Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

— Поверни его, — хрипло выдыхаю я. Падение и прыжок серьёзно сорвали мне дыхание. Кристо старательно придаёт Старху ту самую позу, которая так удивила мою группу поддержки в Кутна Горе. Вынув из внутреннего кармана пакет с кишками и перочинный нож, кузен уверенно приступает к приготовлению запасов. Хотя бы тут не надо им руководить.

Рёбра, в том месте, где о них ударилась моя сумочка с железяками, гудят. Ладони отшиблены и к тому же в ссадинах, болят запястья и лодыжка, за которую меня вертел Старх. В носу чешется от ядрёного чесночного запаха.

— Чёрт, вывих… А тебе я как, сотрясения не устроила?

Кристо стоит возле упыря, словно санитар возле раненого — на коленях. Он даже не поворачивает головы — слишком сосредоточен на заполнении кишки тёмной, остро пахнущей кровью.

— Нет. Спину немного ушиб.

Я оглядываюсь, пытаясь обнаружить выпавшее из кармана «шило», но оно куда-то закатилось.

— Подержи, — кузен подходит ко мне с наполнившимся мешочком уже наполовину застывшей крови. Я ловко перехватываю кишку, и Кристо присаживается возле меня на корточки. Крепкими пальцами ощупывает мне лодыжку, потом ухватывает и хитро дёргает-проворачивает. Я охаю от боли, но уже ощущаю: сустав встал на место. «Волчонок» возвращается к упырю.

Плохо, что всё случилось здесь. Нас могут «запалить» в любую минуту. Но уходить без добычи тоже не хочется, тем более — после таких приключений.

Всё обходится тихо. Кристо аккуратно складывает полукружья студенистой ещё колбасы в коричневый бумажный пакет из магазина, извлечённый опять из внутреннего кармана, прочищает упырю бумажник. Я вынимаю длинные железные — не стальные! — спицы, подхожу к Старху, примериваюсь сквозь плащ и загоняю их между рёбрами, в сердце. Так-то оно спокойней.

— А куда его теперь девать? — шёпотом спрашивает кузен. Я взмахиваю рукой вглубь проулка. Кристо приглядывается. Я знаю, что он там видит: несколько жадно нюхающих воздух бездомных собак.

— Мы сейчас просто уйдём, и они закончат за нас.

— О спицы могут пораниться. Жалко.

— Сильно не поранятся. Отряхнись.

Мы приводим себя в относительный порядок и потихоньку выходим из проулка. До дома километра четыре, но мне не хочется брать такси, и «волчонок» тоже не предлагает.

— Ты, Кристо, Фанфан-тюльпан какой-то, — наконец, говорю я. — Что это был за спектакль с обжиманцами?

— Он же нас разгадал.

— Ну и что? Дали бы дёру, он бы не стал долго гнаться. Сменил бы лёжку, и всех делов. Мы бы другого нашли.

— Я не знал. Я думал, они обязательно убить пытаются.

— Да нет. Сил они на нас обычно не тратят. Ленивые, твари.

Мы снова идём в молчании. Через некоторое время заговаривает Кристо:

— Как ты догадалась, что он прыгнет?

— Я не догадалась, я надеялась. Так молодые вампиры делают. Могло быть хуже — подошёл бы близко-близко и шеи нам переломал. А напал бы он в любом случае. Особенно после твоих обжиманий. Такие парочки — лёгкая, лакомая добыча. И не поверив — напал бы. Догонять нас не надо, стоим такие тёпленькие…

— Ясно.

— Сейчас важную вещь скажу, а ты усвоишь, да?

— Что?

— Кристо, я, наверное, кажусь девушкой раскованной, раз тебе именно такие идеи в голову лезут. Но на самом деле, я предпочитаю держать дистанцию с мужчинами. И тебя прошу это уважать. Как цыганская девушка цыганского парня.

Святая Мать, я его только что назвала «мужчиной». Каково, а?

Кузен опускает ресницы, рассматривая асфальт под ногами. Я не могу разобрать, смущён он или скрывает насмешку — его лицо снова замкнуто и сосредоточенно.

— Прости. Я не из-за этого так придумал. Просто… вспомнилось из кино. Я же не знал, что убежать можно… Испугался.

Уже дома я не понимаю, как могла приписывать парнишке дурные мысли, насмешку — когда он решается вскинуть на меня глаза, я вижу, какие они виноватые. Держится он скованно. Неловко принимает и вешает мою куртку. Раздевшись, тут же бежит на кухню: делать мне чай. Будто нечаянно огорчивший мать мальчишка.

Я делаю вид, что на самом деле ничего такого особого не сказала и не подумала. Без вкуса выпиваю чашку чая. Морщась от боли в ноге, велю показать спину. По счастью, ушиб пришёлся не на позвоночник — на правой лопатке у Кристо наливается довольно крупный синяк.

— На кусок кирпича приземлился, — объясняет он.

Я отправляю его спать, а сама, закрывшись в своей комнате, осматриваю ногу. Болит уже не только лодыжка, но и коленка, и обе грозятся распухнуть. Я смазываю кожу гелем от ушибов и растяжений. Движения неровные, неловкие: сильно ноют отшибленные кисти рук. Ссадины на ладонях я не обработала, просто промыла — они не представляют опасности.

Утром, прежде, чем разомкнуть глаза, я вспоминаю, отчего была сердита вчера на Батори. Из-за слишком раннего пробуждения истинная причина раздражения тогда залегла куда-то на дно подсознания, но теперь снова всплыла, и у меня появилось большое желание задать старому лису пару вопросов.

Но сначала надо вообще прийти в себя. С вечера я забыла зарядить кофеварку, и теперь мне придётся брести на кухню. Втайне я надеюсь, что Кристо встал раньше и уже вовсю варит чудесный напиток. Увы — он лежит на диване, бледный, с торчащими из-под пледа голыми худыми плечами, и сосредоточенно рассматривает потолок. Длинные худые руки с неожиданно крепкими запястьями и белёсым пухом на предплечьях сложены на груди. Увидев меня, кузен делает попытку приподняться на локте. Я останавливаю его:

— Лежи, чего там. Я первая встала.

Нога болит — вывих вправлен, а растяжение связок осталось. Никаких танцев сегодня. Хорошо ещё, что следующая неделя тоже выходная, и в понедельник мне не придётся бежать в гумлагерь.

Поход на кухню сравним с Крестовым, куда-нибудь в сарацинские земли, так он бесконечен и мучителен. Приготовление кофе сродни алхимическим опытам — столько сосредоточения приходится вкладывать в каждое действие, что оно наполняется магией. Достать, не просыпав, упаковку молотого кофе. Засыпать — без ложечки, ложечка мне сейчас не помощник — тёмный коричневый порошок в джезву. Кинуть туда несколько кубиков сахара (кажется, это неправильно, но я всегда так делаю) — а значит, достать и сахарницу тоже. Залить водой из фильтра (конечно же, весь стол в водяных кляксах). Поставить на плиту. Зажечь огонь. Ждать.

Запах кофе дурманит. Ожидание бесконечно.

Наконец, начинает вздуваться коричневая пена, и я тут же, рискуя уронить дрожащими и саднящими руками, снимаю джезву с плиты. Осталась почти мелочь — разлить, долить сливок и отнести чашку Кристо.

Я справляюсь и с этой задачей.

Кузен уже сидит на диване в джинсах, слабый, дрожащий, вымотанный усилием,