, а о всемогущем семействе Медичи и его представительницах в Париже напоминает замечательный фонтан с золотыми рыбками, обсаженный деревьями, в тени которых так классно отдыхать в жаркий летний день.

Ранним утром сад лениво просыпался и прихорашивался, доверив уборку дорожек, аллей и газонов людям в спецодежде с мётлами и граблями. Мне не хватало времени пробежаться по дальним территориям, чтобы восхититься сотнями яблонь и груш, чьи плоды тщательно упаковываются в сеточки, дабы избежать повреждений и посягательств. Впрочем, их охраняют многочисленные скамейки и бюсты выдающихся парижан, поставленные на пожертвования частных лиц.

И вот наконец rue de Fleurs (улица Цветов) с маловыразительным зданием Общества распространения французского языка. Всегда чем-то недовольные, французы успели до нашего приезда расписать часть стен: «Брежнев вон из Франции». Мы были потрясены. У нас тогда всё больше на заборах писали – и совсем другое, более нейтральное, связанное с частями тела. Впрочем, с другими проявлениями недружелюбия и антисоветизма мы не сталкивались. Почти все из нас как-то могли объясниться по-французски, что умиляло местных жителей. Я пользовалась любой возможностью общения с носителями языка: в магазинах с продавцами и случайными посетителями, на улицах с прохожими и ажанами при выяснении, как пройти к нужному объекту. Один раз по программе пребывания нас распределили по домам, вернее, по квартирам членов Общества дружбы Франции–СССР, где поили чаем и развлекали разговорами. Милая пожилая семейная пара с гордостью нам поведала, что их крошечная (по-нашему двухкомнатная хрущёвская малометражка) квартирка – результат сбережений всей их жизни. Мы, конечно, вежливо восхитились, но тут же отметили превосходство социализма над капитализмом. У нас, мол, народ, а особенно рабочий класс, получает жилплощадь бесплатно, и квартплата – сущие копейки, и за медицину и образование мы тоже не платим. Хозяева приуныли и предложили пропустить стаканчик красненького. Мы пропустили и на прощание одарили их многочисленными матрёшками (не везти же их обратно) и ещё не съеденными шоколадками.

Но самым ценным источником общения и информации был наш лектор – молодой человек, окончивший факультет социологии в Сорбонне. Он-то и раскрыл мне тайну местопребывания «истинных» (как я их себе представляла) парижанок. Самые модные и красивые работают в офисах секретаршами или продавщицами в дорогих бутиках. Чтобы их увидеть, надо в конце рабочего дня постоять у входа в какое-нибудь министерство или зайти в магазин «Диор» или «Шанель», к примеру. Элегантные дамы среднего возраста и выше встречаются вечером в дорогих ресторанах и опере, а днём разъезжают в роскошных авто с персональными водителями. В общем, не удалось мне в тот первый визит лицезреть les femmes chics, на ресторан и оперу денег не имелось, в бутики было боязно даже заглядывать, а тратить время у офисов – глупо и жалко. Молодой социолог поведал также, что времена универсальной моды, когда все одевались примерно одинаково, канули в прошлое. Нынче главное – стиль, строгий, спортивный ли, романтически-рюшечный ли, но твой собственный, подчёркивающий твою individualite, так сказать. В поисках доступной нашему скромному кошельку индивидуальности мы, нарушив инструкции, отправились в Tati. От дешёвого изобилия разбегались глаза и мысли: кому и что купить, чтобы не было мучительно больно за бесцельно истраченные средства. И тут я с ужасом поняла, что не знаю и не умею правильно покупать вещи, мне лишь предстоит постигнуть науку шопинга. Отправляясь на вещевую охоту, надо точно знать, чего ты хочешь, и, стиснув зубы и кошелёк, искать, искать, пока не найдёшь. В общем, все мои небольшие франки ушли на petits cadeaux (подарочки). И это было правильно, потому что родственники и друзья высоко оценили моё к ним внимание. Себе я позволила три раза сходить в кино, съесть неведомый тогда советскому человеку нектарин и выпить с однополчанами чашку кофе на бульваре Сен-Мишель. Сидя в кафешке, мы предавались чисто парижскому занятию, то есть лениво разглядывали прохожих и перемывали им косточки.

