Бес в ребро - Георгий Вайнер

— Но мне нужно в редакцию! На работу! Меня никто не увольнял, — как-то неуверенно-жалобно заговорила я.

— Позвоните по телефону из бюро пропусков в редакцию, и секретарь вам закажет разовый пропуск… — и вид у нее был такой, будто она пролежала в нафталине много месяцев вместе со своей толстой шинелью.

На ее сером лице было мрачное счастье, она испытывала извращенческое удовлетворение мстителя. Она жила этим сладким мигом унижения другого человека. Бережно сохраняемое в нафталине от потраты временем бессмысленное зло.

Я повернулась и, не говоря ни слова, вышла на улицу. Не буду я звонить в секретариат. Не буду я заказывать себе по телефону пропуск…

Я шла по городу — без цели и направления. Наверное, надо привыкать к мысли о том, что моя жизнь превращается в более или менее благополучное странствие из несчастья в неприятность.

Как-то незаметно прошло счастливое ослепление молодости, которое было полно уверенности, что жизнь нас несет, безусловно, к светлому, прекрасному и радостному, а вовсе не к подступающей старости, болезням и утратам.

Пролился быстрый дождь, и одновременно через сивую редюгу облаков прорвалось оловянное бельмо осеннего солнца. На стынущей свинцовой воде медленно разворачивался речной трамвай.

Надо идти домой, разговаривать с детьми, объяснять им, куда делся Ларионов. Витечку я уже отправила в командировку. Куда мне послать Ларионова? Или объяснить им, что его несправедливо посадили в тюрьму? Господи, как же мне справиться со всем этим? Как объяснить им, что меня уволили? За что?

Нет, не могу, не сегодня. Нет сил. Я мадам Гулливер, каждый волосок которой привязан на колышки неисполнимых обязательств.

Причудливые позы, гримасы и кошмары.

Все равно — я ни о чем не жалею! Спасибо Старику. Как он сказал мне утром? Кто милосерд к злодеям, тот становится злодеем для милосердных…

Надо идти домой — готовить ужин, прибрать квартиру, постирать. А завтра начну все сначала. Я стану профессиональным борцом за справедливость. Правда, профессии такой не существует. А людей, занятых этим ремеслом, называют закоренелыми кляузниками. Но если справедливости нельзя добиться добром, попробую добиться чем угодно.

Свернула во двор своего дома и увидела, что на лавочке около подъезда сидит Ларионов. Стриженый, с черным лицом. И смеется, шизик.

А я плачу. Старая дура.

— Тебя отпустили совсем?

— Подписку отобрали… Чтобы не сбежал… От тебя…

— Нужен ты мне очень, арестант несчастный…

— Раз из тюрьмы вырвала, значит, нужен…

— Наверное… Ты не забудь, позвони сегодня Аде, скажи, что живой, привет передал…