Побратимы Гора - Джон Норман

— Нет.

— Очень хорошо.

Она слегка пошевелилась, при этом оставшись сидеть на том же месте, но позволив одеялу соскользнуть с бедра. Со стороны могло показаться, что это было случайностью.

— Давай-ка поспешим к вигваму Кэнки, — предложил я, не будучи уверен, что смогу сохранить контроль над собой.

— Пожалуйста, — попросила рабыня, — можно мне поправить мой ошейник?

Тогда она, тщательно, своими маленькими ручками, стала выравнивать украшенный бисером ошейник на своём горле. В определенный момент она провела пальцем вокруг и под ним, как бы регулируя его для удобства. Затем она, снова подровняла ошейник, устанавливая центральный узел точно под подбородком.

— Так-то лучше, и более удобно. Как он смотрится на мне? — спросила девушка, хитро посмотрев на меня.

— Прекрасно, — ответил я.

— Хорошо. Ведь для нас важно, чтобы наши ошейники хорошо выглядели и были удобными.

Я уже был наполовину выведен из себя, видя как её маленькие ручки, столь осторожно и внимательно привлекали внимание к этому к этому круглому символу рабства — ошейнику рабыни.

— Пойдем уже, — велел я.

— А мои волосы, нравятся Господину, — спросила мерзавка.

Я смотрел, как она откинула назад голову, и совершенно не обращая на меня внимания, руками подняла свои длинные, прекрасные рыжие волосы. Это её движение подняло линию её совершенных грудей.

— Самым потрясающим и возбуждающим для земной девушки, доставленной на Гор, является то, что она находит себя объектом такого страстного желания, — заявила рыжеволосая, глядя на меня.

— Возможно, — не стал я спорить. Несомненно, на Земле у неё было мало возможностей, чтобы подготовиться к встрече с сексуальностью гореанских мужчин.

— А ещё их невероятно потрясает то, как неограниченно и неистово, а иногда беспощадно, их эксплуатируют, — сказала она, не переставая демонстрировать свои волосы.

Я кивнул. Действительно, таким женщинам, редко предоставляется большой выбор в данном вопросе.

— И как безжалостно они принадлежат, дрессируются, принуждаются к повиновению, — добавила она, под аккомпанемент моего молчания.

— Но теперь, — тихо проговорила девушка, опуская голову, и всё также держа руки в волосах, что делало её грудь ещё более возбуждающей, а её поза, тонко намекала о полной её покорности своей участи, — это им подобает и подходит, поскольку они — всего лишь рабыни.

— Да, — сказал я, сжимая кулаки что было сил.

— Как смотрятся мои волосы? — спросила она, опуская руки и поднимая голову.

— Прекрасно, — признал я.

Виньела повернулась, и сидя на правой ноге, подняв левое колено, отбросила в сторону одеяло, и улыбнулась мне. Она проделала всё это совершенно бесстыдно, как настоящая рабыня. Конечно, тело невольницы всегда выставлено на всеобщее обозрение, что было бы невероятно для свободной женщины.

— Я думаю, что Вы находите меня привлекательным, — заключила она.

— Да, — согласился я.

Она снова встала на колени, опираясь бёдрами на пятки, всё ещё держа руки в покрывалах, и повернула лицо ко мне.

— Увы, — она сказала с притворным сожалением, — насколько же слабы и уязвимы рабыни.

— Да.

— Насколько же мы беспомощны и бессильны.

— Да! — сердито сказал я.

Трудно было не заметить её очарование и силу.

— Но возможно мы не абсолютно бессильны, — заключила рабыня. Она поместила руки за голову, распрямила спину, выпятила грудь и потянулась.

— Возможно, нет.

Виньела опустила руки и посмотрела на меня. Теперь она стояла на коленях, лицом ко мне, положив руки на бедра, держа колени вместе.

— Сейчас я гораздо сильнее, — заметила она, — чем была, когда-то та глупая малышка, Миллисент Обри-Уэллс, с Земли.

Когда-то этой глупышкой была именно она, пока не была доставлена на Гор и порабощена.

— Объясни, почему, — приказал я.

По малейшему желанию, кого-то такого же, как прежняя свободная женщина — мисс Миллисент Обри-Уэллс, из Пенсильвании, гореанская рабыня, такая как Виньела, должна пасть ниц перед ней, облизать её ноги и исполнять все приказы и пожелания.

— Теперь я намного влиятельнее её, — заявила она.

— И в чём же это проявляется?

— Я — рабыня.

— Ты говоришь загадками.

— Я влиятельнее, но конечно, только определенными способами.

Я улыбнулся. Я видел, что она действительно хотела быть выпоротой за дерзость. Рабыня, конечно, может быть выпорота по любой причине, или даже без всякой причины.

— И каким же образом, — поинтересовался я, — у рабыни могло бы оказаться больше власти, чем у свободной женщины?

Она улыбнулась, и скромно опустив голову, промурлыкала:

— Некоторые мужчины, находят нас привлекательными.

— Это верно, — признал я.

Как нескромно, но изящно она сделала этот вывод. Я не хотел, но, несмотря на своё не желание, вынужден был согласиться с ней. Как может свободная женщина сравниться с рабыней в способности вызывать желание мужчины? Рабыня, в её беспомощности, её уязвимости и красоте, является самой возбуждающей и желанной из всех женщин. Даже, просто вид невольницы может сделать мужчину обезумевшим от страсти.

— Как магнит, куда ни его положи, куда не спрячь, он сохраняет свою власть над железом, так и мы сохраняем свою притягательность для мужчин, — сравнила она.

— Да, — вынужден был согласиться я.

Как же меня восхищали и возбуждали, такие женщины! Насколько естественно получается так, что они оказываются столь возбуждающими мужское желание, возможно, к их собственному ужасу, но и к глубокому удовольствию. Кто сможет определить, или измерить привлекательность рабыни? Разве не кажется она объектом, созданным самой природой, чтобы быть у ног мужчины? Да многие войны начинались, ради обладания ими. Даже дань, наложенная на проигравшего в войне, наряду с золотом и зерном Са-Тарна, включает в себя женщин.

— Я это понимаю так, что, рабыня, благодаря своей красоте, может обладать, по крайней мере, если ей повезёт, некоторой малой частицей власти, которой не может иметь свободная женщина.

— Я думаю именно так, — сказала она.

Этот вывод, основывался на фантастической желанности и привлекательности рабыни. Но не стоит позволять им становиться высокомерными. Лучше пусть они продолжают бояться плети.

— Но каким ещё образом, кроме возможной привлекательности и желанности, у рабыни может быть больше власти, чем свободной женщины?

— Если кто-то может делать что-нибудь, что другой не может, и если с кем-то разрешают делать такое, чего с другим сделать нельзя, то я полагаю, у него появляется власть, которой другой не имеет, — объяснила девушка своё видение своих возможностей.