Индивидуальные отношения. Теория и практика эмпатии - Андрей Курпатов

Впрочем, не следует забывать изначальное значение того слова, которое явилось прародителем современного «инсайта»: это английское insight, что дословно можно перевести как «проницательность» или, что самое интересное, – «проникновение в суть». Нетрудно заметить, что такая трактовка, при внешней схожести, серьезно отличается от позиции гештальтистов по данному вопросу. Но на этом несоответствии рано останавливаться. В психотерапии «инсайт» часто понимается как озарение, внезапное мгновенное постижение ситуации. Для психоанализа характерны, если так можно выразиться, «сухие» инсайты, в практике психологического консультирования «инсайт», напротив, тесно связан с «катарсисом» и достаточно бурным эмоциональным всплеском, своего рода потрясением. Для Я. Морено и, соответственно, психодрамы, понятие «инсайта» приобретает чуть ли не ключевое значение и теряет свою единичность, превращаясь из «инсайта» в перманентное «инсайтирование», в разворачивающееся во времени осознание. Нечто подобное, но в другом содержательном континууме предлагает нам Ф. Пёрлз в рамках своей гештальтпсихотерапии.

Осознание – это не единичный момент озарения, это длительный процесс последовательных внутренних изменений, который приводит к «переворачивавнию мира». Можно было бы сказать – переосмыслению, переоценке, но эти термины не раскрывают той полноты изменений, которые переживает личность, входящая в этот новый для себя континуум осознавания. Выводы, к которым личность приходит на этом пути, иногда являются диаметрально противоположны ее прежним взглядам и всегда отличны от предполагавшихся, ожидавшихся изначально. Неслучайно, осознание приводит не просто к постижению какого-то факта, но к перестройке всего мировоззренческого пространства, так или иначе связанного с рассматриваемым фактом. Осознание разрушает стереотипы, которые ответственны за «предполагание», поэтому перестройка оказывается действительно системной.

Поверхностные интерпретации различных теорий буддизма часто отводят «сознанию» в мировоззрении буддистов последнее место, что, конечно, не совсем так. Рассудочность, действительно, не в чести у буддистов, но осознанность, осознание занимают особое и крайне важное положение. Сознание стимулирует развитие, осуществляет его, но оно делает это не через интеллектуальное решение возникающих вопросов и задач (то есть, не через спекулятивную игру голыми идеями), а через столкновение с реальностью. И именно это, совершенно особое столкновение человека с реальностью порождает его новое мироощущение, но не сознание отдельно, само по себе, и не реальность, отделенная от ее сознавания. Удачливый на яркие аналогии Лама Анагарика Говинда уподобил сознание электрическому току, а реальность – вольфрамовой нити: сопротивление нити движению электрических частиц рождает свет. Реальность заставляет «вибрировать» сознание, сталкивающееся с ней, и чем чаще, чем явственнее эти столкновения, тем больше вероятность, что необходимый результат будет достигнут. «Когда эта вибрация достигает своей высшей точки, – пишет Лама Анагарика Говинда, – поток, струящийся ниже границ актуального или периферического сознания, прерывается и, как бы наталкиваясь на плотину, выходит из своих прежних берегов, превращаясь из потенциального состояние в состояние активности»53.

В своей знаменитой монографии «Основы Дзэн-Буддизма» Д. Судзуки словно повторяет за Говиндой: «Ищущий разум взволнован до предела в связи со своими беспощадными усилиями, но когда это беспокойство достигает кульминационной точки, разум рушится или взрывается, и вся структура сознания принимает совершенно иной вид. Это – постижение Дзэн. Вопрос, поиск, созревание и взрыв – таким образом развивается это переживание»54. Иными словами, гибель сознания, на которое частенько обращают внимание незадачливые западные исследователи, не есть отказ от сознания как такового, даже напротив, через осознание чего-то, ранее не замечавшегося, это приводит к рождению нового сознания. «Разум, который нигде не имеет убежища, – пишет Д. Судзуки, – есть не что иное, как “разум Будды”. Такой разум, нигде не обитающий, есть абсолютное настоящее, то есть оно нигде не имеет убежища, ни в прошедшем, ни в будущем, ни в настоящем: этот разум, конечно, совсем не то, что обычно о нем думают непробудившиеся до сатори»55. Далее Д. Судзуки подчеркивает, что сознание должно оказаться в умственном тупике и далее, сосредоточившись в одной точке, переживет свое перерождение. «Тупик – это выход», – как говорит один восточный афоризм.