Несмотря на ограниченные контакты с местным капиталистическим миром, мы всё же подверглись его тлетворному влиянию, в наших жестах и взглядах появилось нечто, liberte’ какая-то с примесью непринуждённости. Отзанимавшись на rue de Fleurs, мы часами бесцельно бродили по городу. На пешеходных переходах мы уже не пугались остановившихся машин и вежливых водителей, жестом приглашающих перейти на другую сторону улицы. Нам казалось, что машины просто столбенеют при виде наc, таких замечательных, открытых новому миру, симпатичных туристов с научным уклоном. Мы продолжали ходить боевым отделением, не потому, что так требовали инструкции, а потому, что нам было весело и хорошо вместе, а главное – мы были ещё так молоды, и нас обуревала жажда жизни. По вечерам, собравшись у кого-нибудь в номере, мы пили привезённую водку, закусывали привезённой чёрной икрой (через несколько лет водка, икра, фотоаппараты и бинокли станут отличным денежным подспорьем российским туристам) и говорили, говорили о смысле жизни до утра, не боясь разбудить уснувший за окном Париж. А он, как знаменитый Вальмонт – опытный, безжалостный и коварный волокита из «Опасных связей», хитроумно завлекал нас в свои сети, снисходительно ухмыляясь: «Я и не таких соблазнял, и не такие присягали мне на верность и любовь».

И вот постепенно, незаметно и вдруг серое шестиэтажное однообразие превратилось в элегантный городской ансамбль, одетый в серо-жемчужные цвета с драгоценными застёжками, пряжками чёрных узорчатых балконов. Сложное с первого взгляда метро оказалось самым удобным в мире. Парижская подземка позволяет в кратчайшие сроки пробраться в любую точку города. У парижан нет дорогущих станций-памятников, но они берегут металлические кружева нескольких входов в стиле art nouveau архитектора Гимара. Модерн удачно вписался в город барона Османа, украсив его Большим и Малым дворцами – павильонами, построенными к выставке 1900 года, вокзалом Орсэ, домом на авеню Рапп. Теперь солнце превращало мутную Сену в зеленовато-бронзовую водную артерию, по которой с видимым удовольствием ползали многочисленные мушки-кораблики (bateaux-mouches), переполненные туристами. Сухопутные гости столицы в это время неторопливо прогуливались по нешироким набережным, восхищаясь дворцами и частными особняками, застревая у лотков знаменитых букинистов (слово «букинист» произошло от французского «бук» – козёл, именно из кожи этого животного делали дешёвые книжные переплёты), разглядывали современную скульптуру Музея под открытым небом, целующиеся парочки на стрелке Вер-галан; случайно, не ведая, что творят, забредали на пляж поклонников однополой любви, швыряли монетки с самого старого парижского моста с названием Новый (le pont Noeuf), а стоя на мосту Александра III, оценивали свои силы: а не слабо как Джеймсу Бонду Рождера Мура спрыгнуть отсюда на проплывающий внизу кораблик?

В этом же фильме до эпизода с мостом ужин Бонда в ресторане на верхотуре Эйфелевой башни прерывается злодейским убийством французского агента, готового между двумя устрицами сообщить наиважнейшую информацию. Бравый 007 бросается в погоню за чернокожей убийцей по многочисленным конструкциям символа Парижа. Ему некогда было любоваться видом города с птичьего полёта, а мне и без преследования было страшно стоять на высоте почти трёхсот метров. Удовольствия никакого, ветер дует, народ толчётся, а внизу до самого горизонта расстилается мелкомасштабный макет Парижа с движущимися транспортными муравьями. Совсем другое дело – смотровая площадка у базилики Сакре-Кёр на Монмартре. Пробравшись сквозь нерастворяющуюся толпу уличных торговцев, местных бездельников, карманников и туристов, вы замираете у ограждения, оставшись один на один с городом-игрушкой. Протяни руку – и дотронешься до купола Инвалидов, а захочешь, можешь виртуальным ударом ноги снести уродливую башню на Монпарнасе. Какие забавные крыши с гроздьями замысловатых каминных труб, как симпатичны открытые террасы пентхаусов, шпили готических соборов и церквей. Оглянувшись назад, упираешься взглядом в громадину когда-то белоснежного храма a la byzantique. Многие французы начала ХХ века его невзлюбили, прозвали «взбитыми сливками» и ворчали: мол, на наши же деньги холм изуродовали. А мне он нравится, нарядный такой, видно отовсюду и издалека. Он первый приветствует тебя, когда подъезжаешь к Парижу с севера. Как и Эйфелева башня Sacre Cоeur – символ города. Магнитик или картинку с изображением храма можно купить тут же, не сходя с места, или чуть дальше в неисчислимых сувенирных магазинчиках на уличках, примыкающих к place Tertre, оккупированной сегодня бистро, ресторанами и ремесленными художниками, которые с разной степенью навязчивости предлагают сделать ваш карандашный портрет, вырезать из бумаги ваш профиль или купить картину маслом, акварель, эстамп.