Колька и Наташа - Леонид Конторович

Через коротенькое время была выброшена другая курица, судя по остаткам оперенья — рябенькая.

Беспокойно кудахча, птицы метались по двору.

Из курятника вышла возбужденная Нина Афанасьевна с прилипшими к пальцам перьями.

— Больше, миленькие, не будете забредать в чужой двор, чужое зерно клевать.

Кольку аж передернуло: «Вот язва!» Он отполз от дома, встал и направился прочь.

На улице кричала хозяйка кур — высокая, с желтым лицом, бедно одетая женщина. Махая скалкой, она подбежала к воротам Владькиного дома и застучала в них.

Колька остановился: «Что-то будет дальше?»

Не торопясь, к ней вышла Нина Афанасьевна.

— Чего ты, матушка, взбеленилась? — спокойно проговорила она. — Разве это я? Вон кто, с него с спрос, — и она, к великому удивлению Кольки, показала на него. — Сорванец! Который день тут треться. Его бы скалкой проучить.

Она ушла, хлопнув калиткой.

Женщина, хотя и сомневалась в том, что Нина Афанасьевна говорила правду, все же обругала Кольку.

Колька ушел, удивляясь наглости Шинделихи.

Невеселые мысли одолевали его. Как узнать, где находится стекло?

Размышляя так, он услышал переливчатую соловьиную трель.

Колька оглянулся. В кустах сирени у небольшого домика кто-то зашевелился и опять зазвучал красивый свист.

— Жорка! — обрадовался Колька. — Выходи, слышь, Жорка, выходи. Я все равно тебя узнал.

В кустах послышалось дребезжание жестяной посуды. Потом выглянула измазанная физиономия Жорки. Затем показался и весь он, обвешанный кастрюлями и чайниками.

Приятели устроились под кустами. После того, как все новости были исчерпаны, Колька спросил:

— Куда идешь, заяц-кролик? Чего не заходишь в школу?

— Рад бы, да некогда. Владькиной матери таз и чайник несу, отец починил. Да боюсь — не обманула бы. Тридцать рублей с нее, а она всегда меньше платит, такая уж. А отец мне порку за это…

Кольку осенила мысль:

— Хочешь, я за тебя отнесу?

— А деньги?

— Сполна получу.

Жорка вскочил:

— Давай!

— Снимай с себя все, чтобы по-всамделишному.

Колька нацепил на себя связанные ремнем два медных чайника, ведро, таз и вымазал лицо пылью, добавив немного сажи с посуды. Теперь его нельзя было узнать. Еще раз переспросив, что принадлежит Нине Афанасьевне, он направился к дому.

— Не забудь, — напутствовал его Жорка, — тридцать рублей и ни копейки меньше.

— Ладно, — отозвался Колька и, набрав побольше воздуху, затянул, подражая Жорке:

— Кому чинить-паять, кому лудить! Кому чинить-паять, кому лудить!

Колька кричал, посуда гремела — в общем, шум был поднят знатный.

— Эй, мальчик, мальчик! — позвала его из окна Нина Афанасьевна. Но Колька, будто не слышал ее, шел дальше и еще сильнее надрывался.

— Ты что, с ума сошел? — разозлилась она. — Неси мою посуду.

— Иду, иду, хозяйка!

— Да не ори ты, олух царя небесного. Не глухая, слава тебе, господи.

Придирчиво осмотрев на крыльце таз и чайник, Нина Афанасьевна неторопливо удалилась в комнату за деньгами.

Колька сразу же прикрыл дверь и, свалив на пол всю посуду, сунулся в одно, другое место. В кладовке, под лестницей, присыпанные соломой, лежали стекла.

— Ты куда полез? — подозрительно спросила вошедшая с деньгами Нина Афанасьевна.

— Крышка укатилась с чайника, тетенька.

— Ишь ты, крышка… Бери двадцатку и уходи.

— Отец наказывал тридцать.

— То он наказывал, а то я даю. Иди с богом.

Но Колька и не собирался уходить.

— Как хотите, тетенька, а я не уйду, пока не отдадите всех денег, — и он присел на ступеньку.

Шинделиха со злостью достала еще десятку.

— Ладно. Бери. Да отнеси отцу еще один чайник — ручка отскочила. Передай: велела, мол, мадам Шиндель поправить. За те же деньги.

Захватив посуду, Колька не чуя под собой ног, выскочил на улицу.

Итак, стекла найдены.

Глава 17. Обида Каланчи

Каланча, отряхиваясь от воды, вылез на берег. Сегодня он на славу выкупался, даже тело покрылось пупырышками. Наклонив набок голову, Вася зажал ладонью ухо и запрыгал на одной ноге.

Потом, звонко похлопав себя по груди, прилег на белый теплый песок и с наслаждением вытянулся.

Так он лежал, грелся, ни о чем не думал, добродушно наблюдая за чайками, охотившимися за рыбой.

