Девочка в красном пальто - Кейт Хэмер

– Ну что же, – разговаривала я сама с собой, обнимая коробку. – Все не так уж плохо, правда? Ты еще покажешь, на что ты способна!

Я понимала, что причиной всему туфли, эта невероятная удача, которая позволила их найти.

31

Я почти не бываю одна.

Когда все вышли из фургона и занялись какими-то делами снаружи, я, наконец, остаюсь одна и смотрю на зеленое озеро, возле которого мы разбили стоянку на этот раз, и тихонько напеваю.

Я прислушиваюсь к себе – не шевелится ли у меня внутри этот камень, похожий на тяжелое яйцо, но нет – в том месте, где он обычно находился, я чувствую только ссадину. На одну секундочку мне становится стыдно, но я говорю себе: это не значит, что я забыла маму. Это значит, что я должна жить, потому что этот камень медленно убивал меня.

Оставшись одна, я снова подумываю о том, чтобы повести себя как непорядочный человек. Этот фургон – настоящая шкатулка с секретами, он ими битком набит, и все они обращаются ко мне и хотят что-то рассказать. Черепа, Мёрси – все так перемешалось, что иногда мне кажется – если я открою маленькую зеленую книжечку, то вместо фотографии Мёрси увижу череп. От этого по коже бегут мурашки.

– Детектив Уэйкфорд снова тут, – говорю я, и от этих слов мурашки проходят, зато я начинаю дрожать от волнения. – Мёрси, где же ты?

Я ищу глазами на полке зеленую книжечку, но она такая маленькая, что затерялась среди других книжек. Одну за другой я выдвигаю их, чтобы проверить, нет ли ее между ними. Я касаюсь дедушкиной записной книжки и чувствую, что она зовет меня даже громче, чем все остальные. Осмелиться или нет? Я не знаю, сколько времени есть у меня. Я закусываю губу и вынимаю записную книжку.

Дедушка пишет крупными буквами, размашисто, сплошь петли и завитушки, и таким почерком исписаны целые страницы. Я очень хорошо читаю, как-никак в классе по чтению я была лучше всех. Вообще, дедушкины писания похожи на молитвы. И вдруг в глаза мне бросается мое имя – я впиваюсь в него и перестаю дышать. Я читаю и не могу остановиться – дедушка пишет обо мне, и от того, что я узнаю, меня начинает колоть иголками.

«Это ты, Господи, повелел мне отправиться на этот туманный остров.

Долгое время я не понимал зачем. Но как только я увидел Кармел, я все понял. Я разгадал твой замысел, Господи, разгадал, разгадал. Благодарю тебя, Боже. Я пребывал в таком смятении и томлении духа. Прости мне мои сомнения. Меня одолевала мысль: мне предуказан божественный путь, но как мне сделать первый шаг, Господи, ведь ты не снабдил меня картой? Как же я заблуждался. Я был подобен Фоме неверующему. Признаю это сейчас. Но едва я увидел ее, я понял – вот она, моя карта, я нашел свою карту, свой компас, свой путь. И возможно, со временем она излечит меня от моей боли? Может быть, это эгоистично с моей стороны? Несправедливо? Нет, я уверен, что нет.

Это потребовало времени. Это потребовало тщательного планирования. Моя встреча с ней в этом городе, именуемом Бостон, явилась знаком, я не сомневаюсь. Ведь я даже не подозревал о существовании еще одного Бостона – кроме того, в котором я родился, и что второй Бостон находится на этом благословенном острове, хвала Господу. Но я не смог забрать ее тогда, сразу. Спокойно, спокойно, говорил я себе после первой встречи – может, тебе придется ждать месяц, может, год. Может, всю жизнь. Она воистину мое дитя, и она принадлежит мне по праву. Я направил свое внимание на ту идиотку, которая была с ней, все запястья у нее были в браслетах, похожих на косички, они, без сомнений, выдавали жалкую безбожную попытку наладить собственную жизнь. «Пол и Бет, – говорила она, – Пол и Бет, конечно, не отнеслись бы к этому всерьез». Чуть погодя я догадался, что речь идет о родителях девочки. Эта идиотка разболтала все, что мне требовалось, я узнал про расставание родителей и все прочее, так что она, сама того не зная, явилась орудием в твоих руках, о Господи. Я изменил облик до неузнаваемости, у меня уже тогда созрел план, идея зародилась мгновенно, как происходит зачатие ребенка… Мой голос стал звучать глуше, чтобы не выделяться, лицо я прикрывал рукой, когда говорил. Малышка Кармел сидела возле алтаря, среди цветов, и когда она подошла ближе, у меня перехватило дыхание, я отступил в тень и затаился там – в темном углу, как паук, и оттуда созерцал чудо ее явления.

