Корни дуба - Всеволод Овчинников

Хотя число руководящих постов на государственной службе возросло за последние двадцать лет на одну пятую, обладатели "старого школьного галстука" увеличили свою долю среди них с 59 до 62 процентов. При конкурсах на вакантные должности две трети заявлений поступают от выпускников государственных общеобразовательных школ, однако им достается лишь треть назначений. "Обвинение в том, что гражданская служба в основном формируется из элиты - воспитанников публичных школ и старых университетов, - ныне столь же верно, как и двадцать лет назад. Власть гражданской службы по-прежнему подменяет власть министров и парламентариев", - признает газета "Гардиан".

Уайтхолл с его беспристрастностью и нейтральностью служит в британской политической системе такой же постоянной величиной, как и монархия, и подобно ей олицетворяет собой стабильность и преемственность в мире неустойчивости и перемен, убеждает англичан официальная пропаганда.

Но правомернее было бы другое сопоставление: если королева царствует, но не правит, то обитатели коридоров власти пристрастились поступать наоборот.

Уайтхолл продолжает играть ту роль, для которой этот рычаг государственной машины был в свое время предназначен: роль тормоза социальных перемен. Но пришла пора, когда рычаг этот, на беду его создателей, стал тормозом и в ином смысле - мешая стране (и механизму власти, в частности) прийти в соответствие с изменившейся реальностью.

Легко ли

убедить себя в том, что проходит век полковников, которые извечно воплощали

собой образ триумфального викторианства, империи, послеобеденного чая, игры в

крикет на зеленых лужайках. Когда-то эти полковники - строители империи в

30-х годах прошлого века - уходили в отставку и поселялись в живописных

поселках Дорсета и Корнуолла. Они читали воскресные проповеди в приходских

церквах. Они имели самые ухоженные сады и получали призы на

сельскохозяйственных выставках, выращивая огурцы величиной с тыкву.

Эти полковники олицетворяли собой

Британию, которая никогда не менялась: консервативную, уверенную в себе и

замкнутую. Если вы не говорили с ними о распаде империи, о безработице, о

лейбористской партии, о Бернарде Шоу, о механизации армии - обо всех этих

проклятых новшествах, пришедших с континента, - они были милейшими людьми.

Полковники почувствовали, что получили

смертельный удар даже не при распаде империи, а уже при механизации армии.

Как только начали расформировывать кавалерийские полки, они стали требовать,

чтобы офицерам, пересаженным на танки, сохранили хотя бы шпоры. Но техника,

пришедшая в армию, нанесла удар по самому главному: по взаимоотношениям

любителей и профессионалов.

И вот, по мере того как нарастают волны

критики в их адрес, джентльмены и полковники чувствуют, что движутся к

вымиранию. Не только длинноволосые интеллигенты, читающие Марселя Пруста и

Зигмунда Фрейда, уничижительно высказываются о детищах публичных школ, но все

громче раздаются голоса, что "эти вещи гораздо лучше делаются за

границей". А под "этими вещами" имеется в виду как

раз то, что прежде всегда оставляли джентльменам: управление людьми и делами,

проблемы политики и администрации, войны и мира.

Клайв

Ирвинг (Англия),

"Подлинный бритт" (1974).

Если присмотреться внимательнее,

становится очевидным, кто управляет страной. Это верхушка гражданской службы.

Они делают вид, будто являются лишь старшими клерками, администрацией,

смиренно и безымянно выполняющей приказы, проводящей в жизнь решения,

принятые другими. Они действительно безымянны - они не подотчетны

общественности. Возможно, они и вправду смиренны. Но так или иначе они и есть

наше правительство. Ибо сама система построена так, что именно они принимают

решения по долгосрочным проблемам и определяют политику на будущее, даже если

под документом стоит подпись политика, а на телевизионном экране появляется

его улыбка.

Возникает вопрос: если государством

управляют чиновники, чем же тогда занимаются политические деятели? Подобную

деятельность вряд ли можно назвать искусством управления, скорее искусством

рекламы. Да, политики занимаются именно этим. Они служат рекламными агентами

нашего подлинного скрытого правительства - чиновничества.

Дэвид

Фрост и Энтони Джей (Англия),

"Англии - с любовью" (1967).

Глава 19

ИСКЛЮЧЕНИЕ ИЗ ПРАВИЛ

Запах сена и запах водорослей. Мычание коров и крики чаек. Узкие, извилистые, непривычно пустынные дороги. Вместо чадящих грузовиков - только повозки с молочными бидонами да гурты скота. И каждый встречный приветливо машет кепкой. Чувствуется, что увидеть человека в этих местах - радостное событие.

