В ходе ожесточенных боев - Олег Мазурин

«Нехорошо брать чужое. Грех это».

И бросил обрез с ножом на белый с красными каплями покров. А тут и милиция подоспела. Моисеев как родного Серого встретил, лично его принял.

Пакуев узнал Камыша. Как-никак бывший муж его сожительницы Нюрки. Камыш пару раз приходил к Нюре домой, повидаться со своим сыном. Один раз Северянин видел его на стрелке с покойным, «бригаденфюрером»  Кощеем. Память у Пакуева на лица отличная.

Никоновскому «бугру»  позарез нужен был боец Бормана.

Буквально накануне ареста Северянин поинтересовался у Нюры, что это за золотое колечко в комоде валяется. Анна махнула рукой: «а, подарок бывшего мужа». А так как была сильно пьяна, выложила все Пакуеву. И то, что Камыш снял его с одной наркоманки. И что убивали ее топором. И то, что на хате он был не один. Сопоставив факты и год преступления, Северянин понял, что вышел на убийц сестры Художника. Ведь он просил Юру пробить эту тему в преступной среде города. А тут такая удача! Сам Камыш пожаловал. Вот он, как непосредственный свидетель преступления, и расскажет, кто у него тогда в подельниках значился, и как это происходило.

Серый хрипло заговорил:

— Проходи, братишка. Как тебя кличут? И под кем ходишь?

— Камыш — мое погоняло. А хожу я под Борманом…

Вор кивнул, дескать, знаю.

— За что чалишься?

— Да на гоп-стопе с корешами облажался — взял все на себя.

Пакуев что-то шепнул на ухо Серому. Тот хищно осклабился, металлический блеск появился в его глазах.

— Это ты хорошо сделал, что кентов своих не сдал. Хороший ты парень, Камыш. Только есть за тобой один грешок. Малява на счет тебя пришла.

Камыш насупился.

— Девчонку ты одну обидел.

— Да вроде по согласию брал баб. Не помню, чтоб сильничал кого-то.

— Вспомни, три года назад, на хате Шульца?

Камыш похолодел и задрожал как осиновый лист. Как они узнали?! Давно это было. Свидетелей — ноль. Как же так?! Он почувствовал животную угрозу, исходящую от пахана и его «быков». Он испугано заблеял:

— Не помню, в натуре…

Четверо громил окружили его. Ноги его стали ватными. Живот пронзила волна страха. Навстречу ему вышел накаченный мужик. Это был Северянин.

— Память отшибло? — ледяным тоном произнес Пакуев.

— Непонятка какая-то. Никого я не трогал, — заблеял Камыш.

Мысленно он проклинал себя.

«Нюрка сболтнула, сучка! Ей по пьянке я рассказал. Кольцо с убитой подарил. А она потом же с Северянином жила. Какой я идиот! Сам себя трахнул!»

— Так она сама себя пальцем истыкала?! А потом на топор напоролась и так десять раз?! Что ты нам фазана заряжаешь, гнида! Пора тебе фуфел прочистить, сука!

Камыш попятился. Северянин грозно наступал.

— Это не я, это Длинный и Шульц!.. Так она наркоманка конченная! Она должна нам была!..

— А ты, господь Бог, чтобы решать ее судьбу!!! — железом зазвенел голос Северянина. — Держи его, пацаны!

Камыша схватили за руки. Сильнейший апперкот Северянина основательно потряс печень насильника — и Камыш повис на арестантских руках как тряпка. Резкая боль переломила его надвое. Он не мог вздохнуть, а лишь судорожно хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Кто-то из шестерок услужливо подал Пакуеву ремень.

— Отойдите!

Бригадир зашел Камышу за спину — тот стоял на коленях со сбитым дыханием и с трудом приходил в себя. Удавка прочно захлестнулась на шее жертвы. Северянин что есть силы потянул конец ремня вверх на себя… Камыш яростно засипел, засвистел, невольно привстал, глаза его вылезли из орбит, пена появилась на губах. Северянин усилил давление. Прихвостень Шульца покраснел, побелел… и умер.

— Собаке собачья смерть!

«Леша, братишка, отомстил я за тебя, не переживай, все будет тип-топ»

…Контролеры нашли Камыша, повешенного с помощью ремня на решетке. Типичное самоубийство. Позднее, Минусинское городское бюро загса по требованию компетентных органов выписало свидетельство о смерти Камышева Игоря Павловича, 1970 года рождения, где в графе «причина смерти»  стояло: «острая сердечная недостаточность».

ГЛАВА 6 МОСКОВСКИЕ ГАСТРОЛИ

Четыре часа полета на отечественном лайнере ТУ-154 — и шестерка никоновцев уже в Москве, в «Домодедово». Хакас, Рыжий, Макс, Афганец, Художник и Кот. Практически, все лучшие кадры Ника. Ведь каждый из них мог в одиночку решить предстоящую задачу. Кот — из снайперской винтовки, Афганец — с помощью взрывчатки, а Рыжий — отточенным клинком. Хакас — из пистолета любой системы, Макс — из карабина или помпового ружья, а Художник — из автомата. После подсинской стрелки Рудакова обязали специализироваться по этому виду оружия. Все они успешно водили машину, владели приемами рукопашного боя, имели опыт ликвидационных операций.