Последовало мучительное время, и вот, наконец, я оказался возле их дома. Я могу ждать много дней, мое терпение бесконечно. Я был как одержимый. Увидев, как они вышли из дома и поспешили на поезд, я последовал за ними, только я да Святой Дух. Этот безбожный фестиваль историй! Какие могут быть истории, когда есть только одна история – история крестного страдания.

Никому дела не было до моих брошюр – а я наполнил их Твоим словом, Боже. Я видел, как люди бросают их в грязь, топчут ногами. Я преисполнился гневом, глядя, как грязные ботинки втаптывают Твое слово в землю. Я чувствовал, что с каждым таким шагом раны Христа кровоточат сильнее.

Мёрси больше не существует для меня. Она не была истиной, она была послана как… как предтеча. Ей суждено навеки остаться на этом холодном острове. Она была как Иоанн Креститель перед явлением Христа, и ей уготована судьба Иоанна Крестителя. Она потеряна для меня. Потеряна.

Я должен был снова сесть в машину, и все время, пока я ехал, страх не покидал меня, что я могу упустить свой шанс, могу опоздать. Я был так одержим божественной волей, что с трудом владел собой. Бродил по полю с душой, разъедаемой болью и страхом, что потеряю ее. И вот – мелькнуло пальто кроваво-красного цвета, и больше я не упускал его из вида. Это был вещий знак от Тебя – как иначе бы я разглядел ее в толпе? Хвала Господу.

Казалось, она окружена антеннами. Тонкие серебристые антенны, как лучи, исходили из нее и окружали ее, словно кокон. Они даже в тумане светились. Она их не видела, и никто их не видел. Только я. Девочка, окруженная людьми, которые не ведают, не ведают Бога. Которые забивают свою голову сказками, бреднями, вымышленными историями, когда есть только одна история – это история Твоих, о Господи, страданий на кресте, одна только подлинная история, которую стоит рассказывать, я никогда не устану это повторять.

Я преследовал ее, охваченный смертельным страхом, что она потеряется в толпе, в толпе глазеющих, жующих, отсчитывающих свои деньги идиотов. Но ее красное пальто, мой путеводный талисман, помогало мне.

Она обернулась и улыбнулась мне, и сердце мое охватило вожделение. Я вожделел ее дара, ее божественного дара. Прости мне, Господи, мое себялюбие. Да, я желал ее ради себя – но не только. Я снова подумал: обычное дитя? До тех пор, пока я не завладел ею. Я завладею ею. И она откроется миру через меня.

Больше я не терял ее из виду. Даже когда она залезла под стол. Я чуть не схватил ее, но… «терпение, терпение», сказал я себе. Воистину Ты на каждом шагу руководил мной в тот день. Нет, я не терял ее из виду ни на минуту, не то что ее беспечная мать. Да, я получил главный знак – когда она мне улыбнулась.

Потому что, когда она улыбнулась, серебристые антенны задрожали вокруг нее, удлинились и переплелись, испуская сияние, окружили ее нимбом.

А красное – это ведь Твое божественное сердце, как раз в средоточии не верующих в тебя животных.

Ты свершил это, Господи, через меня.

Да святится имя Твое, Господи».

Когда я дочитывала страницу, за дверью послышался шорох, и я быстро-быстро запихнула книжку на место. Показалось лицо Дороти в приоткрытой двери, она смотрит на меня с подозрением:

– Чем ты тут занимаешься, дитя?

– Ничем.

Она внимательно глядит на меня, а я изо всех сил стараюсь не покраснеть. Все-таки я поступила не очень красиво. Уши и щеки горят, словно их жгут огнем.

– Если узнаю, что ты тут чем-нибудь занималась, высеку. У меня на родине детей секут, пока кожа не слезет.

Может, она думает, что я смущена, хотя на самом деле я чувствую только страх и стыд. Может, у меня правда такой вид, потому что она говорит:

– На вот яблоко, – и протягивает мне на ладони большое желтое яблоко, какие дают лошадям. – Сладкое, сочное…

Я трясу головой. Слова-то у нее вроде хорошие, добрые, а вот голос злой. Дома у меня есть книжка про Белоснежку, в ней картинка – злая мачеха протягивает Белоснежке отравленное яблоко. Если откусить кусочек – а Белоснежка откусывает, – то заснешь на сто лет.

Дороти забирает яблоко и уходит. Я смотрю, как длинная коса подпрыгивает на ее худой спине. В эту минуту я ненавижу ее. Тебе наплевать на меня, думаю я, и бегу за ней. Она слышит, что я бегу сзади, и ускоряет шаг.

– Я все знаю про тебя! Знаю, что ты прячешь картинки с человеческими черепами! – Я даже не успеваю подумать, как слова вылетают у меня изо рта. Я делаю глубокий вдох и зажимаю рот руками, как будто пытаюсь затолкать слова обратно.