Черный саквояж. Куклы из космоса (сборник) - Кир Булычев

Некоторое время он размышлял.

— А нашу школу… что ж, школу эти школьники из будущего пускай и дальше снимают, раз уж начали.

Учительница истории посмотрела на него с удивлением.

— Да разве вы не поняли, Степан Алексеевич? Ведь, судя по словам Кости Костикова, они теперь будут скрываться, боясь, что их кто-нибудь увидит и из-за этого изменится ход истории.

— А кто на них написал, что они из двадцать третьего века? — спросил директор. — У нас по улицам сейчас и не такие ходят, все ко всему привыкли. Надо им только дать понять, что никто из нас никому не доложит, откуда они, и ничего — будут снимать, как миленькие! В конце концов они тоже учащиеся, хоть из другого века, и им их учителями дано домашнее задание, которое надо выполнить. Им надо зачет сдавать по натуральной истории.

— Степан Алексеевич, да что это вы такое говорите! — изумленно воскликнула Вера Владимировна.

— А говорю я то, — Степан Алексеевич принял окончательное решение и встал, чтобы оказаться в центре внимания, — что пускай снимают! В конце концов какую еще другую школу будут снимать для того, чтобы показывать в двадцать третьем веке? Нашу! Мы не вправе упустить этот исторический момент.

— Конечно! — воскликнул увлекающийся Лаэрт Анатольевич. — Мы же входим в историю! Это же уникальнейшая возможность! Мы можем показать себя каким-нибудь прапрапраправнукам — моим, вашим, Степан Алексеевич, вашим, Верочка… Эх, — молвил он потом с досадой. — Мне бы только успеть отрегулировать в кабинете молекулярную систему вытирания классной доски. Совсем разладилась, заклинит еще в самый неподходящий момент, когда снимать будут, неудобно получится, что о нас там, в будущем, подумают?

— Побриться и постричься вам тоже не помешало бы! — в сердцах сказала Вера Владимировна.

— А вот это правильно, — мягко произнес Степан Алексеевич. — Я уже сам собрался об этом сказать. То есть, конечно, не в смысле побриться и постричься, потому что ото ваше личное дело, Лаэрт Анатольевич, хотя откровенно говоря… Я в смысле более широком, в смысле некоторых других мер…

— И все-таки я все равно не верю! — мрачно сказал вдруг не проронивший до этого ни слова преподаватель литературы Петр Ильич. — Не верю! Нет этого ничего, не может этого быть! Все мы начитались фантастики… этих, сына и отца, то есть братьев… Нам же всем в поликлинику надо!

— Эх вы! А еще литературу преподаете! — возмущенно сказала преподаватель физкультуры. — Нельзя же быть таким ретроградом, чуть что — и в поликлинику.

— Да, приходится поверить, голубчик, — мягко произнес Степан Алексеевич. — Жизнь — это не литература, она сюрпризы преподносит. Приходится поверить и, больше того, приходится считаться. Это ведь вам не что-нибудь, а двадцать третий век. Лаэрт Анатольевич в данном случае правильно сказал — что они о нас там могут подумать? Нам же не все равно, каким у нас окажется будущее, а им тоже не все равно, каким было их прошлое. Так что, надеюсь, что все со мной согласятся, что…

И директор школы, не торопясь, раздумчиво начал говорить. А после всего того, что он сказал, в учительской снова начался шумный общий разговор, и не все его участники, надо признаться, были согласны со Степаном Алексеевичем. А кончилось все тем, что директор школы и Лаэрт Анатольевич снова отправились в кабинет физики, чтобы сообщить решение экстренного педсовета Петру Трофименко и Косте Костикову, которые должны были передать его своим друзьям из двадцать третьего века…

Однако Петр и Костя, конечно, вернулись к Бренку и Златко, так ничего и не зная о том, что произошло в учительской школы № 1441 — ведь у них не было аппарата, который мог бы доносить изображения и звуки сквозь стены. Но они уже и не жалели об этом, потому что думали теперь не о прошлом, а о будущем и были откровенно рады тому, что все разрешилось как нельзя лучше.

Бренк и Златко вместе с Александрой Михайловной сидели за столом, на котором горой были навалены учебники для шестого класса. Школьники из двадцать третьего века были почему-то очень веселы, а бабушка, наоборот, — мрачной и насупленной. Петру и Косте она явно обрадовалась, но вместо того, чтобы сразу спросить, зачем их вызывали в школу, сказала совсем другое:

— Вот, полюбуйтесь и послушайте! Они говорят, что в ваших учебниках по химии и особенно по физике все не так, что все химические и физические законы…

— Ну почему же все, Александра Михайловна, — не все, некоторые…

— Зачем же вообще тогда учиться?! — резко спросила бабушка. — Что же, по-вашему, целые поколения школьников учат не то, что надо?

— Мы за вас, ребята, домашние задания хотели сделать месяца на два, на три вперед, — объяснил Бренк, — чтобы хоть как-то поблагодарить за помощь, да и делать все равно нечего, но не смогли. То есть мы-то знаем правильные ответы, но с вашими они, разумеется, не могут точно сойтись. Вот, скажем, закон Паскаля…

— Молодой человек, — сухо сказала бабушка, — непреложность этого закона доказана веками. Он был точно таким же, когда я сама училась в школе.

— Это прошлыми веками, а теми, что для нас еще будущие? — резонно задал вопрос Златко. — К тому же не то, что он в корне неверен, просто все сложнее, тоньше.

Бабушка пожала плечами и вопросительно посмотрела на Петра, но тот не стал вступать в теоретическую дискуссию — ему не терпелось обрадовать Бренка и Златко.

— Ребята! — воскликнул он сияя. — Мы все уладили! Вы ведь пока еще не все, что нужно для зачета, сняли? Завтра, прямо к первому уроку, можете идти в школу и снимать!

— Постой! — сказал Златко, откладывая учебник. — А эффект кажущегося неприсутствия?

— Да он вам больше не нужен! — торжествуя сказал Петр. — На вас завтра никто не будет обращать внимания. На экстренном педсовете решили…

— Что-что? — спросил Бренк бледнея. — Значит, о нас теперь знает кто-то еще? Мы же вас просили!

Путаясь и сбиваясь, Петр начал рассказывать, и Костя пришел ему на помощь. Выслушав все до конца, Бренк встал, потом сел, опять встал и махнул рукой. Теперь он был мрачнее тучи.

— Златко, — сказал он потерянно, — что же теперь будет? За это ведь запросто могут и на повторный год оставить. Вон у нас сколько уже всего набежало! Неисправность блока проморгали, фильм до конца_ не сняли, а теперь про нас, оказывается, уже знает чуть ли не вся эта школа из прошлого!

Златко молча смотрел в окно. На его лице тоже было написано выражение тревоги и неудовольствия. В комнате на некоторое время настала мрачная тишина. Александра Михайловна вздохнула и стала складывать учебники и тетради на столе в аккуратную стопочку.