Ласка сумрака - Лорел Гамильтон

– Никка еще занят на работе телохранителя?

– Да, – ответил Дойл. – Вместо Холода.

– Клиент не возражал против такой замены лошадей на переправе?

Дойл взглянул на Холода, и тот пожал плечами.

– Ей на самом деле ничего не грозит. Она просто хотела иметь рядом воина-сидхе, чтобы показать, какая она большая звезда. Для этой цели один сидхе ничем не хуже другого.

– Насколько пышное шоу мы должны устроить для Нисевин? – спросила я.

– Насколько ты сможешь вынести, – сказал Дойл.

Я удивленно подняла брови и попыталась подумать.

– Меня не включайте, – бросил Гален. – Я видеть не хочу ни одну из этих тварей, даже на расстоянии. – Он загрузил посудомоечную машину и включил ее, так что тихое бурчание механизма сопровождало его на пути к стулу. Видимо, он собирался помочь нам в планировании, раз уж участвовать в действе не намеревался.

– Это создает сложности. Ты и Рис – как раз те двое, кто действительно не стесняется публичного флирта. И Холод, и Дойл на публике предпочитают вести себя прилично.

– Сегодня я изменю своим правилам, – сказал Дойл.

Холод посмотрел на него.

– Ты станешь развратничать перед этой мелкотой?

Дойл пожал плечами.

– Думаю, это необходимо.

– Я буду в постели, как уже бывал, когда мы общались с королевой, но развратничать не стану, не для Нисевин.

– Это твой выбор. Но если ты не намерен изображать любовника Мередит, которым являешься на самом деле, то не порти зрелище, которое будут представлять остальные. Может, тебе стоит подождать в гостиной, пока мы будем разговаривать с "мелкотой".

Серые глаза Холода сузились.

– Ты отодвинул меня в сторону сегодня, когда я должен был услужить Мередит. Ты дважды отодвигал меня в сторону. Теперь ты предлагаешь мне отсутствовать в ее постели, когда ты разыгрываешь ее любовника. Что дальше, Мрак? Ты наконец прервешь свое воздержание и отберешь мою ночь в ее постели на самом деле, а не только ради притворства?

– Я вправе это сделать.

Тут я вытаращилась на Дойла. Его лицо ничего не выражало. Он и вправду только что сказал, что сегодня разделит со мной постель, или просто возражал Холоду?

Холод вскочил и навис над столом. Дойл остался сидеть, спокойно глядя на него снизу вверх.

– Думаю, мы должны позволить Мередит самой решить, кто разделит с ней постель этой ночью.

– Мы здесь не для того, чтобы Мередит сделала выбор. Наша задача – обеспечить ей ребенка. Вы трое провели с ней три месяца, а она все еще не беременна. Ты действительно откажешь ей в шансе завести ребенка и стать королевой, зная, что, если Кел преуспеет, а Мередит проиграет, он убьет ее?

Эмоции сменялись на лице Холода слишком быстро, чтобы я успела за ними проследить. Наконец он опустил голову.

– Я никогда не пожелаю зла Мередит.

Я сделала шаг вперед и коснулась его руки. Прикосновение заставило его взглянуть на меня. Его глаза были полны такого страдания, что я поняла – Холод меня ревнует. Как бы я к нему ни относилась, он еще не имел права так ревновать меня. Пока нет. Хотя я осознала с изумлением, что мысль о том, чтобы больше никогда не держать его в своих объятиях, была очень болезненной. Я могла справиться с тянущим чувством потери не больше, чем он – с ревностью.

– Холод... – начала я, и не знаю, что бы я сказала, потому что из спальни послышался резкий звон. Как будто кто-то взял нежный звук серебряных колокольчиков и превратил его в сигнал тревоги. От этого звука мой пульс ускорился, и нехорошо ускорился. Я выпустила руку Холода. Мы стояли, глядя друг на друга, пока Дойл и Рис двинулись в спальню.

– Мне нужно идти, Холод. – Я начала было извиняться, но передумала. Он не заслужил извинений, а я их не задолжала.

– Я с тобой, – сказал он.

Я расширила глаза.

– Я сделаю для моей королевы то, чего не сделал бы ни для кого другого.

И я в этот момент знала, что он не имел в виду Андаис.

Глава 17

Когда мы с Холодом вошли в комнату, Дойл стоял коленями на винного цвета простынях, разговаривая с зеркалом.

– Я открою вид на комнату, как только войдет принцесса, королева Нисевин.

В зеркале клубился туман. Я проползла по постели, так что Дойл оказался за моей спиной и чуть сбоку. Рис сидел позади нас обоих, у изголовья, зарывшись в подушки винного, пурпурного, ярко– и бледно-розового и черного цветов. Не знаю наверняка, но он казался обнаженным под парочкой продуманно размещенных подушек. Понятия не имею, как он сумел так быстро раздеться.

Холод полуприсел-полуулегся на постели сбоку и сзади меня, так что я оказалась между ним и Дойлом.

Дойл повел рукой, и туман рассеялся. Нисевин сидела в изящном деревянном кресле, вырезанном так, что ее крылья свободно проходили сквозь прорези в спинке. Почти треугольное личико было белокожим, но не той белизны, как у меня, Холода или Риса, – в ней улавливался серый оттенок. Светло-пепельные локоны завивались аккуратными кольцами, как у старинных кукол. Крошечная корона удерживала кудри над лицом, сияя ледяным огнем, как могут сиять только бриллианты. Платье – белое и струящееся. Свободная одежда могла бы скрывать очертания ее тела, вот только была совершенно прозрачной – так что видны были маленькие остренькие груди, почти болезненная хрупкость ребер, изящные скрещенные ножки. На ногах были домашние туфельки, на вид – сделанные из розовых лепестков. У ножки кресла сидела белая мышь, казавшаяся рядом с Нисевин размером с немецкую овчарку. Королева гладила ее шерстку между ушей.

Троица фрейлин стояла позади кресла, каждая в платье под цвет крыльев: алое, как роза; желтое, как нарциссы; и лиловое, как ирисы. Волосы у них были черные, золотистые и каштановые соответственно.

Нисевин явно дольше и тщательней выстраивала свой антураж, чем мы.

Я почувствовала себя серенькой мышью в моем деловом костюмчике. Но не слишком распереживалась. В конце концов, это был деловой звонок.

– Королева Нисевин, как любезно с твоей стороны ответить на наш зов.

– По совести, принцесса Мередит, три месяца уж минуло, как ожидаю я твоего зова. Твое пристрастие к зеленому рыцарю при дворе хорошо известно. Я в высшей мере удивлена, что тебе понадобилось времени столь много, дабы воззвать ко мне.

Она очень строго соблюдала формальности. Я осознала, что формальной была не только манера речи. Она была в короне – на мне короны не было, пока не было. Она сидела на своем троне, а я – посреди едва разобранной постели. За ней, будто молчаливый хор в греческом театре, стояли фрейлины. И мышь, не забудьте мышь! У меня были только Дойл и Холод по обе стороны и Рис, закопавшийся в подушки позади. Нисевин пыталась поставить меня в невыгодное положение. Ну-ну.