Именно истинное философское противоречие, суть которого состоит в осознании очевидной невозможности сосуществования двух элементов в рамках одной системы, тогда как иначе они не могут быть рассмотрены, именно такое противоречие позволяет разрушить стереотипы восприятия и прикоснуться к истинной реальности, а не иллюзии, созданной нашим мышлением, по причине его закрыто-системности. Обычно, созерцая мир, мы осмысляем его, и он трансформируется («для-нас») в идеалистические формы, далее, что бы мы ни делали, мы пребываем в мире иллюзии. Пути постоянного становления реальности и нашего представления о ней расходятся в диаметрально противоположных направлениях, даже если мы постоянно сверяем их с реальностью.

Когда противоречие мир-мышление осознается, человек вдруг постигает, что устройство мира (другого, самого себя) – это сложнейшая, неповторимая система, прелесть которой именно в этой уникальности, невоспроизводимости и самое главное – самостоятельности, можно даже сказать – самостийности. Это подобно интеллектуальной катастрофе – энтропия стремительно растет, система трещит по всем швам, готовая рассыпаться, взорваться, дав тем самым жизнь новому, иному, скрытому за ней… Вот почему Д. Судзуки говорит об этом ищущем разуме, который взволнован до предела в связи со своими беспощадными усилиями. И только когда это беспокойство достигает своей кульминационной точки, разум рушится, и вся структура сознания принимает совершенно иной вид56.

Обычно мы наивно отождествляем мир и наше мировосприятие, но, осознавая это глубочайшее истинное противоречие, мы уже не можем более удерживать вечно рассыпающуюся дихотомию реальности и нашего ее понимания (над чем в типичной ситуации постоянно трудится наше сознание). В тот момент, когда осознаётся эта дихотомичность, иллюзия рассеивается и все встает на свои места. Освобождая от себя, своего давления мир (другого, себя), мы освобождаемся сами. Если мы позволяем ему быть таким, каков он есть, мы можем расслабиться и стать теми, кем мы и являемся.

Сильнейшее напряжение, которое всегда сопутствует нашему существованию, напряжение, необходимое для принудительного удержания в одной узде двух совершенно самостоятельных систем – нас и чего-то принципиально иного, противопоставленного нам, в момент такого просветления (в Дзэн оно именуется – «сатори») одномоментно исходит из нас. Происходит своеобразный энергетический взрыв, который можно, наверное, уподобить тому, что, согласно теории «большого взрыва», послужил рождению нашей Вселенной. Буддисты говорят о том, что так мы сбрасываем довлеющий покров майи и познаём реальность. Д. Судзуки говорит по этому поводу: «С самого начала нашей сознательной жизни нас приучили реагировать на внутренние и внешние явления определенным умозрительным и аналитическим образом. Практика Дзэн состоит в том, чтобы разрушить эти искусственные построения раз и навсегда и возвести новое сооружение на совершенно новом фундаменте»57. Старое здание – это «неведение», «авидья», а новое – «просветление» (самбодхи).

Никакая интеллектуальная работа, никакое индивидуальное сознание не способны повторить процесса реальности хотя бы потому, что не может увидеть его во всей полноте из-за ограничений, налагаемых способом своего существования, а потому выдумывает, создает, новый. Это подобно тому, как компьютер, даже если мы представим себе некую его совершенную версию, не способен повторить специфической мыслительной деятельности человека и поэтому предлагает свою, значительно отличающуюся от мыслительной функции человека. Вместе с тем, непредвзятое видение, синхронизирование собственного процесса с реальностью возможно. Такое видение мы называем эйдисическим, а восточные мыслители уподобили бы его своего рода медитации – «созерцанию», состоящему из интуитивных прозрений.

Итак, появление истинного противоречия разрушает банальное рассудочное мировосприятие, определяемое закрыто-системностью мышления. Все формулировки причинно-следственного характера, императивные, установки долженствования и тому подобные внутренние императивы теряют для человека свою прежнюю значимость. Напротив, постигается естественность данности, а значит, становится понятным и то, каковы должны быть собственные действия человека. Мир перекрашивается в иные краски, теперь это не зависимость и необходимость, а естественность и спонтанность.