Диомед, сын Тидея. Книга вторая - Андрей Валентинов

Я вновь поглядел на неторопливо ступающую ко мне грудастую Смерть, на сжигающий все огненный Смерч... Ты права, мама! Я – человек. Я не стану, таким, как ВЫ!

Копье внезапно стало легким, невесомым. Камышинка – не копье. И все вокруг стало легким, простым, прозрачным.

Я рассмеялся. Смерть и Смерч шли ко мне.

Я шагнул навстречу.

Прямо уставив копье, Диомед, воеватель бесстрашный,Ярость вознес на Киприду, на дщерь Эгиоха.Острую медь устремил и у кисти ранил ей рукуНежную: быстро копье сквозь покров благовонный, богинеТканный самими Харитами, кожу пронзило до дланиВозле перстов; заструилась бессмертная кровь Афродиты,Влага, какая струится у жителей неба счастливых.Громко богиня вскричав, удаляется с скорбью глубокойВ омраке чувств от страданий; померкло прекрасное тело!Грозно вослед ей вскричал Диомед воеватель:«Скройся, Зевесова дочь! Удалися, да жива покуда!»Смертных губитель Арей между тем усмотрел Диомеда героя,Быстро и прямо пошел на Тидида, смирителя коней.Только лишь сблизились оба, летящие друг против друга,Бог, устремяся вперед, над конским ярмом и браздамиПикою медной ударил, пылающий душу исторгнуть.Но не возмог – и богам не все в мире подвластно.И тогда на Арея напал Диомед нестрашимыйС медным копьем, всею мощью своею ударивВ пах под живот, где бог опоясывал медную повязь;Там Диомед поразил и, бессмертную плоть растерзавши,Вырвал обратно копье; и взревел Арей меднобронныйСтрашно, как будто бы девять иль десять воскликнули тысячСильных мужей на войне, зачинающих ярую битву.Дрогнули все, и дружины троян, и дружины ахеян,С ужаса: так заревел Арей, ненасытный войною.Тяжко стеная, вознесся он к сонму богов Олимпийских,Молвив: «Беда! Будь на волос я меньше бессмертен,То, прободенный, страдал бы меж страшными грудами труповИли живой изнемог под ударами гибельной меди!»Так обуздал Диомед истребителя смертных Арея.

– Тидид! Тидид! Да чего ж это было? Да половина наших мертвыми лежит! Говорят, боги...

– Да брось, Капанид, какие там боги!..

Страшный день никак не хотел кончаться. Но мне было уже все равно. Почти все равно. И когда я перестраивал, приводил в чувство немых от ужаса аргивян, когда наскоро договаривался о малом перемирии (до первой звезды) с такими же неживыми от страха троянцами, когда мы уносили в лагерь окровавленные, изуродованные тела наших товарищей, одна мысль не отпускала, Стимфалийским птенцом стучала в висках...

Не все!

Это еще не все, Диомед. ОНИ больше не сунутся, ОНИ будут зализывать раны, ИМ тоже страшно, ИМ больно, но это не все, враг не только тот, кто ударяет в грудь копьем, враг – тот, кто бьет в спину сапожным шилом... Твои хозяева получили свое, Любимчик. Хозяев прогнали – пора высечь раба! Или они тебя на Олимп возьмут, Одиссей сын Лаэрта?

А день все тянулся, снова орал Агамемнон («Почему?.. Ворота открыты!.. Трусы!.. Дождика испугались!»), снова хвалился бычок Аякс («Это я! Арея! Да не боялся ни!..»), снова резал Калхант-предатель очередную жертвенную овцу...

Я ждал. Знал – дождусь.

А вечером по лагерю пролетел-прошелестел слушок: Рес-фракиец уже возле Идских предгорий. И сам он, и воинство чубатое, и кони его волшебные.

Значит, тут нам всем и конец!

С моими гетайрами я бы никому не советовал спорить. Даже Агамемнону. То есть, не так – в особенности Агамемному. Любят его чернобородые!

– Э-э, ванакт Агамемнон! Не пропустим тебя, да! Отдыхает Диомед-ванакт, да! Ближе не подходи, плохо будет, понимаешь, да?

Слушать бульканье нашего Зевса я не стал. Но сон все равно не шел, а страшный день еще не кончился...

Встал, потер ноющее ухо (бронзовый щит, конечно, лучшее изголовье для настоящего воина, но...). Та-а-к! Куреты плечи сомкнули, а за ними... Ого! Агамемнон, Менелай, Нестор Сивая Борода, оба Аякса!

– Значит так, Диомед? Почиваешь, значит, беспечно? Забыл, что троянцы рядом, уже на холмах, уже у самого частокола?

Это не Агамемнон. Нестор это, конник Геренский, пешеходящий.

– Слишком заботлив ты, старец, – вздохнул я. – Трудов никогда ты не бросишь!

– Погодите, – поморщился Зевс-Агамемнон. – Тидид, не время ругаться...

...Да ну? И от кого я это слышу?

– ...В лагере... Паника в лагере, Диомед! Болтают, будто боги на нас сегодня напали, значит, Трои вовек не взять. А тут еще этот Рес...

– Рес действительно пришел, – перебил брата Менелай. – Войско у него небольшое, но дело не в войске. Все боятся, болтают, что завтра утром Рес напоит коней в реке...

