ЧВК Херсонес. Том 2 - Андрей Олегович Белянин

самый друг прямо сейчас менял его на юбку и каблук! Достойно шекспировского стиха, благо рифма уже есть. Нет, лучше есенинского, Шекспир писал без рифмы.

В общем, кажется, я становился свидетелем другой яркой истерики, поскольку обиженные мужчины в этом смысле оказываются ничуть не лучше женщин. Сколько тут было драматургии, театра, эмоциональных качелей, накала страстей, рваных нервов, глухих рыданий, хватаний за сердце, предынфарктных судорог! Для нас изобразили такую древнегреческую трагедию минут на десять-пятнадцать, что сам Еврипид обзавидовался бы…

– Пусть идёт, – не выдержав, сорвалась Светлана, дважды пиная валяющегося у неё в ногах Диню. – Но если он хоть раз полезет ко мне в… в куда не просят, или сунется туда, где ждут не его… Я за себя не отвечаю! А потом пусть хоть пожизненное дают…

– Саня, зема, бро! Я не подведу! Уж что-что, а историю Деметры с доченькой мне лично приходилось переводить на двадцать шесть языков мира. Я ж её чуть ли не у самих очевидцев записывал! Такое знаю, что без меня вам в Керчи один сплошной секир-башка будет, э?!

– Это серьёзно? – теперь уже в свою очередь спросил я.

Гребнева неопределённо передёрнула плечиками и вскинула чернёные брови: типа если что и не так, то уж она-то в этом разрезе точно не при делах. Причём произведено это несложное действие было столь красиво и эротично, что я не задумываясь согласился отнести все возможные издержки на свой счёт!

Как у неё такое получается? Наверное, надо всего лишь быть самой восхитительной женщиной на всём белом свете…

Собственно, вот так разговоры и закончились. На общие сборы после завтрака ушло, наверное, около часа, может меньше. Нас вышел проводить сам директор. Немного удивился покачивающемуся в нашем строю тощему Денисычу с неизменной холщовой сумкой, набитой амфорами, но уточнять ничего не стал, а просто благословил на дорожку. Весьма своеобразно, кстати.

– Друзья мои! Отважные герои! Ваш путь усеян трупами врагов! Богиня Ника, что всегда крылами готова храброго укрыть от стрел и копий, а было дело, и от гнева других богов, она не отводила взгляда, но защищала славою и честью тех, кто отмечен был её улыбкой! Так пусть и ныне вы пройдёте там, где, может быть, иные отступили. Так пусть и ныне, кто бы ни посмел вас оскорбить хоть словом, хоть движеньем, падёт под острой медью или бронзой, – он сделал красивую паузу, выравнивая дыхание: всё-таки гекзаметр требует оперных лёгких. – А вы же исполняйте долг! И пусть доверие, что вам оказано музеем Херсонеса, не канет втуне, словно звук пустой. Короче, победите всех там на хрен!

Я кивнул, Денисыч икнул, Светлана опустила лицо в ладони, словно ей было жутко стыдно за всех нас скопом. Феоктист Эдуардович всё понял правильно, сделал вид, что ни на кого не обижается – это выше его достоинства. Он лишь поправил неизменные чёрные очки и направился в основной корпус, поманив нас за собой. Переход из наполненного солнцем сада в полутёмный прохладный коридор на минуточку заставил меня прикрыть глаза, а в следующую секунду щеки коснулся солёный морской бриз…

– Как вы это делаете?

– Привыкайте, Александр. Наша Мила хоть и стерва, каких поискать, но для музея готова на всё! Ни у кого больше таких технологий нет, – задумчиво протянула Гребнева.

– Так где мы?

– Керчь, город, запирающий пролив, – с наслаждением запрокидывая голову и дыша полной грудью, объявил наш разговорчивый сотрудник. – Он же Пантикапей, он же Мирмекий, он же Тиритака, он же Чарша, он же Восперо Киммерион, он же, если считать по названию турецкой крепости, Ени-Кале! В общем, имён много! Да и кто тут только ни жил, ни торговал, ни воевал и ни правил за два тысячелетия…

Мы стояли на старой площади в тени густых лип и тополей, перед нами высилась колонна, увенчанная золотым грифоном, на горизонте сияла изумрудная линия моря. За нашей спиной высилась гора, на которую вели десятки, если не сотни, ступеней. Городские здания были самыми разными: от купеческих особняков, чудом уцелевших в Великую Отечественную войну, до сталинских построек, жёлтых хрущёвок и современных эффектных высоток.

Трудно судить сразу, но на первый взгляд мне тут понравилось. В этой нарочитой эклектичности чувствовался какой-то домашний уют, история не давила, а вывески магазинов или кафе не бесили навязчивостью. Воздух казался смешанным из ароматов моря, незнакомых мне цветов и степного зноя. Небо над головой казалось голубым британским фарфором.

Я с удовольствием осмотрелся по сторонам, но работа превыше всего, нам срочно требовалось осмотреть склеп Деметры, дабы найти что-то, что не было замечено и описано русскими, советскими, российскими или иностранными историками и археологами. Как такое вообще может быть, даже не спрашивайте, я знаю не больше вашего…

– Куда теперь?

– Ах, Александр, я тоже здесь впервые, – Светлана поправила выбившуюся на левом виске непослушную золотую прядку. – Пусть Диня отрабатывает свой хлеб. Иначе, в конце концов, зачем бы мы ещё его взяли?

Знаток всех языков гордо выпятил петушиную грудь, задрал нос, вздёрнул кучерявую бородку и, по-военному развернувшись – на-пра-а-во! – бодро замаршировал в сторону белой лестницы. По пути он прочёл нам целую лекцию по поводу того места, куда мы направлялись.

Если вычленить из неё самое главное, то запомнить надо было одно: эта лестница построена в честь того самого Митридата, у которого мы фактически скоммуниздили легендарного золотого коня. На одноимённой горе, названной в честь всё того же знаменитого царя, и находились развалины старого греческого полиса.

Музейный комплекс под открытым небом, да, признаю, здесь было что посмотреть и о чём подумать. Однако, с учётом нашей цели, мне пришлось разбираться с охраной и даже вызывать местных сотрудников, потому что склеп Деметры обычно закрыт для посетителей. В такие места туристов не пускают, и правильно. Сейчас и в Эрмитаж вход ограничен.

Но в нашем случае музейное братство (плюс прямой звонок Милы Эдуардовны кому надо) творит чудеса, нам дали экскурсовода и сняли все запреты. Сутулый парень лет двадцати двух-двадцати трёх, с прыщами на щеках, изо всех сил пытался произвести впечатление на прекрасную Афродиту. Но Гребнева была чрезвычайно рассеянна, отвечала невпопад и вертела головой, словно кого-то ища.

В конце концов наш экскурсовод обиделся, открыл нам железные ворота в склеп, включил свет и откланялся. Причём в самом прямом смысле, резко закрыв за собой двери и щёлкнув снаружи замком. Если это такая шутка, то я её не понял. Но мои спутники даже не почесались.

Хотя с чего бы им чесаться-то? Они не собаки, не кошки и в душ ходят каждый