Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента - Уильям Ширер

Годесберг, 23–24 сентября, 4 часа утра

После странного прошедшего дня кажется, что война совсем близка. Все британские и французские корреспонденты, а также Берчэлл из нью-йоркской «Times», который является английским подданным, отправляются на рассвете (примерно через час) к французской, бельгийской и голландской границам. Такое впечатление, что Гитлер здорово обманул Чемберлена. И старый индюк обижен. Весь день он хандрил в своих апартаментах в «Петерсхофе», что в городке Петерсберг на другом берегу Рейна, отказываясь идти на переговоры с диктатором. В пять часов вечера он отправил сэра Горация Вильсона, своего «конфиденциального» советника, и сэра Невиля Гендерсона, британского посла в Берлине (мы догадываемся, что и тот и другой готовы продать Чехословакию за пять центов), на другой берег Рейна встретиться с Риббентропом. Результат: Чемберлен и Гитлер встретились в двадцать два тридцать. Эта встреча, последняя, прервалась в час тридцать без какого-либо соглашения, и теперь похоже, что дело идет к войне, хотя из моей «студии» в швейцарской, всего в двадцати пяти футах от вышедших Чемберлена и Гитлера, я не мог разглядеть какого-либо напряжения или особого разочарования на птичьей физиономии Чемберлена, когда он прощался с Гитлером. Гитлер тоже улыбался и выглядел любезным. И все-таки немцы впали сегодня ночью в глубокую печаль, как будто в страхе, что оказались перед лицом войны. Они печальны, но все равно пребывают в лихорадочном возбуждении. Когда я собирался выйти в эфир в два часа утра со своим ежедневным сообщением и официальным коммюнике, ворвались Геббельс и Адамовски, нацистский босс германского радио, и запретили нам с Джорданом передавать что-либо, кроме официального коммюнике. Позднее я наспех ужинал в вестибюле «Дризена». Геббельс, Риббентроп, Геринг, Кейтель и другие то входили, то выходили, и все они выглядели так, как будто получили мощный удар кувалдой по голове. Меня это сильно удивило, потому что эта война — то, к чему они стремились. В коммюнике просто сообщалось, что Чемберлен пообещал направить в Прагу германский меморандум, содержащий «окончательную позицию» Германии по судетскому вопросу. Дело в том, что Чемберлен, приехав сюда, был готов отдать Судетскую область Германии, но только «британским» способом — с помощью международной наблюдательной комиссии. Но он обнаружил, что аппетиты Гитлера возросли. Гитлер хочет заполучить ее своим способом, то есть немедленно и безо всяких глупостей с международной комиссией. На самом деле это не столь важный пункт ни для одной ни для другой стороны, но, кажется, каждый настаивал на своей позиции.[13]

Тем временем пришло сообщение, что чехи наконец объявили мобилизацию.

Сейчас пять утра. Прилягу на столе в вестибюле, потому что в шесть должен отправиться в Кельн, чтобы успеть на берлинский самолет.

Берлин, 24 сентября

Описание сегодняшнего дня содержится в моей передаче, которую я провел в полночь. Вот что я рассказал. «Утром все мы в Годесберге были в некотором замешательстве, но вечером в Берлине ситуация выглядит так:

Гитлер потребовал, чтобы Чехословакия не позднее субботы, 1 октября, согласилась передать Германии Судетскую область. Мистер Чемберлен должен был сообщить об этом правительству Чехословакии. Сам по себе факт, что человек, наделенный всеми полномочиями политического лидера Британской империи, взял на себя эту задачу, воспринимается здесь, да, думаю, и везде, как означающий, что Чемберлен поддерживает Гитлера.

Вот почему немцы, с которыми я беседовал утром на улицах Кельна и вечером в Берлине, верят, что будет мир. Как вы думаете, какой новый лозунг появился сегодня вечером в Берлине? Его можно прочитать в вечерних газетах. Вот он: „С ГИТЛЕРОМ И ЧЕМБЕРЛЕНОМ ЗА МИР!“ A „Angriff“ добавляет: „ГИТЛЕР И ЧЕМБЕРЛЕН ТРУДЯТСЯ ДЕНЬ И НОЧЬ В ИНТЕРЕСАХ МИРА“».

Итак, Берлин выражает оптимизм по поводу мира. Не смог сегодня связаться по телефону и телеграфу с Гиндушем в Праге, чтобы сообщить расписание передач. Вся связь с Прагой прервана. Слава богу, что есть новый чешский передатчик.[14]

Берлин, 25 сентября

Завтра вечером Гитлер выступает с речью в Спортпала-се. Кажется, его бесят сообщения из Праги, Парижа и Лондона о том, что в своем годесбергском меморандуме он вышел за пределы первоначального соглашения с Чемберленом, достигнутого в Берхтесгадене. Он утверждает, что это не так. В этот спокойный выходной день здесь не наблюдается никакой военной лихорадки, даже никаких античехословацких настроений. Кажется, в былые времена накануне войн толпы разгневанных демонстрантов собирались перед посольствами враждебных стран. Я прошелся сегодня мимо чехословацкого консульства. Вокруг ни души, даже ни одного полицейского. Тепло и солнечно, возможно, последний летний день в этом году, и, кажется, половина жителей Берлина проводит его на соседних озерах или в лесах Грюневальда. Трудно поверить, что будет война.

Берлин, 26 сентября

Гитлер наконец сжег за собой последние мосты. С криками и воплями, — я никогда прежде не видел его в таком сильном возбуждении, — он заявил сегодня вечером в Спортпаласе, что получит свою Судетскую область 1 октября, в ближайшую субботу (сегодня понедельник). Если Бенеш откажется ее передать, он пойдет на войну, в эту субботу. Любопытная была аудитория, в зал набилось пятнадцать тысяч партийных бонз. Они аплодировали его речам с обычным энтузиазмом. Но военной лихорадки все еще не ощущалось. Толпа была настроена добродушно, как будто не осознавала, что значили его слова. Переполненный ядом более чем когда-либо, босс бросал оскорбления лично Бенешу. Дважды Гитлер выкрикивал, что это самое последнее его территориальное требование в Европе. Говоря о своих заверениях Чемберлену, он заявил: «Я по-прежнему заверяю его, что, когда чехи урегулируют отношения со своими национальными меньшинствами, государство Чехословакия перестанет меня интересовать, и, если хотите, я могу дать ему еще одну гарантию: нам не нужны никакие территории Чехословакии». В конце речи Гитлер имел наглость возложить ответственность за сохранение мира или развязывание войны исключительно на Бенеша!

Я вел передачу сидя на балконе как раз над тем местом, где находился Гитлер. У него по-прежнему был нервный тик. В течение всего выступления у него подергивалось одно плечо, а противоположная нога ниже колена подпрыгивала. Зрители не могли этого видеть, а я мог. За все годы, что я наблюдаю за ним, сегодня вечером он, кажется, впервые полностью потерял контроль над собой. Когда он сел после выступления, Геббельс вскочил и прокричал: «Одно бесспорно: 1918-й никогда не повторится!» Гитлер посмотрел на него снизу вверх с диким нетерпеливым выражением глаз, так, как будто это были те слова, которые он искал весь вечер и не смог найти. Он вскочил на ноги и с фанатичным огнем в глазах, который я не забуду никогда, сильно размахнувшись, ударил правой рукой по столу и прокричал во всю глотку: «Да!» После этого тяжело опустился в кресло в полном изнеможении.