Каланча скучал. Он привык к Кольке, Наташе и даже Генки ему не хватало. То ли дело — были бы они сейчас вместе.

Конечно, беспризорники тоже «дружили» между собой. Только как? Обворуют кого-нибудь и делятся. Грызутся меж собой.

Иное дело Колька и Наташа. У них по-другому. Комнату отремонтировали, печь уложили. Это не то, что воровать или драться.

Каланча улыбнулся приятным воспоминаниям и с присвистом далеко плюнул. А зря Колька отказался от компаса.

Вася достал из брюк компас. «Владьке я его не отдам, лучше заброшу на крышу».

Каланча загрустил. Плохо одному быть, невесело.

Он оделся и направился к заброшенной даче.

Шел он сюда не ради праздного любопытства. Каланча не любил тратить время напрасно. Еще позавчера Вася заметил на входных дверях пустующего дома внушительные медные ручки.

Они его и привлекли. Он обошел здание, удивился, что у заросшей клумбы лежат доски; в прошлый раз их не было. Никого не увидев, самодельным ножом начал отвинчивать шурупы. Пришлось немало повозиться, но ручки были хороши и стоили этого. Тяжелые, медные, именно такие, какие, он считал, должны находиться на двери новой школы.

Было еще рано. Солнце поднялось невысоко, трава хранила следы росы. Вася посмотрел на небо и, рассчитав, что строители школы соберутся не раньше, чем часа через полтора, пустился в дорогу.

В школе он встретил двух женщин, охранявших здание. Поздоровавшись с ними, он коротко объяснил причину своего прихода и приступил к делу.

К приходу первых рабочих витые ручки украшали двери, а довольный Каланча чистил их песком.

Прибежали Колька и Наташа, обрадовались возвращению Каланчи.

— А ручки-то, ручки какие! — восторгались они. — Кто их поставил?

Каланча скромно молчал.

В комнатах пахло свежей краской, известью. Женщины мыли полы. Ребята выносили строительный мусор. Колька с нетерпением ожидал обеда, собираясь сбегать к Генке и рассказать ему о стеклах.

В двенадцатом часу приехал на дрожках Костюченко.

— А у нас-то что! — весело встретила его Наташа. — Смотрите, дядя Глеб!

Колька с гордостью указал на ручки.

Но матрос почему-то нахмурился.

— Странно! — проговорил он. — Где взяли?

Каланча, поняв, что сейчас все раскроется, начал было:

— Старушка одна божья… — Но тут же осекся.

— Старушка на даче, да? Да ты что в рот воды набрал? Отвечай… Эх, Вася, Вася! Ты всегда так, когда тебе что-нибудь захочется иметь?

Каланча отвел глаза.

— Отвинти-ка ты их, Вася, и поставь на место. Ясно? Да той божьей, доброй старушке, — понял? — передай, чтобы с государственной дачи ни одного гвоздика не давала. Мы, флотцы, дом отдыха для рабочих собираемся открыть. Действуй!

Колька и Наташа слушали весь разговор с недоумением. Потом догадались.

Глеб Дмитриевич отошел от них.

— Ты, значит, их сам взял? — ужаснулась Наташа. — Украл?

— Когда ты бросишь это самое? — с досадой сказал Колька.

Обиженный Каланча круто повернулся и быстрыми шагами направился на улицу.

«Разве я для себя? Я же для школы. Подумаешь, с буржуйской дачи взял какую-то штуковину. А гвалт подняли на весь квартал. Просто привязываются ко мне».

— Вась, Вася, — бросился за ним Колька.

Но Каланча резко оттолкнул его руку:

— Уйдите вы от меня. Без вас проживу!

Глава 18. Победа Генки

Генка за время болезни о многом передумал.

Он исхудал, стал молчалив.

Дважды к нему заходила Ольга Александровна. Она сразу поняла, что Гену что-то угнетает.

При первой же встрече с Колей Ольга Александровна сказала:

— Вы ведь с Геной друзья. Что-то у него неладно. Поговори с ним, может, ему помочь нужно.

…И вот они сидят вдвоем на лавочке у дома. Рядом, в луже плещутся утки. Генка следит за большим пальцем Колькиной ноги, которым тот выводит в пыли кружочки. Оба они молчат.

— Я видел стекло у Владьки в кладовке, под лестницей! — не выдержал наконец Колька.

Генка встрепенулся.

— А как ты попал к Владьке?

— Жорка помог.

— Вот это да! Но ты никому не рассказывал?

— Честное слово, тебе первому.

— И Наташа не знает?

— Нет!

— И дядя Глеб? И Мария Ивановна?

— Я же тебе дал честное слово, а ты опять двадцать пять.

Генка запустил комком земли в уток.

— Да подожди рисовать, — вдруг сказал он решительно. — Где бы нам увидеть Глеба?