Западная окраина Европы встречается тут с Атлантикой. Это Ирландия, где чувствуешь себя после Англии в совершенно другом мире, где даже само время течет по-иному. В отличие от умеренности и упорядоченности английской природы все вокруг изобилует чрезмерностями и в то же время хранит в себе какую-то доисторическую первозданность.

Если не считать моря и неба, в портрете Ирландии преобладают две краски: свежесть травы спорит с сединой камня. Даже изгороди из серых камней, разделяющие пастбища на склонах, кажутся такими же неподдельно древними, как развалины средневековых крепостей и сторожевых башен.

Ирландская природа поражает тем, что доныне выглядит почти такой же нетронутой и необитаемой, как в те далекие века, когда последователи святого Патрика строили монастыри и воздвигали на взгорьях каменные кельтские кресты. И в этом безлюдье, как и в том, что лишь в отдаленных селениях атлантического побережья сохранил свои последние корни местный язык, отражена трагическая судьба ирландского народа.

Ирландия была для Англии не только близким соседом, но и серьезным соперником. Накануне промышленной революции, когда население Великобритании составляло 13 миллионов человек, в Ирландии оно приближалось к 10 миллионам.

Попросту не укладывается в голове, что за неполных два столетия соотношение это могло измениться столь разительно: 56 миллионов в Соединенном Королевстве и только 3 миллиона в Ирландской Республике. Даже если добавить к ним 1,5 миллиона жителей Северной Ирландии, получается, что если население Великобритании выросло вчетверо, на Зеленом острове оно за то же время сократилось более чем вдвое. Пожалуй, лишь народ Конго понес столь тяжелый урон от колониального ига, утверждает прогрессивная публицистка Бетти Синклер. Если бы не драконовская политика порабощения, население Ирландии, по ее словам, составляло бы ныне около 34 миллионов человек, а может быть, и больше, учитывая высокую рождаемость в этой стране.

Для поездки по Зеленому острову я избрал тот самый маршрут, о котором Энгельс писал в письме Марксу в 1856 году:

"Путешествие наше по Ирландии шло таким образом: мы поехали из Дублина в Голуэй на западном берегу, потом двадцать миль к северу в глубь страны, потом в Лимерик, потом вниз по Шаннону в Тарберт, Трейли, Килларни и назад в Дублин. Всего около 450-500 английских миль. Мы видели, следовательно, около двух третей всей страны... Ирландию можно считать первой английской колонией, именно такой, которая в силу своей близости к метрополии управляется все еще по-старому. И здесь прекрасно видно, что так называемая свобода английских граждан основана на угнетении колоний".

Вся история англо-ирландских отношений подтверждает эти слова Энгельса. Примечательно, что начало заморским завоеваниям будущей Британской империи было положено как раз в пору пребывания на ватиканском престоле первого и единственного за всю историю англичанина - папы Адриана IV. Именно с его благословения Генрих II Плантагенет снарядил в 1171 году 400 кораблей и вторгся на Зеленый остров.

В том, что мечи рыцарей-крестоносцев разили христиан, папа не усматривал греха. В Западной Европе только ирландская католическая церковь была тогда независимой от Рима. Так что найти повод для кровопускания было нетрудно.

По заказу Адриана IV и Генриха II угодливый богослов Гиралдус Камбренсис состряпал "Историю завоевания Ирландии". Он изобразил ее жителей дикарями и язычниками, которые лишь притворялись христианами, людьми коварными и невежественными, необузданными и суеверными. Сие писание стало на последующие века некой индульгенцией для палачей Ирландии, создало стереотип предубеждений, нужный колонизаторам для оправдания своих действий. Стереотип оказался универсальным. Он одинаково исправно служил и завоевателям-католикам, ссылавшимся на волю папы, и тем воинствующим протестантам, которые усматривали потом в любом выступлении против английского ига "длинную руку Рима".

Подобно тому как Ирландия стала первой британской колонией, стереотип предубеждений в отношении ирландцев явился зародышем имперской идеологии. Именно отсюда берет свое начало представление о народах колоний как о существах иного сорта, к которым неприменимы общепринятые моральные нормы; именно из этого стереотипа выросла впоследствии идея о том, что "десять заповедей не имеют силы к востоку от Суэца".