Шпион, пришедший с холода - Джон Ле Карре

Прежде чем они пришли, он пролежал несколько часов. От жара лампы его прошиб пот, очень хотелось пить, но он не позволял себе позвать кого-то на помощь. Наконец дверь открылась, и в проеме появился Мундт. Лимас сразу узнал его по глазам. Смайли рассказывал о них особо.

17

Мундт

Они сняли цепи и разрешили ему сделать попытку подняться на ноги. И на мгновение ему это почти удалось, но затем, когда циркуляция крови в его члены восстановилась, а суставы, долго удерживавшиеся в неестественном положении, встали на место, он упал. Его так и оставили лежать, наблюдая за ним с осторожным любопытством детей, впервые увидевших странное насекомое. Потом один из охранников вышел из-за спины Мундта и заорал на него, приказывая вставать. Лимас ползком добрался до стены и положил пульсирующие ладони на белые кирпичи. Он снова уже наполовину сумел выпрямиться, когда стражник ударил его, повалив на пол. Лимас сделал еще одну попытку, и на этот раз ему позволили стоять, привалившись спиной к стене. Он заметил, как охранник перенес вес тела на левую ногу, и понял, что тот собирается ударить снова. Собрав последние силы, Лимас ринулся вперед, направив свою наклоненную голову в лицо охраннику. Оба повалились, причем Лимас оказался сверху. Солдат поднялся, а Лимас не смог и теперь ждал неизбежного наказания. Но Мундт отдал какое-то распоряжение, Лимаса подхватили за руки и за ноги, дверь закрылась, и его понесли вдоль коридора. Жажда убивала его.

Лимаса доставили в уютную комнату, где имелись вполне приличного вида стол и кресла. Шведские жалюзи наполовину скрывали зарешеченные окна. Мундт расположился за столом, а Лимаса усадили в кресло. Глаза его оставались полузакрытыми. Охранники встали у двери.

– Дайте мне пить, – попросил Лимас.

– Виски?

– Воды.

Мундт наполнил графин водой из крана над раковиной в углу комнаты и поставил на стол рядом со стаканом.

– Принесите ему поесть, – приказал он.

Один из охранников вышел, но скоро вернулся с кружкой супа и нарезанной ломтями колбасой. Он ел и пил воду, а они молча наблюдали за ним.

– Где Фидлер? – спросил потом Лимас.

– Арестован, – коротко ответил Мундт.

– На каком основании?

– Заговор с целью подрыва устоев государственной безопасности.

Лимас медленно кивнул.

– Значит, вы победили, – сказал он. – Когда вы его взяли?

– Прошлым вечером.

Лимас помедлил, стараясь сфокусировать взгляд на Мундте.

– А что со мной? – спросил он.

– Вы станете важным свидетелем обвинения. А потом будут судить уже вас самого.

– Стало быть, из меня сделают участника задуманного в Лондоне плана свалить Мундта, так?

Мундт кивнул, прикурил сигарету и знаком велел одному из своих телохранителей передать ее Лимасу.

– Именно так, – подтвердил он.

Охранник приблизился и жестом человека, вынужденного любезничать с врагом, вставил сигарету в губы Лимасу.

– Красиво разработанная операция, – заметил Лимас и отпустил не самую умную шутку: – Изобретательные парни эти китайцы.

Мундт никак на это не прореагировал. По мере того как продвигалась их беседа, Лимас стал привыкать к молчанию, в которое он временами впадал. У Мундта оказался достаточно приятный голос, чего Лимас не ожидал, но пользовался он им скупо. По всей видимости, это следовало отнести за счет невероятной уверенности Мундта в себе. Он не начинал говорить, если не ощущал в этом подлинной необходимости, и предпочитал долгие паузы бессмысленному, с его точки зрения, сотрясению воздуха словами. Именно это отличало его от профессиональных мастеров допроса, которые сами проявляли инициативу, создавали атмосферу, располагавшую к разговорчивости, и в полной мере использовали психологическую зависимость узника от своего инквизитора. Мундт презирал подобные приемы: он был человеком факта, человеком действия. Для Лимаса это оказалось даже предпочтительнее.

Внешность Мундта целиком соответствовала его характеру. Он выглядел атлетом, светлые волосы стриг очень коротко, и, лишенные блеска, они смотрелись безукоризненно аккуратно. Его молодое еще лицо с правильными чертами было вылеплено жестко и несло на себе внушавшее робость выражение прямолинейной открытости; чувство юмора или склонность к игре воображения никак не читались на нем. Лицо его было молодым, но не моложавым – даже люди старшего поколения не могли не воспринимать его всерьез. Его также отличало отменное телосложение. Одежда сидела на нем прекрасно, потому что на такой фигуре хорошо смотрелась бы любая вещь. Но при этом Лимас ни на секунду не забывал, что Мундт – прирожденный убийца. В нем ощущались та холодность, то жестокое пренебрежение к чужим жизням и физическая готовность, которые делали его прекрасно подготовленным к убийствам. С такой личностью очень трудно было иметь дело.

