Вызов - Джеймс Фрей

Она кивает.

Пока длится рассказ, Ань не отрываясь смотрит ей в глаза. Голос его звучит ровно, размеренно. Он спокоен, тика нет и в помине.

– Совсем маленьким я был нормальный. В два-три года. Я это помню. Правда, я очень хорошо это помню. Как играл с красными резиновыми мячиками в парке, разговаривал с дядюшками, требовал у них игрушку, бегал, смеялся и говорил не заикаясь. Того, кем я стал сейчас, – кем я становлюсь, когда тебя нет рядом, – тогда и в помине не было. А потом мне исполнилось четыре, и я узнал о Последней Игре.

Тиёко зарывается головой в подушку. Сама она знала о Последней Игре со дня своего рождения. О Последней Игре говорилось в сказках, которые ей рассказывали с самого раннего детства. В колыбельных, которых ей пели на ночь, и в байках, которыми кормили ее родители, чтобы она вела себя как следует…

Последняя Игра была во всем и всегда. Разумеется, это ее пугало, и чем старше она становилась, тем глубже пускала корни тревога, но Тиёко всегда принимала это как данность. Это было частью ее натуры, и она этим гордилась – совершенно искренне. Но у Аня все сложилось иначе.

– На следующий день после того, как мне исполнилось четыре, отец свирепо выпорол меня прутом безо всякой причины. Я плакал, рыдал, молил. Но все было бесполезно, он не остановился. И с тех пор начался кошмар. Меня избивали, пытали, заставляли заучивать бесконечные уроки. Если я плакал, меня мучили еще больше. Меня заставляли повторять одни и те же задачи или движения сотни и сотни раз. Оставляли на несколько дней одного в коробке всего на несколько сантиметров больше меня самого. Морили голодом. Не давали пить. Топили. Заставляли работать на износ. В конце концов я научился не плакать. Не кричать, не протестовать. Я должен был понять, насколько все это серьезно. И я понял. Меня ломали – снова, и снова, и снова. Меня регулярно избивали. И говорили, что точно так же было с ними, и до них, – и так будет со мной и с теми, кто придет после меня. В десять лет мне проломили череп, и теперь у меня стальная пластинка во лбу. Я пролежал в коме две недели. Очнулся я уже с тиком и заиканием, но никого это не волновало. Эти люди – мой родной отец и его братья и ни одной женщины, ни одной! – лепили из меня Игрока и забыли невинного мальчика, которым я был когда-то. Они забыли ребенка, которым я когда-то был. А вот я так и не забыл. И так и не простил того, что они со мной сделали. Тиёко придвигается ближе. Она не может не сочувствовать ему.

– Я убил их всех, когда мне было одиннадцать. Добавил снотворного в дешевый рисовый виски, который они так любили, и поджег их, одного за другим. От огня они очнулись, несмотря на снотворное. Они метались в ужасе, и мне это очень понравилось. Дядюшек я бросил гореть одних, а на отца остался посмотреть. Я сказал им – про себя, потому что выговаривать слова мне было слишком трудно, – так вот, я сказал им: «Что посеешь, то и пожнешь». Я смотрел, как горит мой отец, пока не пришлось убраться из дома, потому что начался большой пожар. Тот день был самым счастливым в моей жизни… до сегодняшнего дня.

Тиёко накрывает его руку ладонью. Ань умолкает. И это молчание – самое откровенное, самое чистое из всего, что Тиёко слышала в своей жизни.

– Я ненавижу Последнюю Игру, Тиёко. Презираю ее. Она мне отвратительна. Если человечество должно погибнуть, то пусть погибает. Пока я жив, ни у кого не будет шанса на победу… – Пауза. – Ни у кого, кроме тебя. С этого момента.

«И чтобы у меня появился этот шанс, мне придется тебя покинуть, – думает она. – Надеюсь, ты сможешь это понять».

Снова тишина.

Тиёко приподнимается и целует его. И еще раз. И еще. Потом отодвигается. Они смотрят друг на друга. И молчат.

Ань перекатывается на спину и смотрит в потолок.

– У остальных скоро возникнут большие проблемы с перелетами. Их всех занесут в черные списки аэропортов, вместе со всеми псевдонимами, какие я только смогу найти. Если отыщутся новые имена, добавлю и их в эти списки. Летать без проблем сможем только мы с тобой. А, да, и еще тот сопляк, Байцахан. Я не смог найти на него никакой информации. Можно подумать, он никогда не пользовался Интернетом и прежде не покидал Монголии.

«Нет, он совсем не дурак. Просто он влюблен. И какова бы ни была его цель, он Играет. Играет жестче многих, если не жестче всех. Мне повезло».

Тиёко утыкается ухом ему в шею и печатает что-то большим пальцем на телефоне. Показывает ему.

«Спасибо, Ань. Спасибо за все. Теперь я посплю, если ты не против».

– Конечно. Я тоже устал. – Пауза. – Ты хочешь остаться здесь, со мной в кровати?

