Французский шелк - Сандра Браун

Войдя в квартиру, Клэр проводила Мэри Кэтрин в ее спальню.

— Я скоро вернусь, если вы согласитесь подождать, — бросила она Кассиди через плечо.

— Я подожду.

Клэр помогла матери раздеться и аккуратно повесила в шкаф ее старомодный наряд. Проследив, чтобы Мэри Кэтрин приняла лекарство, она уложила ее в постель.

— Спать, спать, мама. Спокойной ночи.

— Я, должно быть, перепутала дни. Он придет за мной завтра, — прошептала Мэри Кэтрин. Мило улыбнувшись, умиротворенная, она закрыла глаза.

Клэр нагнулась и поцеловала прохладную гладкую щеку матери.

— Да, мама. Завтра. — Она погасила свет и вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.

Клэр совершенно обессилела. Плечи ныли от напряжения.

Путь от спальни матери до гостиной показался ей слишком длинным. Войдя в гостиную, она не сразу увидела его. Решив, что он, возможно, передумал и ушел, она было облегченно вздохнула, но — увы!

Словно конвоир, Кассиди уже ждал ее во всеоружии и готовый к схватке. Клэр ничего не оставалось, как принять его вызов. Вопреки тому, что она говорила Ясмин и в чем она пыталась убедить себя, Клэр все-таки находила Кассиди привлекательным. В физическом плане — безусловно. Но было в нем и нечто другое… одержимость, воля, упорство. Эти качества привлекали ее и в то же время отталкивали, вызывали неприязнь. Она боялась его, хотя не могла не признать, что он проявил удивительную доброту и отзывчивость в отношении ее матери.

Когда глаза привыкли к темноте, Клэр различила силуэт возле буфета. Кассиди был в рубашке с закатанными рукавами, плащ его по-домашнему висел на вешалке рядом с плащом и шляпой Клэр. Когда он обернулся, Клэр заметила, что волосы у него все еще влажные от дождя, а в руках он держит два бокала с «Реми Мартэн». Кассиди подошел и протянул ей один.

— Спасибо, мистер Кассиди.

— Не за что — коньяк-то ведь ваш.

— Все равно спасибо.

Клэр была рада, что он не включил электричество. Сквозь стеклянную стену в комнату проникало достаточно света. Время от времени нависшие над землей облака освещались вспышками молнии, и тогда небо напоминало негатив фотоснимка. Но в основном буря уже стихала, оставляя после себя плотную пелену дождя. Серебристые потоки омывали стекла окон, отбрасывая неясные тени на лицо Клэр, когда она приблизилась к окну. Река вырисовывалась внизу широкой темной лентой, контуры которой подчеркивались фонарями на набережной по обе ее стороны.

Первый глоток коньяка обжег горло. От второго разлилось благодатное тепло — сначала оно коснулось губ и постепенно отозвалось легким покалыванием в кончиках пальцев.

— В такие минуты мне становится жаль, что я не курю, — заметила Клэр.

— Простите?

— Я сказала, что иногда мне бы хотелось курить. Сейчас как раз такой момент. — Обернувшись, она увидела, что он стоит гораздо ближе, чем она предполагала. Его глаза были того же цвета, что и дождь, хлеставший в окна, и в них была такая глубина, что дух захватывало.

— Курение вам не на пользу.

— Да, я знаю. Просто я иногда завидую курильщикам — сигарета приносит им немедленное расслабление. — Клэр провела пальцами по стеклу бокала. — Вы когда-нибудь видели, как курильщик сигары выпускает дым в бокал с коньяком, прежде чем сделать глоток? — Кассиди покачал головой. — Забавно смотреть, как дым закручивается в спираль внутри бокала, а потом вдыхается вместе с глотком коньяка. Это придает напитку особую чувственность. Я думаю, коньяк от этого должен становиться вкуснее. А может, вкуснее становится сигара? Не знаю.

— И кто же проделывал такой фокус?

— Да никто. Я видела это в фильме с Ричардом Бартоном. Вполне возможно, что эта привычка свойственна только ему. А может, это было в моде в прошлом веке.

Его волнующий взгляд неотрывно следовал за каждым ее жестом.

— Что на вас навеяло такие думы, Клэр? Она пожала плечами:

— Дождливый вечер, коньяк…

— А может, вы просто хотели сбить меня с толку?

— Неужели вас так легко сбить с толку?

Он колебался чуть дольше, чем ему хотелось бы, прежде чем ответить коротким «нет». Затем залпом допил коньяк и отнес пустой бокал к буфету. Когда он вернулся к окну, где стояла Клэр, в нем опять уже заработал профессионал.

— Что же произошло сегодня вечером?

— Вы ведь были вместе со мной и видели все своими глазами.

— Но я до сих пор так и не понял, что произошло. Она улизнула из дома, верно?

— Да, улизнула.

— Послушайте, я, наверное, не так выразился, но я не хотел…

— Я знаю, что вы не хотели.

— И как часто она… Как часто с ней такое случается?

— Когда как. Бывает по-разному. Иногда она устраивает спектакль. Иногда на нее нападает страшная хандра. А бывают у нее и ясные, светлые дни. Но в основном, как и в первый раз, когда вы видели ее, она путается в именах и событиях, словно у нее старческий маразм. — Клэр вдруг понизила голос. — Иногда она становится такой, как сегодня вечером, — полностью отрешенной от мира.

— И чем это вызвано?

— Не знаю.

— А что говорят доктора?

— Они тоже не знают. Сколько я помню маму, она всегда была такой, только с годами болезнь ее прогрессирует, и приступы случаются все чаще. В самом начале болезни они напоминали лишь всплески депрессии. В такие дни, как рассказывала мне потом тетя Лорель, мама уединялась в своей комнате и плакала дни напролет, не вставала с постели, отказывалась от еды. Мы с тетей Лорель ухаживали за ней, стараясь во всем угодить.

— Ей следовало бы с самого начала назначить хорошее лечение. — При этих словах Кассиди Клэр встрепенулась и гневно посмотрела на него. — Я сказал это не в порядке критики, не подумайте, — поправился он.

Клэр какое-то мгновение словно изучала его. Убедившись в его искренности, она несколько успокоилась и отбросила враждебность.

— Теперь-то я понимаю, что необходимо было немедленно поместить ее под медицинское наблюдение. Такая глубокая депрессия — это уже серьезная болезнь. Но я была ребенком. А тетя Лорель, при всей своей доброте, совсем не знала, как следует обращаться с душевнобольными. Она даже не придавала серьезного значения этой болезни. Мама была молодой женщиной, обманутой в своих чувствах. Семья отказалась от нее, лишила наследства. И тетя Лорель ошибочно думала, что болезнь мамы — не что иное, как страдания разбитого сердца.

— Разбитого сердца, которому не суждено успокоиться.

Клэр кивнула.

— Однажды с мамой случилось то же, что и сегодня вечером. Она оделась и ускользнула из дома с уложенным чемоданом. Я была тогда очень молода, но помню, что тетя Лорель чуть с ума не сошла от беспокойства, пока полицейский не привел маму домой. Он знал нас и заметил маму, когда она шла по Кэнел-стрит с тяжелым чемоданом в руках. Когда он подошел к ней и предложил свою помощь, он сразу обратил внимание, что она не в себе. Спасибо ему, он привел ее домой вместо того, чтобы тащить в полицейский участок. Так что ее миновала столь тяжкая участь.