Ник бросал в бой лучшие кадры. Он понимал сверхзадачу: Тихон не должен остаться в живых при любых обстоятельствах. Или выражаясь блатной феней: «при любых раскладах».

Октябрьская Москва встречала криминальный спецназ теплой погодой и солнышком. Аэропорт кипел, жил своей жизнью. Мелькали как в калейдоскопе люди. Вот отъезжающие с баулами, носильщики с багажом, милиция с рациями и металлодетекторами, таксисты с барсетками, провожающие, работники аэропорта. Сотни голосов сливались в один непрекращающийся ни на минуту гул.

— В натуре не хилая массовка, — ошалело глазел по сторонам Хакас. — Художник, и так каждый день?

— Прикинь, Хакас, — тыкал пальцем в направлении электронных часов Рыжий. — Уехали в двенадцать и приехали тоже в двенадцать. Будто и не летали. А ты, Художник, конкретно рад, что в столицу приканал? По малой, наверно, соскучился?

Рыжий дружески похлопал по плечу Художника.

— Да, соскучился я уже по дочке и по Москве, — согласился с Рыжим Алексей.

— Будешь нашим гидом, нашим Сусаниным. Смотри, не заведи нас куда-нибудь, — сказал Кот, симпатичный светловолосый парень, засматриваясь на обилие красивых девушек. — Да, симпотных сосок здесь немерено.

— Да, ты прав, Котяра, — согласился Рыжий. — Наконец я осуществлю свою давнишнюю мечту — отхарю негритянку. В натуре, не пробовал черномазых телок. Может, у них минжа поперек? И какого цвета?

— Отставить баб, — придал своему голосу командирский тон Хакас. — И бухло тоже. Первым делом самолеты, а девушки потом.

В аэропорту их встречал Ферзь и еще один светловолосый парень.

— Прибалтика, — представился блондин.

Ферзь обнялся с Рыжим и Максом как со старыми знакомыми. Остальным пожал руки. Он достал стопку паспортов и раздал их всем спецназовцам. Рудакову достался документ на имя Климова Валерия Игнатовича.

— Всем новые ксивы, гражданские, заграничные. Регистрация постоянная. Все вы отныне москвичи. Меньше проблем с ментами. Гордитесь этим, — сказал Ферзь. — Будите жить по трое, так безопасней. Квартиры арендованы тоже на три месяца. Вот ключи. Отдыхайте, завтра получите тачки, стволы, информацию о клиенте. А сейчас мы с Прибалтикой отвезем вас на хаты.

… Хакас, Рудаков и Кот поселились на квартире по проспекту Мира, ближе к метро «Сухаревская». А остальные члены спецкоманды поселились у Белорусского вокзала.

Хакасу понравился сталинский дом, просторная квартира, высокие потолки.

За окном шумел мегаполис: клаксоны машин, визг тормозов, скрежет шин, шум моторов, людской говор.

В холодильнике бойцы обнаружили необходимые для поддержания человеческой жизнедеятельности продукты: колбаса, сыр, яйца и масло. В изобилии — нарезки, консервы, полуфабрикаты. Хакас откусил кусочек вареной колбасы.

— Я за любой хипиш, кроме голодовки, — пошутил он.

— Сейчас бы сто грамм водочки, — мечтательно протянул Кот.

— После дела хоть упейся, — охладил его пыл Хакас.

Они стали обедать.

— Водка наша, сибирская лучше, — сказал Рудаков. — Сколько я в Москве выпил водки. Все туфта, все подделка. С нашей не сравнить!

Кот подхватил тему разговора.

— От воды зависит много. От зерна. У нас хорошая экология, вода чистая, а водка крепкая, жгучая и вкусная. А в столице вода? Посмотри на Москву-реку! И все поймешь.

— Точняк. Водку нашу пьешь как водичку, идет мягко, классно. А пьянеешь как надо. Я часто водку нашу в качестве презентов привозил знакомым, бывшим родственникам.

— А как водочка идет под хрустящую сладкую капустку…

— Под соленые огурчики, красненькие помидорчики, резкие и лопающиеся во рту…

— Маринованные опята…

— Под холодец с хреном и горчицей или под жирненького омуля.

— А я люблю селедочку. Свеженькую, малосольную, с лучком, с подсолнечным маслицем…

Хакас сглотнул слюну. Не выдержал диалога гурманов.

— Ну, вы, ценители водки, заткнитесь! Не травите душу! Я тоже хочу рюмашку холодненькой водки да еще с хрустящим соленым арбузом!