Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

с комендантом, майором Броницким. Передал ему приказ покинуть город. Здесь же нашёл городничего Костюкова. Он выслушал Павла. Вскрыл конверт с посланием главнокомандующего и прочитал приказ. Глаза его округлились от удивления:

– Вы в своём уме, молодой человек? Вы знаете, что здесь написано?

– Не могу знать. Я только выполняю поручение.

– Князь приказывает отдать врагу хлеб.

– Приказ, – твёрдо напомнил Павел.

– Нет, я так не могу, – отрицательно покачал головой Костюков. – Да вы знаете, сколько хлеба на складе? И все это отдать?

– Прошу вас, сделайте, как приказывает главнокомандующий, – настаивал Павел.

– Хотя бы объясните толком!

– Не могу!

– Уж не знаю, что задумал светлейший, – зло произнёс городничий. – Хорошо. Будет исполнено.

– Письмо сожгите немедленно, – напомнил Павел.

– Нет, постойте, а если меня потом обвинят в предательстве? – испугался Костюков. – Чем мне оправдываться? Тем, что поступил приказ сдать хлеб врагу?

– Я ручаюсь, – заверил его Павел. – Никто не посмеет вас обвинить в предательстве! Вы же не будете бросать тень на князя? Кто вам поверит?

– А чего стоит ваше поручительство? Извините, но я вас не знаю, – упрямился городничий.

– Хорошо, сделайте вид, что хотите уничтожить хлеб. Испортите какую-то часть, устройте небольшой пожар, облейте мешки морской водой…..

– Исполню, – с тяжёлым сердцем согласился городничий и сжёг письмо главнокомандующего, подпалив его от свечи.

– Подскажите, где таможня? – попросил Павел.

– Таможня там, дальше. Журналы должны были вывести ещё вчера, но вы проверьте. Инспектор Яшников один остался, остальные все уехали. Он, вообще, любитель поддать хорошенько. Вы поспешите, пока инспектор в зюзю не накушался. Обычно Яшников на службе как стёклышко, но тут всё начальство уже в Симферополе, – ему раздолье….

Павел прошёлся по кабинетам таможенной управы. Везде царила пустота. Все шкафы, тумбы столов и сейфы стояли с распахнутыми дверцами. Чувствовалась: чиновники в спешке, покидали свои рабочие места. Но ни одной бумажки нигде не валялось. Только ломаные карандаши, использованные перья, забытые чернильницы, мятая бюварная бумага в кляксах.

Павел заглянул в последний кабинет, где наткнулся на живого таможенного инспектора. За небольшим конторским столом сидел круглый румяный усач с блестящей лысиной. Густые начинающие седеть усы переходили в рыжие баки. Ворот сюртука инспектора таможенной службы не застёгивался на розовой пухлой шее, а сам сюртук не мог сдержать выпирающего живота. Глазки осоловелые, но блестели не хуже алмазов. Его слегка покачивало, – да это и понятно: на столе среди бумаг, словно сторожевая башня, возвышалась бутыль, наполовину опорожненная. Тут же стакан и тарелочка с фруктами. Запах в кабинете стоял, будто в винном погребе.

– А что, собственно происходит? – спросил он сильным трубным голосом. – Журналы? Наверное, вывезли.

– Наверное? – в отчаянии воскликнул Павел.

– А что, собственно происходит?

Это его излюбленная фраза, понял Павел.

– Да, как, что происходи? Вы в окно посмотрите! Сюда идёт вражеский пароход.

Таможенник надел криво фуражку, тяжело поднялся и, шатаясь, направился к двери. Увидев пароход, вставший на якорь почти у самого берега, грозно закричал:

– А что, собственно происходит! Катер! Быстро!

Он зашагал к пристани, где ему готовили шлюпку с четырьмя гребцами. Павел догнал его:

– Вы по-английски говорите?

– Да. А, собственно, зачем? – обернулся он, непонимающе уставившись стеклянными глазками на Павла.

– Так, на пароходе английский флаг.

– Нет, не совсем, чтобы хорошо, но понятие имею. Я – таможенный инспектор, – с гордостью сказал он, вздёрнув пухлый подбородок. – По-гречески, по-татарски, по-французски хорошо. Ещё немецкий знаю. Айнен кляйнен поросёнок дринькнул водки два ведра, – продекламировал он и чуть не свалился в шлюпку.

