Контракт с Господом - Хуан Гомес-Хурадо

- Вы что, хотите, чтобы мы вышагивали десять часов в день? Под палящим солнцем?

- Советую пить много воды. Как минимум по литру в час. При температуре в сорок четыре градуса тело быстро обезвоживается.

- А что если нам не хватит этих десяти часов в светлое время суток?

- Продолжите в темноте, мистер Хэнли.

- Да здравствует демократия, черт побери, - прошептала Андреа. Но, видимо, прошептала недостаточно тихо, потому что Форрестер ее услышал.

- Вам это кажется несправедливым, мисс Отеро? - вкрадчиво спросил археолог.

- Что ж, теперь, когда вы это сказали, пожалуй, да, - с вызовом ответила Андреа. Она снова почувствовала на спине тычок Фаулера, но тот не достиг своей цели.

- Правительство Иордании выдало нам фальшивую лицензию на разведку месторождения фосфатов сроком на месяц. Так вот, представьте себе, что мы будем работать в более щадящем темпе. Представьте, что такими темпами мы сможем закончить анализ данных самое раннее через три недели. Представьте, что тогда мы не успеем вовремя забрать Ковчег. По-вашему, это будет справедливо?

Андреа смущенно опустила глаза. О, как же она ненавидела этого человека!

- Кто-нибудь еще поддерживает профсоюз мисс Отеро? - поинтересовался Форрестер, изучая лица присутствующих. - Никто? Отлично. С этой минуты вы больше не врачи, не священники, не бурильщики и не повара. Вы вьючные мулы. Наслаждайтесь.

РАСКОПКИ. Четверг, 13 июля 2006 года. 12.27

Шаг, остановка, ожидание сигнала, снова шаг.

Андреа Отера никогда не составляла список из трех худших событий своей жизни. Во-первых, потому что она вообще терпеть не могла всякие списки и прочую бюрократию. Во-вторых, несмотря на свой незаурядный ум, она не имела ни малейшей склонности к самоанализу. И, наконец, в-третьих, когда она сталкивалась с проблемами лицом к лицу, оказывалось, что гораздо проще их сразу решать, нежели классифицировать.

Однако, если бы предыдущим вечером Андреа потратила пять минут на составление подобного списка, то первым номером в нем оказалась бы фасоль.

Это случилось в ее последний школьный день, когда она сделала решительный шаг из детства в переходный возраст. Она вернулась домой из школы, думая лишь о походе в новый городской бассейн. Она молниеносно проглотила обед и уже собиралась надеть купальник, желая успеть в бассейн раньше других. Она вскочила из-за стола, даже не прожевав последний кусок. И вот тут-то мать произнесла ту фразу, которая произвела эффект разорвавшейся бомбы.

- А кто будет мыть посуду?

Андреа даже ухом не повела, поскольку в этот день посуду должен был мыть ее старший брат Мигель-Анхель. Но остальные три брата тоже собирались в бассейн, а потому им вовсе не хотелось дожидаться, пока их лидер закончит возиться с посудой, и они в один голос закричали:

- Андреа!

- Фигушки! - ответила она. - Вы что, с ума посходили? Я мыла ее вчера.

- Дочка, ну пожалуйста, тебя же не заставляют мыть рот с мылом.

- Мама, заставь ее вымыть рот с мылом! - хором крикнули братья.

- Всё равно не буду мыть посуду! - заявила Андреа, топнув ногой.

- Ты должна это сделать, дочка, ты же не хочешь, чтобы Господь покарал тебя за грехи. У тебя сейчас самый опасный возраст, - сказала мать, а Мигель-Анхель, с трудом скрывая улыбку, торжествующе толкал братьев коленом под столом.

Андреа никогда не лезла за словом в карман и, будь у нее хоть немного времени, чтобы поразмыслить, она нашла бы хоть пять блестящих ответов на подобную несправедливость. Но в ту минуту она настолько растерялась, что смогла сказать лишь:

- Ну, мама-а-а!

- Ничего не мама. Так что давай, мой посуду, а братья пусть идут в бассейн, если им так хочется.

И в эту минуту Андреа всё поняла.

Поняла, что мать всё знает. Знает о том, что никак ее не касается.

Это весьма трудно понять человеку, которому не довелось родиться самым младшим из пяти детей в семье, к тому же единственной девочкой. Человеку, которому не довелось родиться в суровой католической семье, где любая, самая пустяковая провинность тут же раздувалась до уровня смертного греха. Человеку, которому не довелось родиться дочерью солдата суровой старой закалки. Человеку, который не знает, каково это - быть униженной и растоптанной только за то, что ты женщина. Она, конечно, повела себя как ребенок. Как глупый, эгоистичный, своевольный ребенок.

В этот день она решила, что с нее хватит.

Андреа вернулась к столу и схватила кастрюлю с печеной фасолью в томате, которая у них была на первое. Кастрюля была еще заполнена где-то наполовину. Недолго думая, девчонка надела ее на голову Мигелю-Анхелю наподобие шляпы.

- А теперь давай мой посуду, выродок, - заявила она.

Наказание оказалось намного хуже, чем она ожидала. Помимо мытья посуды, что само собой разумелось, отец подошел к проблеме ее наказания более творчески. Нет, ей не запретили ходить в бассейн в течение всего лета. Это было бы слишком гуманно. Ее просто усадили за разделочный стол на кухне, из окна которой открывался великолепный вид на злополучный бассейн, и высыпали на этот стол три килограмма фасоли.

- Пересчитай фасолины, - приказал отец. - Когда скажешь, сколько их здесь, можешь идти в бассейн.

Андреа рассыпала фасоль по столу и принялась ее пересчитывать, по одной бросая в кастрюлю. Когда она дошла до тысяча двести восемьдесят третьей, ей понадобилось встать, чтобы выйти в туалет.

Когда же она оттуда вернулась, то обнаружила, что кастрюля пуста. Кто-то высыпал из нее фасоль обратно в кучу.

Ну, папочка, если ты думаешь, что сможешь заставить меня плакать, ты ошибаешься, подумала она.

Конечно, в конце концов она все-таки заплакала. И плакала долгих пять дней, в течение которых ей приходилось сорок три раза заново начинать подсчет.

Прошлой ночью Андреа вспомнила это самое мерзкое событие своей жизни, превосходящее даже жестокое избиение в прошлом году в Риме. Вне всяких сомнений, в то утро возня с магнитометром заняла вторую строчку во главе списка.

День начался ровно в пять, на три четверти часа раньше восхода солнца, с раздраженного хора зевков. Андреа спала рядом с доктором Харель и археологом Кирой Ларсен в медблоке, из-за ханжеских воззрений профессора Форерстера - отдельно от мужчин. Взвод Деккера занимал одну палатку, обслуживающий персонал - другую, а пятеро помощников Форрестера и отец Фаулер - последнюю. Профессор предпочитал спать отдельно, в маленькой палатке на одного за восемьдесят долларов, которую он таскал с собой во все экспедиции. Видимо, спал он не слишком долго, потому что ровно в пять уже стоял в центре площадки перед палатками и гудел с помощью клаксона, работающего на сжатом воздухе, пока не получил несколько смертельных угроз, перебудив кучу людей.