Я кивнул. Дело, конечно, не в чубатом фракийском царьке. Все устали, всем страшно. Испуганный и усталый поверит даже в волшебных коней, пьющих на нашу погибель грязную желтую воду Скамандра.

...Помрут, бедняги! Ох, и грязная вода! И трупы гниющие на дне...

– Кажется, дошло, – усмехнулся я. – Надо убить Реса? А может, еще и коней его увести? Чтобы все увидели?

– Ну-у-у-у... хорошо-о-о-о... бы-ы-ы-ы!.. И погляде-е-е-еть... бы-ы-ы-ы... где-е-е-е... враги-и-и-и... страшные-е-е-е!

Славно спели – хором!

– Возьми с собой, кого хочешь! – заторопился (а вдруг передумаю?) старший Атрид. – Кого хочешь, сколько хочешь!..

Я понял – дождался. Есть!

– Одного, думаю, хватит, – пожал плечами. – Сами знаете, в таких делах надо парой работать. Товарища ранят – вытащи, а если побежит – зарежь... Есть у меня друг самый наилучший – Одиссей Лаэртид, любимец богов, басилей итакийский. Если сопутник мой он, из огня мы горящего оба к вам возвратимся!..

Вот и все, Любимчик!

От желтого Скамандра несло гнилью, земля выскальзывала из-под ног, словно кровь, пролитая за день, еще не успела впитаться. И трава пахла кровью – застывшей, спекшейся черной коркой. Не скоро здесь смогут пастись кони... Я шел не спеша, постепенно замедляя шаг. До утра еще далеко, куда дальше, чем до смерти.

Тихий шелест травы, тихий шелест крыльев Таната...

Спешить было некуда. Пусть Любимчик спешит! Ишь, дергается, с шага сбивается.

Чует! И верно чует!

Наконец, не выдержал Лаэртид – обогнал, нарочито хрустя стеблями, пошел впереди. Спина в легком полотняном панцире – не защищена, открыта – мишенью для верного удара. На что он надеется, умник? Что его дружок из Аргоса в очередной раз проявит дурацкое благородство? Поздно! Вот сейчас, не думая, выхватить короткий хеттийский меч...

Шаг.

Шаг-декат.

Шаг-гекатост[35].

Звезды путались в ледяной росе.

– Не могу...

Я остановился, подождал, пока рыжий обернется...

– Не могу бить в спину!..

Странным было его лицо. Будто не он, я изменник. Будто не он, я – гадюка в мокрой траве.

– Ты предатель!..

Это не я сказал, это он, Одиссей Лаэртид.

– Ты предатель, Диомед!

– ...Тише, троянцы услышат!..

Мы ругались шепотом, мы кричали шепотом, шепотом проклинали друг друга. Я припомнил ему все, и он тоже – мне. У Любимчика оказался свой счет.

И никто не взялся за меч.

Вернее, не так. За меч взялся я. За рукоять, не вынимая. Он не заметил. Или сделал вид.

– Диомед, вчера мы могли взять Трою. И опять не взяли. Надо говорить, почему?

Я лишь поморщился. Стратег-воевода нашелся! Лучший ученик дядюшки Алкима!..

Впрочем...

– Скажу! Потому что ОНИ, эти людоеды, которые купили тебя, Лаэртид, с потрохами, решили САМИ убивать нас. Обожглись, правда... И ты обжегся, Любимчик. Мы отдали долг дружбе – высказались, как хотели, от души. А теперь у тебя осталось ровно десять слов. Я буду загибать пальцы, а ты говори. На одиннадцатом я убью тебя – если не успеешь убедить, что подлец и предатель – это не ты!

Он кивнул, помолчал какой-то миг. Острые глаза блеснули вызовом:

– Жена, сын дороже всего мира. Если убьешь Олимпийцев – начнется Титаномахия!

Слов было ровно десять. Но хватило и одного.

«Титаномахия! Новая Титаномахия! Мы... Наш Номос... Мы все, как тельхины с гелиадами... ЭТИ, на Олимпе, не ведают, что творят! Нельзя! Надо что-то...»

«Перед смертью Эвмел Адрастид велел передать: «...Они – часть Номоса, убивать нельзя...»

Не они! ОНИ – часть Номоса! Бестолковый у тебя ученик, дядя Эвмел! Как все просто! Просто – когда знаешь...

– Я тебя понял, Лаэртид. Мы, полубоги, становимся богами – быстро, незаметно, неотвратимо. ОНИ ошиблись, и Крон-мертвец ошибся со своим дурацким Котлом. Стоит нам сделать последний шажок, и тогда...

...Это уже случилось, когда Зевс восстал на Крона Всесильного, и погиб Номос Золотого Века. И это не случилось – совсем недавно, на Флеграх, где дядя Геракл помог остановить гигантов. А кто остановит нас, воинов Армагеддона?

Рыжий вновь кивнул, почесал нос, поморщился.

– Все-таки ты герой, Тидид! Тебе бы троянские стены лбом крушить!..

Вздохнул я, руками развел. Ну, герой. Ну, крушить...

ЭПОД

– ...Помер, – вздыхает седатый кентавр. – Помер Хирон. И Фол помер. И Несс помер. И все померли...