– Позвольте, я с вами, – попросил Павел.

Вдруг возникло дерзкое желание побывать на вражеском боевом корабле. Дурацкое, мальчишеское любопытство: что там? Как все устроено? Даже если возьмут в плен, задание своё он выполнил.

– Прошу, – широким жестом указал таможенник на свободную скамью в шлюпке. – Только не вздумайте мне мешать выполнить свой служебный долг.

– Что вы! Буду сидеть тихо, как мышь, – пообещал Павел.

Высокие борта парохода содрогались от клокота машины. Грозные пушечные порты открыты, и из них грозно глядели черные жерла орудий. Огромные гребные колеса замерли. Паруса спущены. Когда таможенный инспектор и Павел поднялись на борт, их встретили три флотских офицера. Мундиры с иголочки. Пуговицы начищены. Белые перчатки. Подбородки чисто выбриты, усы напомажены.

– Младший инспектор таможенной службы Яшников! – громко представился чиновник.

Английские офицеры слегка смутились, учуяв крепкий винный дух, исходящий от таможенника. Один из них вежливо представился:

– Первый помощник капитана, лейтенант флота Виго. Добро пожаловать на бот фрегата Её Величества.

– Ваш корабль зашёл во вверенную мне акваторию незаконно и является контрабандой. Посему надлежит задержанию.

Англичане дружно рассмеялись. Их поддержали матросы, с любопытством наблюдавшие за нелепой сценой.

– А что, собственно, происходит? – сердито рыкнул таможенник. – Я что, плохо говорю по-английски?

– Если честно – не очень, – подтвердил Павел. – Но смеются они по другому поводу.

– Вы находитесь на борту военного корабля Её Величества и являетесь военнопленными, – холодно, с достоинством объяснил помощник капитана, особо подчёркивая «Её Величества».

– А что, собственно….

Но инспектора матросы уже подхватили под локти и затолкали в тёмное помещение кают-компании. Павла – следом.

– Располагайтесь, – вежливо улыбнулся лейтенант Виго. Капитан Самюэль Хоскинс Дерриман сейчас занят. Как только освободится, мы вас допросим. Не скучайте.

Дверь закрылась. Снаружи раздался дружный хохот.

– Ерунда какая-то, – пробурчал инспектор. – Как они смеют?

Павел оглядел кают-компанию. Низкий потолок и небольшие окошки. Длинный узкий стол. Несколько лёгких стульев. Во главе стола кресло, наверное – капитана.

Глаза таможенника вдруг засияли, разглядев за креслом капитана шкафчик со стеклянным дверцами. А в шкафчике весело поблескивали бутылки.

– Ого! – что-то сообразил инспектор. Подошёл к шкафчику и распахнул дверцы. – Вот, так, так! – довольно произнёс он, любовно оглядывая содержимое.

– Не очень-то прилично хозяйничать в чужом доме, – попробовал усовестить его Павел.

– Корабль вошёл в порт незаконно? Не-за-кон-но! – назидательно произнёс инспектор. – А значит, все, что он везёт, является контрабандой и подлежит конфискации.

– Не городите чушь, – разозлился Павел. – Лучше подумайте, как нам отсюда выбраться.

Он подошёл к входной двери и попробовал открыть. Заперто. Вдруг услышал, как за спиной хлопнула пробка, покидающая горлышко бутылки, а затем весёлое бульканье.

– Что ж вы делаете! Это же чужое! – возмутился Павел.

– Это кофис…, конфисс…, конфискат. А конфиссскат подлежит уничтожению, – невозмутимо ответил таможенник, при этом выудив из недр шкафа жестяную коробку с шоколадными конфетами. – А вот и закусочка. Присоединяйтесь, юноша. Вот вам второй бокал. Акт об уничтожении контрабанды я составлю завтра.

– Мне брат не разрешает пить вино, – сказал Павел, поняв, что спорить с этим невежей бесполезно.

– А это не вино, – невозмутимо ответил инспектор. – Чистейший ром. Я, как старый таможенник, чего только не уничтожал за свою