Папа, мама, я и Сталин - Марк Григорьевич Розовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нерегистрация штатов в финоргане влечет за собою закрытие кредитов на адм. — управленческие расходы, в том числе и на зарплату адм. — управленческого персонала, но отнюдь не на зарплату рабочих и производственного персонала (см. инструкцию Наркомфина СССР «О порядке регистрации штатов»)
б) Что же касается невыплаты в апреле м-це 1937 г. зарплаты служащим, то таковая, как и зарплата рабочим, не выплачивалась не потому, что штаты не были зарегистрированы (как я указывал выше, 5/IV. 1937 г. ГзрФО дал отсрочку на 2 недели), а лишь только потому, что денег не было на счете «Камчатстроя» в Промбанке, и задолженность по зарплате рабочим и служащим в апреле месяце 37 г., как мне помнится, достигал размеров 1½ — 2-хмесячного фонда, т. е 1 — 17, миллионов рубпей. На 5/IV. 1937 г «Камчатстрой» имел на счете в Банке всего около одной тысячи рублей, а в течение последующих 2-х недель, т. е до моего увольнения, поступившие суммы, около 500 тысяч рублей, не давали возможности ликвидировать задолженность по зарплате и обращались, как мне помнится, главным образом, на оплату бюллетеней и зарплату рабочим, в первую очередь, низкооплачиваемым (прошу приложить справку Главбуха «Кам-чатстроя» о состоянии задолженности по зарплате рабочим и справку Промбанка о движении сумм на счете «Камчатстроя» за тот же период, — сопоставление этих справок подтвердит изложенное мною).
После моего увольнения, 22/IV 1937 г. был издан приказ по тресту о приведении наличных штатов линейного аппарата в соответствие с утвержденными и о некоторых изменениях в штатах центрального аппарата. На основании этого приказа была, в мое отсутствие, произведена регистрация штатов треста. Но, фактически, этот приказ не был реализован в тресте, нарушения не устранены, что и было выявлено ревизией со стороны Регистрационного бюро ОблФО. произведенной в мае м-це 1937 г., в связи с моим обращением в это бюро к Охапкину и моей заметкой в газете-многотиражке «Стройка» за май м-ц 1937 г. (акт ревизии, имеющийся в ОблФО, прошу приобщить к делу, а также допросить по этому вопросу Охапкина и Гоомова).
Неправильное увольнение меня в апреле м-це 1937 г. было отменено телеграфным распоряжением Нач. Главстроя НКПП СССР Емельянова Аркадия Григорьевича от 7/V. 1937 г.; я был восстановлен на работе и с 13/V. 1937 г. приступил к исполнению обязанностей руководителя Плановой группы. Исходя из этого, Экспертная комиссия не имела основания, по моему мнению, оперировать приказом Кроткевича о моем увольнении и, тем более, строить на нем свои выводы. Начальник Главстроя в своей телеграмме предлагал: «материалы о проступках Шлиндмана, с приложением его личных объяснений, направить в Москву». Однако, несмотря на многократные мои обращения к Кроткевичу, а впоследствии, с 13/VII. 1937 г. к Быкову, о предъявлении мне таких материалов для дачи личных объяснений, этого сделано не было, что, естественно, доказывает неправомерность моего увольнения.
Однако, Экспертная комиссия, исходя, очевидно, из выступления на хозактиве в мае м-це 1937 г. б. юрисконсульта Треста Степаненко (выдержка из его выступления приложена к акту комиссии), — человека, морально разложившегося, вследствие резкого алкоголизма, и недовольного мною из-за моих замечаний ему по поводу его длительных отлучек и прогулов, имевших место в августе-сентябре 1936 г. (это может подтвердить бывш. руководитель хозрасчетнодоговорной группы «Камчатстроя» Зайцев Дмитрий Петрович), — в своем акте заявляет, что я, якобы, был восстановлен на работе, благодаря личным связям с Нач. Главстроя НКПП СССР Емельяновым А.Г. и его заместителем Шефтелем Е.Б., у которых я пользовался доверием, поддержкой и авторитетом. Заявляю, что никаких «личных связей» с Емельяновым и Шефтелем у меня не было, кроме чисто-служебных отношений, а то, что я пользовался у руководителей вышестоящего органа «доверием, поддержкой и авторитетом» вряд ли может явиться криминалом.
По вопросу моего неправильного увольнения обращался 29/IV. 1937 г. телеграфно лично к Наркому А.И. Микояну, и почему ответ был получен не за подписью Наркома, а Емельянова — мне неизвестно, как неизвестно это и членам Экспертной комиссии, необоснованно ставящим под сомнение правильность моего восстановления на работе (телеграмму мою от 29/IV. 1937 г. прошу истребовать из секретариата Наркомпищепрома СССР).
Экспертная комиссия заявляет в своем акте, что я вовсе не занимался работой по составлению плана собственных капиталовложений треста «Кам-чатстрой». Это не соответствует действительности: еще перед моей поездкой в Москву, в сентябре м-це 1936 г., Плановым отделом был соствлен план собственных капиталовложений «Камчатстроя» на сумму 8. 600 тыс. рублей. При рассмотрении этою плана на совещании у Нач-ка Главстроя (в ноябре или декабре 1936 г.), он (этот план) был урезан до 4. 750 т. рубл., а 3/1. 1937 г. я обращался к зам. Нач. Главстроя Цукерману С.О. с докладной запиской о выделении этих средств и соответствующих фондов. Однако ввиду значительного сокращения лимита на собственные капиталовложения подрядных строительных организаций системы НКПП СССР, со стороны Госплана СССР и Правительства, Главстрой, своим письмом от 10/1. 1937 г. сообщил «Камчатстрою», что ему утверждено на 1937 год всего — 100 тыс. рублей, (переименованные документы имеются в делах Планового отдела и я прошу их приложить к делу).
Из этого видно, что работа была мною полностью выполнена.
Экспертная комиссия отметила, что я, якобы, безобразно, «по-вредительски» относился к важнейшим директивным документам вышестоящих органов, иллюстрируя это рядом примеров:
«Шлиндман, якобы, продержал у себя приказ Наркома А.И. Микояна от 16/VI. 1936 г. за № 145 «Об укреплении хозрасчета на стройках системы Наркомпищепрома СССР» и через год с лишним, 2/