Она улыбается, обнимает его, целует в шею.

Да, она останется с ним.

Пока.

Пока.

Кала Мозами

«Катар Эйруэйз», рейс № 832, место 38F.

Пункт отправления: Сиань.

Пункт назначения: Дубай

Кала летит уже четыре часа 23 минуты. Они пересекли западный край Индийского субконтинента и летят над Аравийским морем. Место Калы – 38F. Кристофера – 35В. Он знает, где она. А она все еще не представляет даже, кто он. Кала уже не так одержима своей подсказкой, хотя и продолжает то и дело возвращаться к ней мыслями. Образ, вложенный ей в голову, был непонятным. Он сбивал с толку и отвлекал. Но теперь все прояснилось. Кала поняла, что это.

Гёбекли-Тепе.

Она связалась с 56Х. Тот провел небольшое расследование и подтвердил ее догадку. Предоставил ей перечень фактов и список интернет-ссылок, хотя Кала в них уже не нуждалась. Каждый шумер знает Гёбекли-Тепе.

Вот лишь немногое из того, что «известно» всему миру о Гёбекли-Тепе. Это гигантская каменная постройка эпохи неолита в Южной Турции. Тысячелетиями она томилась под землей. В 1993 году ее случайно обнаружил местный пастух. Раскопки начались только в 1994-м. Предполагают, что ее построили носители неизвестной культуры не позднее 10 000 года до нашей эры. То есть в те времена, когда, по общепринятым оценкам, люди еще не научились ни возделывать землю, ни обрабатывать металлы, ни разводить домашних животных и еще не изобрели ни колеса, ни письменности. Самые большие камни – стоящие вертикально и перекрытые огромными перемычками, – весят по 20 тонн. На них высечены рисунки: ящерицы, коршуны, львы, змеи, скорпионы, пауки. Никто не знает, для чего все это предназначалось и как было построено. Гёбекли-Тепе по-прежнему окутан тайной.

А вот, что известно Кале: это одно из мест, куда приходили Аннунаки, – место, обустроенное специально для них. Одно из мест, где они спустились с небес, пришли из Ду-Ky и дали людям человеческую сущность. Вложили ее в них, чтобы она передавалась через века. И она до сих пор живет в каждом из нас – дремлет, таится, выжидает. Тамошней группе «первых людей» (а таких «первых людей» было немало по всему земному шару) Аннунаки показали, как обрабатывать землю и добывать из нее полезные ископаемые, как ткать полотно и разводить животных. Дали им письменность. Показали им металлы. Рассказали, как отливать и формовать их. И в первую очередь – волшебный мягкий металл, ныне известный как золото. Аннунаки показали людям, как находить его и обрабатывать его, как создавать из него предметы. Некоторые считают, что именно из-за золота Аннунаки прибыли на Землю. Что они нуждались в нем по какой-то причине, ради какой-то своей технологии, и знали, что на Земле оно встречается в изобилии. И хотя знания Аннунаков были утрачены, города и памятники, построенные в их честь, сохранились.

Там, в Гёбекли-Тепе, как и во многих других забытых, сокрытых, ушедших под землю древних местах, Аннунаки подтолкнули эволюцию человечества своими великими дарами. Дарами, как будто ниспосланными от самих богов.

Собственно, так их, Аннунаков, и запомнили – как богов.

Гёбекли-Тепе.

Вот куда направляется Кала Мозами. Туда, откуда всё начиналось. С ее точки зрения, это уместно: ведь скоро всё закончится.

«Благословение небу».

Картинка вращается перед ее мысленным взором, и Кала думает о своей Линии, гадая, как именно та будет спасена, когда она, Кала, победит. А она победит, потому что ее Линия – не такая, как остальные.

Потенциальных Игроков забирают у матерей и отцов во младенчестве и передают старейшинам, которые их растят и воспитывают. У них есть имена, которыми они пользуются между собой, но официально они проходят под кодовыми буквенно-цифровыми обозначениями. Тот же 56Х, например.

Или Z-33005. Или НВ1253.

Кала присвоен код 5SIGMA.

Считается, что этот обычай помогает избежать так называемой «кровной привязанности». Отношения, конечно, все равно складываются и развиваются, но Игрокам 89-й жизненно важно не иметь родственных чувств. Многовековой опыт показывает, что подобные сантименты туманят разум и подрывают решимость. Известны предания о других, давно пресекшихся Линиях, погибших именно из-за кровных привязанностей.

Поэтому у 89-х нет ни матерей, ни отцов. Таков обычай, начало которому было положено 4394 года назад. Кала думает о своей любимой наставнице, EL2. Ее звали Шила. Три года назад она умерла от рака яичников. Она была радостной и беспечной. Прекрасно готовила и была настоящим мастером боевых искусств. Специалистом по вскрытию замков. К Игре, по мнению Шилы, надо было относиться серьезно, но без фанатизма.