Извращённое чувство - Эмили Макинтайер

обоих на землю. Я набираю пригоршню снега и бросаю ему прямо в лицо.

— Выкуси! — кричу я, хихикая между словами.

— Я сдаюсь! Я сдаюсь! — смеётся он в ответ, хватая меня за талию и притягивая к себе.

На улице, должно быть, — 6 градусов, но у меня в груди тепло, и я чувствую, как оно распространяется по всему телу. Я понимаю, что именно так ощущается настоящее счастье, и хочу запомнить этот момент навсегда.

Я тянусь к своим ярко-розовым зимним брюкам, расстёгиваю молнию на одном из карманов на ноге и достаю свой одноразовый фотоаппарат, который всегда ношу с собой на случай, если появится что-то, что я захочу запомнить навсегда.

Но не успеваю я его поднять, как Эйдан выхватывает его у меня из рук, а другой рукой притягивает меня к себе.

— Скажи «сыр», — говорит он.

Эйдан улыбается, на его щеках появляются ямочки, а улыбка становится шире. Прямо перед тем, как нажать на кнопку, он наклоняется, прижимаясь ко мне головой. В животе у меня порхают бабочки.

Я выныриваю из воспоминаний, мои пальцы скользят по нашим красным от снега лицам. На них обоих так ясно читается счастье.

Покачав головой, я складываю фотографию и прячу её себе в лифчик, желая сохранить её при себе. Сегодня мне нужно за что-то держаться, кроме печали, которая скапливается у меня в груди и распространяется наружу, заражая каждую клеточку.

Больше всего на свете я хотела бы, чтобы Эйдан был рядом, чтобы он мог обнять меня и сказать, что всё будет хорошо. Если бы он был здесь, я бы извинилась перед ним за то, что всё испортила. Сказала бы ему, что, если бы могла, я бы взяла свои слова обратно и приняла бы другие решения, которые не были бы продиктованы страхом и трусостью. Поблагодарила бы его за то, что он был рядом со мной в трудную минуту, всегда успокаивал меня и напоминал о том, почему я выбрала его.

Честно говоря, я бы уже давно опустила бы руки.

Слёзы текут по моим щекам, горячие и грязные, но как только они начинают течь, их невозможно остановить. Поэтому я перестаю сопротивляться этому чувству и позволяю ему захлестнуть меня, пока я не перестаю видеть, думать и чувствовать что-либо, кроме боли в груди, пульсирующей от сожаления.

Я плачу по Эйдану.

По папе.

По себе.

Я икаю, вытирая, как я уверена, черные следы туши, пытаясь увидеть сквозь опухшие глаза. Когда встаю, ноги покалывают, они затекли от долгого сидения на полу в гардеробной. Я двигаюсь медленно, но уверенно, моё дыхание прерывается, когда моя нервная система пытается успокоиться. Я выхожу из гардеробной, беру пустую коробку, возвращаюсь к стопкам одежды и продолжаю собирать вещи.

У меня нет другого выбора.

Принятие моей ситуации пронзает мою грудь, и она разлетается на тысячу осколков, смывая туманную печаль и принося ясность.

Если что-то кажется безнадёжным, это ещё не значит, что так оно и есть на самом деле. Но чтобы справиться с этим, чтобы хотя бы иметь шанс разобраться во всём этом, я должна быть умной. Хитрой. Должна научиться игре Джулиана и играть в неё лучше, чем он, чтобы навсегда избавиться от этого сукина сына и сохранить «Sultans» в семье.

Мой отец умирает.

И я не могу спасти его, как бы мне этого ни хотелось.

Но возможно, я сумею сохранить его наследие.

* * *

— Что ты делаешь?

Мое сердце подпрыгивает к горлу, и я оборачиваюсь, собирая последнюю коробку с вещами, которые хотела взять с собой. Я не знаю, когда Джулиан захочет, чтобы я переехала, но лучше быть готовой. Поэтому после того, как я пережила нервный срыв, я взяла себя в руки и начала размышлять, что хотела бы оставить в недоступном для Джулиана месте, а что могла бы взять с собой.

На этот раз в дверях стоит не Джулиан, а моя лучшая подруга.

— Рия, что ты здесь делаешь?

Я рада её видеть, но при виде неё в моём только что сформированном щите появляется трещина, и моя нижняя губа начинает дрожать, а в носу и глазах жжет.

Лицо Рии вытягивается.

— Твою мать, что случилось?

— Он… я… Он… Я… — я запинаюсь, не зная, как выразить свои мысли, как сказать ей правду, не раскрывая ей правды.

— Что? — она прерывает меня, уперев руки в бока. — Что сделал этот ублюдок?

— Ты даже не знаешь, о ком я говорю, — смеюсь я сквозь боль.

— Не имеет значения. Если из-за него ты выглядишь так, — она указывает пальцем на мои опухшие глаза, — он мудак, и у меня нет другого выбора, кроме как спланировать его убийство.

Я смеюсь, но серьёзность ситуации омрачает моё веселье. Разве это делает меня плохим человеком, если я действительно хочу, чтобы мы спланировали его убийство? Я качаю головой, отгоняя эту мысль.

Я не такой человек. Я не он.

— Я потеряла свой телефон, — говорю я.

Её идеально ухоженные брови поднимаются.

— Да, я поняла это, когда ты не перезванивала мне последние два дня. И ты пропустила воскресный бранч.

Честно говоря, я даже не вспоминала о нашем позднем завтраке.

— Боже мой, Рия. Мне так жаль.

Она пожимает плечами.

— Я подумала, что твоё отсутствие было сигналом бедствия, поэтому я здесь. А теперь скажи мне, что случилось, — её взгляд осматривает комнату и расширяется, когда она видит разбросанные коробки и пустые полки. — Ты… собираешь вещи?

Я киваю, и в моей груди снова зарождается боль.

— Я выхожу замуж за Джулиана, — говорю я, избегая смотреть ей в глаза.

Она поджимает губы.

— По своей воле?

Я стискиваю зубы, чтобы не сказать правду, но она всё равно видит меня насквозь. Не знаю, зачем я вообще пыталась её обмануть.

— Не по своей воле, — отвечает она за меня.

— Это не имеет значения, — я машу рукой, будто это может что-то изменить. — Что ты всегда говоришь? Если не можешь выбраться из ситуации, погрузись в неё? Вот я и погружаюсь.

Она издаёт звук, похожий на смешок, прежде чем её руки взлетают к бёдрам.

— Ты меня просто оскорбляешь, когда вот так мне лжёшь, — Рия подходит ко мне вплотную, её руки опускаются мне на плечи, а глаза не отрываются от моих. — Если ты прыгнешь, то и я прыгну, помнишь?

— Пожалуйста, — я смеюсь, хотя на моих глазах выступают слёзы. — Не надо сейчас цитировать «Титаник», Рия. Не уверена, что смогу вынести ещё боль.

Но её действия произвели желаемый эффект, и я сдалась и