– Кстати, если нам вдруг понадобится выдвинуть против вас в суде еще одно обвинение, – добавил Мундт спокойно, – то это будет обвинение в убийстве.

– Значит, если я правильно вас понял, тот несчастный охранник не выжил? – спросил Лимас. Волна острой боли накатила на его мозг.

Мундт кивнул.

– Таким образом, – сказал он, – слушание по делу о вашем участии в шпионаже против ГДР теряет подлинную актуальность. Однако я внес предложение, чтобы суд над Фидлером сделали публичным, и президиум со мной согласился.

– Вам нужно мое признание?

– Да.

– Видимо, потому, что никаких других доказательств у вас нет.

– У нас будет нечто более важное, чем любые улики. Ваши показания и полное признание вины. – В голосе Мундта не звучало ни намека на угрозу. Он никого из себя не разыгрывал, не прибегал к драматическим эффектам.

– С другой стороны, при желании в вашем деле могут вскрыться смягчающие вину обстоятельства. Британская разведка прибегла к шантажу: они выдвинули против вас ложное обвинение в краже казенных денег и только так вынудили стать участником реваншистского плана моей ликвидации. Суд может проявить снисхождение, если ему станут известны подобные детали.

Лимаса, казалось, его последняя фраза застигла врасплох.

– Откуда вам известно про обвинение в краже?

Но Мундт не дал ответа на этот вопрос.

– Фидлер повел себя очень глупо, – сказал он после небольшой паузы. – Как только я ознакомился с рапортом нашего друга Петерса, то сразу понял, с какой целью вас подослали, и понял, что Фидлер непременно угодит в ловушку. Слишком уж сильно он ненавидит меня. – Мундт при этом кивнул головой, словно желая подчеркнуть истинность своего утверждения. – Ваши люди, разумеется, знали об этом. Операция была разработана очень тонко и умно. Кому принадлежала идея? Скажите мне. Наверняка весь план придумал Смайли. Удивлюсь, если это не его рук дело.

Лимас промолчал.

– Я захотел прочитать отчет Фидлера о ваших допросах, которые он проводил лично, понимаете? Попросил прислать его мне. Он начал тянуть резину, и я только уверился в своей правоте. А вчера он распространил свой меморандум среди членов президиума, но я копии так и не получил. Кто-то в Лондоне проявил незаурядные способности.

Лимас промолчал.

– Когда вы в последний раз встречались со Смайли? – небрежно спросил Мундт.

– Не помню. – Лимасу все же пришлось заговорить. – Он ведь больше не работает на нашу организацию. Хотя время от времени навещает нас.

– Но он большой приятель Питера Гиллама, верно?

– Да, думаю, можно сказать и так.

– Гиллам, как вы считали, занимался изучением экономического развития ГДР. Эдакий небольшой отдел в вашем ведомстве, назначение которого было вам не до конца понятно.

– Да.

Слух и зрение стали подводить его из-за сводящей с ума пульсации в мозге. Глаза горели, и в них тоже ощущалась резь. Он чувствовал себя совершенно больным.

– Ну, так когда же вы в последний раз виделись со Смайли?

– Я не помню… Не помню.

Мундт покачал головой.

– У вас почему-то очень хорошая память на все, что компрометирует меня. И потом, все мы всегда запоминаем нашу последнюю встречу с кем-либо. К примеру, вы встречались с ним по возвращении из Берлина?

– Да. Думаю, что да. Я как-то столкнулся с ним однажды в Лондоне… В Цирке. – Лимас закрыл глаза, и его прошиб пот. – Я не могу продолжать, Мундт… Долго не продержусь. Я болен, Мундт, – выдавил из себя он.

– После того как с вами вышел на контакт Эйш. То есть попал в капкан, который вы поставили на него, вы ведь обедали вместе, правильно?

– Да. Обедали.

– И закончили около четырех часов. Куда вы отправились потом?

– По-моему, куда-то в Сити. Но я не уверен… Ради бога, Мундт… – Он обхватил голову руками. – Я не в состоянии продолжать. Мой проклятый мозг…

– Куда вы поехали потом? Почему избавились от «хвоста»? Зачем вам так нужно было уйти от слежки?

Лимас ничего не отвечал: он лишь порывисто дышал, сжав голову ладонями.